— Высоко взял, княже, — укоризненно покачал головой Пахом. — Кабы пригнулся степняк, над головой бы прошла.
— Прости, дядька. Исправлюсь. — Князь с нежностью погладил лук. — Ты тоже хорош, совсем меня распустил. Уж забыл, когда упражнялся.
— С рязанской стены потренируешься.
— Ничего не понимаю, — подъехав к князю, спешился Илья. — Коли у них луки были, отчего стрелять по нам не стали? Выбили бы всех еще до залпа!
— Так они сюда не за славой или победами приходят, а за добычей, — Андрей присел, тщательно вытер бердыш о полу халата убитого татарина. — Нас было десять, их — полсотни. Живыми взять хотели. Вас — на продажу, меня — ради выкупа. Кто же знал, что у нас клыки в пять раз длиннее? Ладно, разговоры потом. Идите Карасика вытащите, да остальных наших соберите. Пахом! Пока верхом, коней лови, дядька. А то разбегутся.
Князь никуда не торопился. Он хорошо знал, что передовой дозор идет впереди армии примерно на день пути, а значит, сегодня основные силы врага их не нагонят. Посему холопы не спеша отловили бесхозных коней, обобрали мертвых татар, вытрясая из сумок жалкое серебро, увязывая в пучки сабли и копья, складывая в чересседельные сумки миски, ножи и пояса, собрали упряжь. Добыча вышла неплохой — двадцать коней, полсотни сабель, два десятка добротных луков с запасом стрел, три мешка прочего барахла, которое князь по обычаю отдал холопам.
Увы, за успех пришлось заплатить большую цену: трое погибших, у Карасика обнаружилась рваная рана вдоль всего бедра; найденный под конскими тушами Вторуша плохо дышал, не приходил в сознание и, возможно, имел серьезные внутренние повреждения. Проводник рязанский и вовсе пропал бесследно.
Привязав погибших и раненых на спины коней, а вьючив скакунов добычей, поредевший отряд попил вдоль Тысьи вверх по течению, незадолго до заката, когда она сузилась до пары саженей, переправился на другой берег, заночевал, с рассветом двинулся дальше, придерживаясь в отсутствие проводника плохо накатанного, но все же заметного тракта, и на четвертый день добрался-таки до садящейся в оборону Рязани. Теперь этот процесс был заметен очень даже хорошо: вокруг города стояло огромное количество телег, двухколесных возков, длинных кибиток и даже дровней; мычало, хрюкало, блеяло и ржало немыслимое количество скота; плакали малые дети, болтали малыши постарше, слонялись с места на место взрослые. Однако за стены кремля никого из пришельцев стража не пускала, и из безалаберной на вид толпы постоянно тянулся ручеек беженцев, уходящих вверх по реке. Куда шли, тоже было видно: за крепостью, на обширном наволоке между Трубежом и Окой многие тысячи черного
люда уже успели кое-как обустроиться открытым лагерем. Семьи и небольшие ватаги отгораживали себе повозками участки пространства, натягивали пологи, ставили палатки, | изводили костры.
Однако князя Сакульского никто, разумеется, останавливать не стал. Андрей с холопами благополучно проехал до подворья Басмановых, спешился перед полуоткрытыми воротами, вошел внутрь… Почти тут же послышался истошный визг, через двор метнулась женщина и повисла у него на шее, покрывая лицо поцелуями и умывая слезами:
— Вернулся! Вернулся, соколик мой ясный! Вернулся, солнышко ненаглядное!
— Варя? — Зверев обнял приказчицу, однако, ошарашенный столь бурным проявлением ласки, ответить на нее не решился.
— Князь Андрей Васильевич! — Голос опричника звучал весьма насмешливо. — Сказывали добры люди, нашел-таки ты в степи предсказанных татар.
— Нашел, на копье взял и трофеи привез, — удерживая на себе женщину и совершенно не различая происходящего вокруг, ответил Зверев.
— А я так сразу и сказал: не одолеть жалкой сотне басурманской нашего князя! — Это был уже голос Михайло Воротынского.
— Паршивца на конюшню и драть батогами, пока сам в передовой дозор не попросится! — ответил боярин Басманов, и до Зверева наконец-то начал доходить смысл происходящего.
— Стрелец вернулся?
— Еще позавчера, — охотно подтвердил князь Михайло. — Драный весь, словно волки рвали, и конь загнан до полусмерти. Сказывал, целая татарская сотня вас на переходе подловила, толпою со всех сторон накинулась, кого копьями поколола, кого арканами повязала, потом копытами топтала и вроде как даже чучела из вас наделала. Он же, ловкач, побил храбро с десяток басурман, да из окружения и вырвался.
Варя всхлипнула еще раз, наконец разжала руки, утерла нос:
— Прости, княже…
— И я по тебе соскучился. — Андрей, поддавшись порыву, привлек ее к себе, крепко поцеловал в губы, отпустил.
Князь, стоя на крыльце боярского дома, захлопал в ладоши:
— Поднесите князю вина доброго с дороги! Бо, вижу, ныне он токмо закусывает.
— И холопам тоже, — распорядился Зверев. — Раненых снять помогите, убитых в храм отнесите. Пусть отпоют.
Он скинул бердыш, передал подбежавшему Андрейке, не спеша поднялся на крыльцо к прочим боярам. Алексей Данилович самолично налил полный кубок, двумя руками подал:
— Не побрезгуй из рук моих, Андрей Васильевич. Супруга в хлопотах, не дозваться.
Зверев отказываться не стал, осушил все до последней капли, занюхал рукавом:
— Хорошо вино рейнское! Как раз то, чего с дороги не хватало.
Дозволь бояр местных тебе представить, княже, — отступил чуть в сторону опричник и указал на незнакомых Звереву воинов в новеньких бахтерцах: — Князь Ерофей Булгаков полста холопов в крепость нам в помощь привел, боярин Афанасий Лавля — еще семерых. Еще князь Пронскийс сотней исполчился, но он ныне в Заречье порядок с холопами наводит и гуляй-город ставит. Ты, мыслю, видел, что там творится?
Сколько людей пришло?
— Тысяч сорок от басурман сбежалось. Копья-пики-рогатины дать — гуляй-город, вестимо, удержат. Чай, не просто так, за живот свой, за баб да детишек драться станут… Но большего от них ждать не след. Пахари, рыбаки да ремесленники всякие там ратного дела не разумеют.
— Ты это к чему сказываешь, Алексей Данилович?
— Выходит у нас, Андрей Васильевич, всего сотня холопов, что для боя выставить можно, — вздохнул боярин. — Остальные с князем Хворостининым ушли. Стрельцы и наряд по постам в крепости распределены до единого, да их еще и подкрепить лишней силой надобно. Вот и прикидываем в кругу служивом: пытаться Трубеж от басурман перекрывать али махнуть рукой, да и пропустить, самим же токмо Рязань и подступы удерживать. Погуляют они, конечно, по усадьбам нашим, попортят, чего смогут, напакостят. Посевы потравят. Но урона сильного не сотворят, все ценное ведь попрятано. Долго веселиться у них не выйдет. Вестники к ратям в Коломну умчались, ныне и с подтверждением послали. Коли поторопятся, через неделю здесь будут, пуганут татар. На сечу крымчаки никогда не решаются. Трусливы, что пескари. Убегут сразу.
— Там же всего три брода, как я помню? — ответил Зверев. — Так отчего не перекрыть? Три десятка щитов с гуляй-города снять, да у переправ поставить. Холопов с пищалями посадить. Даже если не выйдет, отчего не попробовать? Усадьбы разоренные оплакать никогда не поздно. Собьют с бродов силой — тогда уйдем. Отдавать же, меча ни разу не скрестив, зазорно выйдет. Нечто боимся мы татей разбойных?
— Сил маловато все же, Андрей Васильевич… — не очень уверенно возразил опричник и снова наполнил кубок. Вслух он ничего не сказал, по мысль была понятна. Она оставалась все той же — кто будет за старшего? Если действовать общей силой — придется определять местническое старшинство, которое дамокловым мечом повиснет в будущем над сыновьями, внуками и правнуками на веки вечные. Если каждому за себя — расклад выходит больно неравномерный.
— Чего там думать, Алексей Данилович? — взял у него вино Зверев, с нескрываемым удовольствием отпил. — Три брода на Трубеже, три князя и городе. Каждый по одному перекроет, вот и весь сказ.
— Вижу, слухи про тебя верные ходят, Андрей Васильевич, — подал голос князь Булгаков. — Храбр и чуден. Людей-то у тебя много после дозора уцелело?
— Трое еще есть. Как-нибудь отобьемся. На родной земле каждый колосок и каждый кустик воину помочь готов.
— Колосок хорошо, — кивнул князь, — та токмо и рогатины числом хоть в сотню тоже не помешали бы.
— Я чего-нибудь придумаю, — пообещал Зверев. — Пищали и порох у меня есть с запасом, гуляй-город есть-пить не просит, сам себя держит.
Коли татары не к Коломне, а сюда идут, то, стало быть, это Девлет-Гирей к нам собрался. У него под рукой татар тысяч шестьдесят будет, не менее, — предупредил боярин Басманов. — Коли слабину почует, всей силой на тебя обрушится.
— Всей силой он обрушится на тебя, — покачал головой Андрей. — На саму Рязань. Ибо где добыча вся собралась, издалече видно. У тебя, за рекой. Броды же он разве из интереса прощупает. Сотен десять-двадцать пошлет, не более. Неделю как-нибудь отобьюсь, не впервой.