Но решение принято, все войсковые операции по фронтирам прекращены, активность отменяется. Анклав расползся, как паук, и везде на окраинах искрит. Не хватает сил, включаем дискриминатор.
"Рассвет" сейчас — самое главное дело. Демченко с Монголом уже просто живут на Дальнем Посту, готовят операцию. Ещё неизвестно, приедут они на свадьбу, или не смогут.
В мотоцикле шерифа тихо зашипела рация, Уксусников сразу выскочил, кинулся туда. Пока он бежал, я уже успел достать свой сканер и к моменту возвращения главполицая назад уже всё знал.
— Всё, едут, развилку миновали, у брода.
Ага. Можно сообщать.
Пш-шш…
Вызвал завпищеблоком, она же председатель Женкома.
— Эльвира Иннокентьевна, молодые едут, можно начинать, мужикам там скажите.
— Спасибо, Юрочка! — грудным голосом поблагодарила рация. — Начинаем!
БТР-40 включил габариты, взревел двигателем — вояки тоже в курсе, — выплеснул в ясную ночь сизый выхлоп, причудливо переливающийся в редком свете фар и фонарей, медленно выполз на дорогу, встал на встречной, напрочь перегораживая магистраль, оператор пошевелил пулемёт.
Колонная приближалась.
Из здания "Гамбурга" и со двора к дороге побежали мужики, кинулись по машинам, полезли внутрь кабин и салонов. Заработали двигатели, цепочкой вспыхнули габариты и фары.
— Чего это они? — опасливо спросил шериф, сжимая рацию.
Гоблин хитро хмыкнул.
Колонна подошла совсем близко. Идущая первой "шишига" резко отвалила влево, прижимаясь к обочине, пропустила вперёд автобус и крутой полицейский мотоцикл сопровождения, сверкающий синими и красными вспышками "аларм-блока".
И тут с блокпоста динамик, установленный на крыше приземистого здания, прокричал на всё Медовое жестяным голосом Руслана Бероева:
— Огонь!!
Оператор "брони" начал первым, в мирное небо анклава с грохотом поднялась длинная очередь желтоватых трассеров, рассыпаясь в высоте беспорядочным веером и наглядно показывая, как непросто быть пулемётчиком.
Дуг-дугу-дум! — тяжело пророкотал ДШК армейского грузовика-вездехода. И ещё раз! А тут и Гоблин добавил, зарядив рядом с борта. Сноп пламени метнулся из ствола в темноту, грохот забил уши.
Ба-бах! Ба-бах!! Ба-бах!!!
Все гости-мужчины, достав из машин самые разнообразные стволы — на саму свадьбу с оружием нельзя, безудержно палили в воздух, из гладкого и нарезного.
— Зараза, трассеров у меня нет! — в паузе проорал Сомов, согнулся вниз, что-то вытаскивая. И тут же вытянул руку с ракетницей. Ба-бах! Перезарядился.
Ба-бах! Кавказ какой-то!
В небо полетели красные и зелёные шарики термита, поднимаясь метров на семьдесят, не меньше. Тут же захлопали и остальные ракетницы, превращая пространство над "Гамбургом" в зону сплошного салюта. Захлопали петарды, засверкали вспышки камер.
— Ур-ра-аа!!
— С ума сойти! — прочитал я по губам шерифа.
Он тоже вытащил свой ТТ и высадил обойму по космонавтам.
Из автобуса вышли ошалелые молодые.
Маурер ушибал обывателя шикарным чёрным костюмом, и не пошлой "фирмой" из спецпоставки, а рукотворным, живым, выполненным словенским мастером своего дела, именитым портным из Берлина. Невеста, как и положено, вся в безумном белом. Конкретней? Я не модельер, изъясниться профильными терминами не смогу, я так скажу — было видно, как вокруг платья красивой женщины копится самое настоящее волшебство всех знаменитых сказок. Если мальчишки и мечтают о невестах, то вот о таких.
Можем же мы обрядить своих до изумления? Можем.
Автобус отвалил.
— На руки! На руки!! Поднимай невесту! — нетерпеливо заорал народ.
Шкипер, зная предстоящее из инструктажа работниц комитета, всё-таки немного тушевался. Федя что-то прошептал ему на ухо, кому-то махнул за спиной рукой — сбоку тут же возник Гоблин, как бы с краю, как бы случайно. Я оглянулся — и когда только Мишка удрать успел! Что он там порхает привидением? "Подстраховывает, — понял я, — вдруг Ули ронять начнёт". Нионила у нас женщина капитальная.
Но швейцарец не оплошал, неслышно кхекнул, чуть подсел, да и взвалил сладкую ношу на руки, медленно пошёл по тропе к "Гамбургу". Ай, молодца, капитан!
— Ставь, ставь!
Осторожно опустив Нионилу на землю. Ули поцеловал невесту, и они под руку пошли во двор.
— К столам! Рассаживаемся, быстро, быстро! — это женкомские там рулят.
Ух, сплошные эмоции…
— Ну что, Пётр Игнатьевич, пошли и мы, что ли, — предложил я.
— Иди, Юра, я помощника тут оставлю, проинструктировать надо. Оружие, машины…
Вот служба! И на пьянках — инструктаж да дежурства.
А я пойду, надо ещё место забить.
— Хотя, подожди-ка, пригодишься.
Что такое?
Слева тихо рокотал двигатель маленького джипа, к нам медленно подкатывала полицейская "Тайота-Ками", без мигающих огней наверху, странно. На землю спрыгнул Дима Потехин, махнул нам рукой, подзывая к себе. Мы подошли. В салоне сидел улыбающийся Гриша Гонта, бледный, но счастливый.
— Это называется "на скандал поехал"! — захохотал я.
Ну и жук же наш шериф! Выкрал мужика из больнички!
— А что тут неправда, скажи? — невозмутимо молвил якут. — Скандал и будет, сомневаешься, что ли… Вынаем его, закололи совсем врачи парня, однако.
— Да ладно, мужики, чё вы, я и сам вылезу, — засопротивлялся Гриша.
— Вылезешь, вылезешь… Пошли, ребята, люди там уже говорить, поди, начинают. Дмитрий, здесь остаёшься, позже Минкин тебя сменит.
Сбоку от таверны всё ещё царила обрядовая сутолока, и мы незаметно просочились через "Гамбург". В большой прихожей в углу громоздились подарки молодым.
Я особо не присматривался, и так в курсе, кто что готовил, работа такая.
Вот ковёр ручной работы из Церкви, вот набор крутой хрустальной посуды от Скленаржа, мягкая мебель местного производства в выделанной бизоньей коже, обувь мастеров с Дальнего Поста, механическая швейная машинка. К стене прислонён американский мотоцикл от сталкеров, крепко тюнингованный карабин — от вояк со всеми мыслимыми обвесами, стиральная машина от Сотникова… Арсенальцы Дугина преподносят две пары дерринджеров, мужская и женская, последняя в каменьях, с этим просто. Сотников вообще запасик делает, этакий Форт-Нокс, говорит, в будущем пригодится, не нам, так потомкам. До фига чего, грузовиком увозить надо. Вот чего тут точно нет, так это путёвок на медовый месяц, хотя вряд ли месяц у молодых выкроится, тут по-другому время течёт. Поначалу молодые поедут в Египет, а потом в Берлин, на лесную турбазу.
От радиослужбы дарим новую сирену на корабль с сумасшедшим звуком, им китов глушить можно, и сертификат на щенка, поверьте, это непросто, собак и кошек раздают сельхозникам и пищевикам, против мышей и лис. Одно зернохранилище в станице сколько затребовало…
Ну что, где тут места за столами? Грустно.
Ага, Кастет встал, крикнул — вижу, вижу…
Командор время для Главного Слова выбрал грамотно, выждал точный момент, когда все уже в тонусе, но ещё в полном понимании.
— Прошу всех, внимание! — Эльвира встала, громко застучала вилкой по бокалу. — Слово для поздравлений молодых предоставляется Президенту Союза! Девочки… Тише.
Столы загудели.
Сотников поднялся, одёрнул пиджак.
— Дорогие сограждане. Друзья, родные мои. Сегодня у нас праздник. Настоящий праздник, базисный. Их всего два таких может быть: свадьба и день рождения ребёнка, в этом сама жизнь заключена, вся её динамика и весь её смысл. Если такие праздники есть, значит, всё идёт как надо! А чего мне мало налили, а… Оргвыводов хотите? — засмеялся Главный, поднимая, чтобы все видели, еле налитый фужер.
Женком метнулся, но сидящий рядом бургомистр Берлина уже исправил ошибку.
— Мы сегодня будем много говорить и вспоминать, желать и переживать, оценивать и надеяться. Но сейчас я хочу сказать вот о чем: я не переживаю! У меня нет чувства потери, что бывает, когда отдаешь любимое дитя на сторону. А Нионила… В первый раз скажу вам эту правду — тот её памятный крик "Па-авидлу!" был первым же добрым знаком, первым светлым впечатлением памятного дня, когда я понял — у нас всё получится, выдюжим, всё будет хорошо!
Народ бешено заорал.
— Мы отдаём её своему парню, гражданину анклава, знаменитому капитану, Беллинсгаузену наших дней, первопроходцу и первооткрывателю! Разве же я могу грустить!
Это же просто Первый канал в субботу вечером — супершоу. Мураши по коже.
— И потому я вижу — опять всё хорошо, и у них, и у нас всех! Да, есть тяжёлые потери, но обретений больше. Их и будет больше, так должно быть, для того и упираемся. Почему хорошо? Потому что мы живём правильно: крепко, уверенно и, что самое главное, достойно, как и должна была всегда жить наша Россия! И вот мы это сделали, здесь и сейчас. И будем делать дальше, все вместе, — Сотников демонстративно отпил вина, нарочито сморщился… Нам не надо "Россия, вперёд", нам надо "Россия — всегда!"
Камеры прицелились…
— И, всё-таки, родные мои, горько, — тихо сказал он.
Послышался рёв накатывающей лавины.
И по-нес-лась.
Глава 7
Сотников А.А., президент Русского Союза,
гуляющий по Елисейским Полям.
Вся эта ситуация — отринем сейчас аспекты политические — напомнила мне дикий случай из бурной производственной молодости, работал я тогда начальником небольшого ремонтного предприятия. После планёрки с утра в объединении вернулся к себе, зашёл в скромный, по чину кабинет, вспомнил: ограду за цехом капитального ремонта хотел ставить, людям опасно работать, тяжёлая техника за зданием мотается, а у нас там холодный склад, полигон, монтажная площадка. Хвать телефон, дёрнул мастера — нету, вышел сам во двор, стою, думаю, прикидываю, хватит ли материала на ограждение.
Смотрю — навстречу дефилирует печально известный у нас Вертибутылкин, так его назову, лень вспоминать. Рабочий класс — под сорок годков. Засаленные серые штаны пузырём, куртка-спецуха на трёх сопливых пуговицах, немыслимая вязаная шапочка, типичный образ ханыжной кадровой прорехи тех лет — и хрен его уволишь, профсоюзы горой (было время), ещё перестройка не остыла, слово "предприниматель" только входит в привычный словарь.
Я же молодой ещё, статуса не маю, понятий производственной иерархии нет, готов всё делать сам, на всех фронтах: нет мастера, ничего, мы и сами скомандуем. Махнул субьекту рукой.
— Иди сюда.
— Чё звал, начальник? Я с обеда иду, не успел из-за срочного задания. Что я, пообедать права не имею? — всё у него отработано, на всё слова подобраны.
Что ж. Кого имеем, тем и работаем.
— Так… Дуй за цех капремонта, там штабель с трубами на три четверти. Посчитай плети, запиши и принеси мне. Не торопись только, хорошо посчитай, всё понял?
— А то! Сделаем, Александрович, в лучшем виде! — работник был чрезвычайно рад, слаще только груши околачивать, так до конца дня волохаться можно.
Пошёл он, спина горочкой, ноги веником, и скрылся за углом "капиталки".
И пропал. Насовсем! Понимаете, ушёл рабочий во время трудового дня трубы считать, и пропал с концами. Подождали мы, поискали, оформили все документы — долгая бодяга — и уволили к лешему.