— Фу, господин Артакс, какую гадость вы сказали! — передернулась Эльза, но, подумав, изрекла: — Кровь можно отстирать щелоком. А украшения нужно почистить до того, как вы принесете их домой.
— Ну и ну… — только и сказал я.
— А что такое? — хмыкнула Эльза. — Я лишь сказала то, о чем подумала. Или — надо было изобразить отвращение? Знаете, господин Артакс, — это то же самое, если, приходя в гости, вам захотелось сходить по нужде, а вы, вместо того чтобы сразу просить у хозяев горшок, начинаете мямлить, что неплохо бы выйти в чулан и привести себя в порядок. И хотя все понимают, чего вы хотите, но делают вид, что верят… Приличия соблюдены, но содержимое горшка от этого не изменилось. Так?
Пожалуй, «здравый» смысл Эльзы смутил даже меня! А меня смутить трудно.
— Я в восхищении! Вот только даже в лагере наемников никто не будет говорить о дерьме, если сидит за общим столом.
— Поэтому наемник не будет говорить жене о женщинах, которых он брал силой, о людях, которых он убил…
— Не будет, — поддакнул я. — Равно как он не будет говорить о своем жеребце.
— А при чем здесь жеребец? — удивилась фрейлейн.
— Ни при чем… — согласился я. — Лучше говорить о кошках.
— О чем? — переспросила Эльза. Кажется, удивилась.
— О кошках, — улыбнулся я. — О них всегда есть о чем поговорить. Жаль, в вашем доме нет кошки…
— Зато у нас есть кот, — расцвела женщина в улыбке. — Толстый, нахальный и рыжий! Приходит раз в месяц на два-три дня — отъестся, отоспится и — нет его… Последний раз заходил, когда вы были на стенах.
— Ну, делом занят! — похвалил я кота. — Значит, всех окрестных кошек успел «огулять».
— Если бы окрестных… — фальшиво вздохнула Эльза, гордясь своим питомцем. — Китц обрюхатил половину городских кошек. Только и слышишь — вот, мол, опять рыжие котята пошли… Соседи уже всерьез заговаривают о том, что надо бы заставить Уту выплачивать алименты. Но Ута потребовала, чтобы они вначале доказали, что все рыжие котята — дети Китца.
— Ай да фрау Ута! — развеселился я и поинтересовался: — Коты, наверное, вашего котика часто лупят?
— Как же! Пусть попробуют, — хмыкнула Эльза. — Он уже отлупил всех, кого мог. Недавно разодрал нос у любимой собачки третьего бургомистра. Вот шума-то было! Герр Кауфман хотел нас оштрафовать, но не нашел подходящей статьи.
— Ишь, разбойник! — восхитился я. — Пожалуй, надо быть готовым, что он придет выяснять отношения со мной.
— Придет! — радостно закивала Эльза. — Придет и скажет — что тут, мол, за чужак на моей территории?!
— Ага, с моими женщинами! — поддакнул я, чувствуя, что мне заранее нравится кот, которого называют таким смешным именем: — А почему — Китц? Назвали бы его как-нибудь…
— Имя не могли придумать, — хохотнула женщина. — Вначале так и звали — котенок, котеночек — китц. Потом Ута предлагала одно, Гертруда — другое, я — третье. Ну так мы и не договорились, а котенок остался Китцем.
Подумав, я решил, что Эльза — не совсем законченная стерва, и уже вновь потянулся к женщине, но снаружи донесся голос Гневко. Молодец, вовремя предупредил!
— Сестры вернулись, — сообщил я, и фрейлейн, сорвавшись с постели, забегала по комнате, собирая разбросанную одежду и проверяя, не забыла ли чего. Почти выскочила, но вспомнила о переднике и нижней юбке, валявшихся под кроватью, и вернулась.
Эльза успела убежать до того, как на пороге появилась Ута — грозная и разгневанная, как фурия. Не знаю, что вдруг ее смутило? Может быть, запах?
— Как это понимать? — гневно спросила моя хозяйка.
— Что именно? — фальшиво зевнул я, делая честные глаза.
— Почему я должна узнавать об этом на рынке, если в моей гостинице живет комендант города? Почему ты не сказал, что вы решили сдать город?
— Ч-что? — подскочил я на кровати. — Как сдать?
— Разве ты не знаешь? — настал черед удивляться ей. — С утра заседает Городской Совет. Решают, на каких условиях открыть ворота. Цены на рынке такие, что…
Что там дальше говорила Ута, я не слышал. Как новобранец, заслышавший команду, запрыгнул в штаны, схватил в охапку оружие и доспехи и выскочил на улицу.
— Эдди! — позвал я, уверенный, что парнишка ошивается где-то поблизости.
Адъютант выбежал из конюшни. На моей памяти это впервые, чтобы гнедой подпустил к себе постороннего. Ну и ну!
— Беги к Бруно и скажи, чтобы вел отряд к ратуше! — приказал я, облачаясь в панцирь и надевая шлем. Воевать с бургомистрами я не собирался, но все же…
— А караул? — поинтересовался мальчишка, приготовившись бежать.
— Пусть нищих поставит, — махнул я рукой, принимаясь седлать гнедого.
«Господин бургомистр решил меня кинуть, — думал я, пока мы скакали к магистрату. — Посмотрим…»
Около ратуши стояли два унылых стражника и переминался с ноги на ногу Густав.
— Кто разрешил?! — рявкнул я, спрыгивая с коня.
Латники слегка потупились, ковыряя древками алебард мостовую, будто пытались там что-нибудь раскопать, но брусчатка была сложена на совесть.
— Не слышу ответа, — понизил я голос и заговорил таким тоном, что самому стало противно.
— Господин Артакс, мне приказали… — начал Густав.
— Что приказали? — вызверился я. — Приказали бросить пост и идти сюда? Кто посмел отдать приказ через мою голову? И почему ты исполнил чужой приказ?!
— Господин первый бургомистр приказал встать на караул и никого не пускать! — с тупой решительностью сказал капитан стражи. — В том числе — вас, — добавил он, опуская глаза. — Простите, комендант, но мы подчиняемся ратуше…
— Пока я комендант, пока идет осада — вы подчиняетесь мне! — прорычал я. — Бегом на стены и молите Бога, чтобы там все было гладко. Бегом!
Можно было прочесть по лицам, что страх передо мной боролся со страхом перед первым бургомистром. Я их не осуждал. Просто каждый делал свое дело…
— Простите, господин комендант, — со вздохом обреченности сказал Густав, положив руку на эфес меча и кивая солдатам, — вы уедете, а у нас тут семьи, дети…
— Ну, как знаете, — хмыкнул я, делая шаг вперед. — Не обижайтесь!
Латники, пытавшиеся выставить алебарды, будто бабы скалки, рухнули, столкнувшись лбами, а Густав, получивший удар в живот, упал на мостовую и скрючился, как ребенок в утробе матери. (Ну на самом-то деле не так уж сильно я его и ударил, но нужно же парню соблюсти приличия?)
Пока я «беседовал» с городскими стражниками, подбежала моя молодежь, ведомая Бруно.
— Что случилось, господин комендант? — отсалютовал мне сержант.
— Еще не знаю, — честно ответил я. — Похоже, бургомистры собираются сдать город.
— Ничего… себе! — уставился на меня сержант, а латники «особого» отряда поддержали командира непечатными возгласами.
Еще бы! Эти парни сражались на стенах чаще других. И у них не было семей.
Конечно, не дело затевать войну между городскими стражниками и моей личной «гвардией», но выбора у меня не было.
— Сержант, слушай мою команду! — приказал я, напуская на себя торжественный вид. — Взять магистрат под охрану. Всех впускать — никого не выпускать. В случае моего сигнала бежать на помощь! Все ясно?
— Так точно! — бодро отрапортовал сержант, начиная расставлять стражников.
Перед дверями, где происходило заседание Совета, был еще один караульный. Пожилой стражник, попытавшийся меня остановить, влетел в зал заседаний и растянулся перед креслами бургомистров…
— Не помешаю? — вежливо поинтересовался я, заходя следом.
Зал почти не изменился с того дня, когда меня назначили комендантом. Ну разве что одно из окон было затянуто промасленным холстом, колебавшимся под легкими порывами ветра.
Ульбург, неофициальная столица стеклодувов Швабсонии, мог позволить вставлять в окна магистрата не днища от винных бутылок, а целые стекла. Такое стекло где-нибудь в Аррере или Ларге тянуло на целое состояние. Ну в тех местах догадались бы, что во время осады следует закрывать окна ставнями.
Членов Совета было меньше — кто-то погиб на стенах, кто-то был ранен. Ну про зятя бургомистра и старшину лудильщиков можно не вспоминать.
— Господин Артакс, — оторвался от созерцания собственных коленей старшина стеклодувов, — здесь могут присутствовать только члены Городского Совета…
— Догадываюсь, — бросил я. — Что еще?
— Вы должны уйти! — торжественно заявил стекольщик. — Наемникам не место на заседании Совета!
Я ласково улыбнулся старику и душевно, как родному, сказал:
— Милейший! Вы бы заткнулись.
Тщедушный старшина открыл было рот, чтобы заявить какой-нибудь протест, но при виде моего кулака сник.
Герр Лабстерман, посмотрев на стекольщика, перевел взгляд на меня:
— Собственно говоря, господин Заркаль прав. Но, раз уж вы пришли, сообщите, какое у вас дело?
— Дело, господин первый бургомистр, самое простое. Я хотел поинтересоваться, почему вы, без моего ведома, снимаете стражников со стен и ставите их на охрану ратуши? Тем более используете для своих целей моего лейтенанта.
— Вы не забыли, что капитан городской стражи подчиняется магистрату? — усмехнулся бургомистр. — Разве не так?
— Нет, господин бургомистр, совсем не так, — ответил я как можно суше и официозней. — Вы сами переподчинили мне Густава и городскую стражу. Потому — капитан городской стражи является моим лейтенантом. Если бы вы хотели вернуть все обратно, вы были бы обязаны сообщить об этом мне. И только в случае, если бы город отказался от моих услуг. Об этом, кстати, есть специальный параграф в Общем Уложении Вольных городов. А Уложение, как вы знаете, стоит выше, нежели городское право Ульбурга.
Бургомистр скривился. Возможно, об Общем Уложении, которое сто лет назад подписали все вольные города, он не подумал. Уложение касалось чисто военных дел. Таких, например, как права и обязанности солдат, от рядового стражника и до начальника обороны города. Последний, надо сказать, имеет почти неограниченную власть! А снимать со стен людей без его разрешения считалось изменой.
Будь во главе города не магистрат, а бургграф, все было бы проще. Правитель распоряжался бы жизнью и судьбой каждого горожанина без оглядки на законы. Зато — при нем количество чиновников было бы сведено к минимуму. Коль скоро город управляется выборными лицами, то он имеет и большое количество законов. Бюрократия опасна не только для простых людей, но и для самих бюрократов…
В отличие от бургомистра, Общее Уложение я знал неплохо:
— Итак, господин бургомистр. Вы нарушили несколько параграфов Уложения. Напомню присутствующим, что в случае военных действий лицо, отвечающее за оборону города, является временным членом Городских Советов, магистратов и ратушей. Там, кстати, не уточняется — является ли военный комендант горожанином или нет.
Члены Городского Совета притихли, переваривая услышанное. Думаю, Лабстерман корил себя, что давно не обновлял в памяти имперские законы.
Я решил сделать еще один ход:
— Кстати, господа… Коль скоро вы нарушаете собственные законы, требую, чтобы расчет со мной был не в конце осады, а прямо сейчас. В противном случае я буду вынужден обратиться в третейский суд. Не думаете же вы, что я обращусь в суд Ульбурга? И полагаю, мне стоит подумать о компенсации…