— Я хотел бы предложить компромисс. Господин Артакс будет иметь право приказывать всем (за исключением членов Совета!), но право смертной казни — прерогатива суда! Но! — воздел длань вверх Лабстерман. — Он может арестовать тех, кто станет препятствовать исполнять его обязанности. Если нужно, решение будет оформлено в письменном виде.
— Нужно! — кивнул я, прекрасно зная, что без бумаги, на которой есть печать, работать с бюргерами невозможно: — Еще я хочу, чтобы каждая гильдия выделила в мое распоряжение людей. Скажем — каждого десятого ученика или подмастерья покрепче. Нужно готовить город к осаде…
— И что, их хватит, чтобы выкачать воду и укрепить стены? — как бы стал рассуждать вслух пожилой дяденька с книжкой и пером на бляхе.
— Нет, господа, — покачал я головой. — Они вообще не будут заняты работой. — Предупреждая новый шум, напомнил: — В каждой ратуше должна быть учетная книга, где расписано, что делает каждая гильдия в случае войны. Например, за ремонт и оборону Левой башни отвечает гильдия пивоваров, за Главную башню — гильдия бондарей.
Минут через десять был разыскан манускрипт, переплетенный в толстую, едва ли не буйволову кожу. К счастью, «Городскую осадную роспись», как она тут называлась, не спустили в подвал, где ею бы интересовались только мыши.
Купцы и ремесленники изучали наставления своих мудрых (и опытных!) предков о том, что «ткачи должны содержать в порядке Надвратную башню и вал со рвом перед ней», а «оружейникам следует укреплять подъемный мост, а также проверять, хорошо ли прочищены водяные ворота и не имеет ли изъян фундамент Речной башни…»
Ближе к вечеру чтение было закончено. Все проголодались, но расходиться не спешили, потому что оставались вопросы. В основном они адресовались мне.
Первым, как и положено, был первый бургомистр:
— В росписи не сказано ни о гильдии стеклодувов — самой многочисленной в городе, ни о гильдии дробильщиков камней. Понимаю, что некоторых гильдий тогда не было или они входили в другие. Теперь они есть. Чем они должны заняться?
— Копать землю.
— Зачем? — вытаращил очи бургомистр.
— Затем, что любая канава, любая ямка станет препятствием для конницы герцога. И если какая-то лошадь споткнется и сбросит седока, то он, вероятней всего, уже не сможет ворваться в пролом…
— Понятно, — кивнул герр Лабстерман.
— Завтра я размечу участки, которые нужно копать. И завтра же я хочу видеть всех людей, которых дадут гильдии.
— Господин Артакс, если мы сделаем все, что следует сделать по записи, то зачем вам дополнительные люди? — поинтересовался кто-то.
Не упомню — в который раз за вечер я набрал полную грудь воздуха и медленно посчитал до десяти… Когда выдохнул, начал говорить:
— Эти люди — наша регулярная армия. Я нисколько не сомневаюсь, что каждый из вас готов умереть за свободу Ульбурга и за ваши вольности. Любой сумеет лить горячую смолу, сталкивать лестницы, стрелять из арбалета, а если доведется — драться на стенах с врагом. Но есть ли у вас боевые отряды, способные сделать вылазки? Где мы возьмем резерв в случае прорыва?
— Простите, а зачем делать вылазки? — высунулся обер-мастер из гильдии ткачей.
Видимо пожалев меня, ответил сам первый бургомистр:
— Мэтр Вебер, если Фалькенштайн установит осадную башню, иначе как вылазкой ее не уничтожить…
Ткач не понял, что такое «осадная башня», но признаваться в этом не захотел. Ничего, еще успеет насмотреться.
— Кстати, господин бургомистр, — поинтересовался я, — сколько у нас арбалетов, катапульт, баллист?
Лабстерман перевел взгляд на бывшего капитана стражи, а теперь моего первого заместителя.
— Арбалетов — с десяток. Вроде бы в оружейке лежало именно столько… — с запинкой ответил Густав. — Катапульт и баллист — ни одной, это точно.
— Вот так… — вздохнул я. — А нам нужно не менее сотни арбалетов, потому что лучников в Ульбурге, скорее всего, нет. Катапульт и баллист — хотя бы по одной. Сколько арбалетов могут сделать оружейники?
— Получается, что, помимо ремонта ворот и моста, оружейники должны делать еще и арбалеты? — недовольно пробурчал старшина оружейников, скорчив кислую гримасу.
— Мэтр Лаброз, — утешил его бургомистр. — Ваш цех получит за каждый арбалет плату из городской казны. Или же эта сумма будет снижена вам при учете налогов.
Взгляд оружейника сразу потеплел:
— Можем сделать… по два арбалета в день. Только…
— Что — только? — насторожился я.
— Если вы объясните — как делать эти арбалеты…
Глава четвертая
СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ И НОВЫЕ ВРАГИ…
Любая улочка обязательно приведет на торговую площадь. Ульбург не исключение.
Говорят, торжище основано еще во времена Старой империи, когда биремы и триремы везли сюда рабов, вино и золото… Я нигде раньше не видел такого: рынок располагался внутри длинной галереи, упирающейся в круглую площадь за высоким каменным барьером. Возможно, так оно и было, хотя галерея больше напоминала переход, по которому когда-то гнали на арену гладиаторов и хищных зверей…
Подходы к рынку были плотно засижены городской швалью: мелкие торговцы, не имеющие постоянного места, пытались продать ворованную рухлядь; зазывалы, предлагающие посетить петушиные бои и тараканьи бега; менялы, способные обменять петушиные шпоры на фартинги… Ну а как же без нищих и воров? Причем чаще всего было не очень понятно — кто нищий, а кто вор? Или и то и другое сразу.
Меня привлекла колоритная фигура. Судя по живописным лохмотьям и деревянной ноге — нищий. Но слишком уж живописны были лохмотья, а из-под дыр засаленного плаща выглядывал камзол из бархата, что по карману не каждому обер-мастеру.
Одноногий напоминал актера, игравшего нищего. Любой внимательный человек заметил бы, что держится он наособицу, как переодетый вельможа, пытающийся стать незаметным в толпе. Но как любого человека, облаченного властью, одноногого выдавали манеры. Вот он что-то сказал сидевшему рядом с ним пареньку, и тот опрометью метнулся, словно гонец-скороход, получивший приказ от августейшей особы…
Говорят, в Лютеции стало модным рядиться клошаром, а предприимчивые лавочники уже наладили выпуск драных штанов и залатанных туник, которые стоили дороже целых…
— Пос-той-те, лю-без-ный гос-подии-ин, — нараспев и чересчур манерно обратился ко мне одноногий. — По-да-а-й-те на про-пи-та-ние!
Не люблю подавать милостыню. Нет, не потому, что жаден. Просто каждый третий нищий — жулик, рассчитывающий на простачков. Знавал я одного «калеку», что давал взаймы герцогам и не стеснялся получать от менял шесть процентов с оборота… Но голос мне кого-то напомнил. Когда-то, давным-давно, я его слышал…
Девятнадцать лет назад.
— По-дож-ды, Сту-дент, не бе-ги та-ак бы-ст-ро! — взмолился Жак Оглобля, растягивая слова.
У нашей десятки еще оставался шанс на спасение — лес! Только там можно укрыться от лучников Гамилькара (не того, из древней истории, а другого!), которые с ходу расстреляли полк, а теперь вырубали оставшихся в живых. Но если Жак будет ныть, не дойдем. Я оглянулся, чтобы дать ему пинка, но вместо этого лишь проскрипел зубами — из бедра Жака торчал обломок древка…
— Болван! Зачем подставился?! — орал я от отчаяния.
От стрелы, запущенной умелой рукой, за щитом не укрыться. Удачно, что Оглоблю ранило в бедро, а не в глаз…
Я огляделся: Витас и Нед волокли Живчика, подстреленного в плечо, а Короткохвост тащил их оружие. Остальные, получившие легкие ранения, сами едва волокли ноги.
Короткохвост лишь хрюкнул, когда я взвалил на него свой щит и копье, а сам подставил спину Жаку:
— Давай…
Оглобля замотал башкой: «Дойду…»
— Быстро! — злобно прошипел я сквозь зубы. — Иначе — сам добью!..
Мы успели. Правда, когда наш потрепанный (но живой!) десяток оказался на спасительной опушке, то парни объединенными усилиями тащили не только Жака, но и меня, заполучившего одну стрелу в плечо, а вторую — в бок…
— Жак?! — вырвалось у меня. — Ты жив?!
— Капитан… — вполголоса сказал нищий, взяв меня за руку и поднося ее к своим губам, но, спохватившись, выпустил ее.
Отстранившись, скомандовал кому-то: «Ну-ка, быстренько в таверну, пусть стол накрывают по высшей марке!» Обернувшись, с усмешкой спросил:
— Вы, господин комендант, не побрезгуете посидеть со старым приятелем?
— Дурак ты, Оглобля, — только и сказал я.
Жак шел рядом, дергая меня за плащ и отчаянно имитируя нищего, пристающего к скуповатому горожанину. Кажется, деревянная нога ничуть не мешала, потому что он даже не хромал.
В харчевню Жак направился с заднего хода. Заметив мой удивленный взгляд, пояснил:
— Не стоит портить репутацию заведению. Да и комендант города будет выглядеть странно рядом с одноногим нищим.
Мы прошли в небольшую комнатку, где был накрыт стол, за который не стыдно посадить и короля. Представительный мужчина, встретивший нас в дверях, раскланялся, отодвинул стулья и приготовился прислуживать.
— Иди к посетителям, — велел ему Жак, некогда прозывавшийся Оглоблей. — Мы сами…
Взяв в руки бутылку, Жак вопрошающе посмотрел на меня, а когда я помотал головой, удовлетворенно хмыкнул:
— Когда капитан начнет пить вино, мир перевернется! Посему — дозвольте налить вам сока!
— За тех, кто лежит на речном дне и похоронен в придорожных канавах! — поднял я свой бокал.
После первого и единственного тоста наемников «официальная» часть кончилась. Я с удовольствием пробовал яства, которых уже давно не доводилось пробовать, а Жак налегал на вино. Наполняя очередной бокал, Оглобля засмеялся:
— Когда узнал, что ратуша взяла на службу опытного наемника — непьющего! — сразу подумал о тебе. Другого такого не существует!
— Это точно! Такого, как я, еще надо поискать…
Двадцать лет назад
Утро выдалось на редкость мерзким. В голове стучал пьяный кузнец, а ноги и руки не хотели слушаться и лежали как обрубки… Что было вчера, с трудом вспоминал я. Помнится, мы пошли промочить горло. После лекции? Или — это было «до»? А, вначале — «до», а потом — «после»! И, кажется, еще и вместо лекции…
Дальше были кабаки, где мы умудрились подраться с вышибалами… Точно, драка была (болят бока, и правый глаз не открывается!). А дальше? Дальше были опять какие-то кабаки, шлюхи…
— Подъем, уроды! — раздалось над ухом.
«Какая сволочь осмеливается орать, когда МНЕ плохо? Причем ТАК ПЛОХО…» — попытался я приподнять голову, но не смог. Больше всего мне хотелось умереть. На худой конец — выпить кружку пива. Ладно, сейчас сойдет и вода. Выпить воды, запить ее двумя-тремя кружками пива. Послать за пивом? Но меня немилосердно сдернули с ложа…
Сидя на четвереньках, я с трудом огляделся — везде стояли, сидели и блевали человекоподобные существа. Откуда-то, из неимоверной высоты, с брезгливой ухмылкой на нас взирал мужик в форме королевских наемников: серые штаны, заправленные в короткие сапоги, грязно-красный камзол (говорят, что крови не видно!) и серый же плащ. На правом плече — двойной галун. С бодуна доходило туго, но умудрился определить, что это сержант.