Там почти ничего не происходило. Лишь однажды я увидела, как промелькнули меж изгородей два изящных экипажа, ехавших очень быстро, и задумалась над тем, куда они умчались, а несколько дней спустя над вопросом: вернулись ли они обратно?
— А я говорила мадам: во всем городе не достать ни кусочка говядины, баранины или оленины. Что касается муки и сахара — ну, это просто преступление. До чего они любят запасаться. Не успеет пронестись слух, как все уже раскуплено.
— Да, но это не пустые слухи. Моя сестра уже готовится к отъезду в провинцию к нашей бабушке. А мне, похоже, придется сидеть тут до конца. Если я заговорю об этом, мадам меня уволит.
— Говорят, дней десять, верно? — вклинился хвастливый баритон помощника эконома.
— Милостивая Вульмартис! Это правда?
— Так они утверждают, в городской мэрии. А по всем аллеям развешаны плакаты. Условия, которые выдвинули сазо, и ответ его величества. Ну, наш мудрый король укрылся у себя на острове, там-то безопасно.
— Через десять дней они придут сюда.
— Не может быть.
— Даже если через двадцать или тридцать дней, они все равно придут, — сказал помощник эконома. При этом высказывании горничные в отличие от меня не пали духом; я сидела на окне этажом выше. Звуки их голосов всполошили меня и приковали мое внимание: так редко болтали они меж собой в этом черном доме. Я не смогла понять, о чем они ведут разговор. Я уловила лишь трепетание страха и мрачную покорность.
— Но им преграждают путь форты, — сказала самая молоденькая из горничных. — Артиллерийский, Высокобашенный и Ончарин…
— Ончарин вчера пал. Его заминировали, и он разлетелся на части. Остальные с трудом отбиваются и просят подкреплений. Которых не получат.
Словно раскачиваясь в пространстве, я потянулась вперед со своего «утеса». И только чудом не свалилась прямо на них, но они уже заметили меня.
— Тише, все это не для ушей ребенка, мадам узнает и придет в бешенство.
Однако ребенок услышал уже достаточно. Он слез с окна и, словно лунатик, обвел взглядом «пустыню» с раскрашенными картинками, играми и книгами, не имевшими никакого смысла.
Надо кого-нибудь спросить, но от слуг ничего не добьешься. Так случалось уже не раз — например, на вопрос, что означал приглушенный шум барабанов, шагов, колес прошлой ночью на Форуме, удалось вытянуть лишь: «Так ты слышала? Ладно. Пей водичку с медом».
Теперь эти невидимые раскаты приобрели ужасающее значение.
Меня охватила паника. Паника жуткая, но вместе с тем лишь разновидность жуткой паники, уже испытанной мною однажды или дважды, — когда я потеряла на улице маму, будучи пяти лет от роду, во время первого моего посещения Вульмартии — паники детской, имеющей границы…
Я опрометью выбежала из комнаты и стремглав поднялась по лестнице на верхний этаж дома, к запертому на ключ святилищу тетушки. Я принялась колотить кулаками в резную дверь, я разбила косточки пальцев о глухих к моим мольбам наяд с венками на головах, пристально глядевших на меня.
Ответа не последовало. Может, ее там нет. Я пришла в смятение и закричала; раздался вопль, который еще сильнее вывел меня из равновесия, мне и во сне не приснился бы такой варварский рев.
— Тетя! Тетя! Впусти меня… впусти!
По-прежнему никакого отклика.
И тут я ополоумела и, завывая, забарабанила в дверь.
Никто из слуг не подошел ко мне, хотя весь дом дрожал от моих криков. Я поднялась за пределы их юрисдикции. Теперь только жрица Илайива может мне помочь.
Внезапно в замке повернулся ключ. Резная дверь отворилась, она появилась на пороге. Глаза на бледном ее лице глядели на меня издалека, словно из башни слоновой кости оливкового цвета.
Резная дверь отворилась, она появилась на пороге. Глаза на бледном ее лице глядели на меня издалека, словно из башни слоновой кости оливкового цвета.
— Что с тобой происходит?
Я выпалила все одним духом.
— Да, — ответила она. Я заглушила свои стенания, чтобы расслышать, что она скажет дальше. — Твоя мать поступила неумно. — (Фенсер тоже оказался неумен; похоже, тетушка считает дураками всех окружающих.) — Ей следовало предупредить тебя. Разумеется, она этого не сделала.
— Что такое? — простонала я. И совсем уже теряя разум: — Хочу, чтобы мама…
Тогда она положила руку мне на плечо. Она оказалась сильной, несмотря на всю свою хрупкость. Приведя меня в гостиную, составлявшую часть анфилады ее комнат, и закрыв дверь, она потихоньку усадила меня в кресло. Я оказалась в комнатах, в которые мне всегда запрещалось ходить, но ничего там не разглядела.
— Послушай меня, Арадия. Этот хвастливый город ввязался в войну, которую ему ни за что не выиграть. Враг берет одну крепость за другой, и уже совсем скоро сам город подвергнется осаде, если не согласится на немедленную капитуляцию. Тебе понятно?
Понятно, примерно так же, как во сне становится понятен кошмар. Осады и капитуляции скорей имели отношение к неизученной истории.
— Мама, — сказала я.
— Возможно, у людей в Высокобашенном достанет здравого смысла, и они сдадутся. Мне очень жаль, но твой отец попадет в плен. Вполне вероятно, что твоя мать возвратится к тебе.
Как мрачно, как отвратительно это прозвучало из-за свойственной ей манеры выражать мысли с безжизненной холодностью — я молча уставилась на нее, разинув рот.
— Ты ничего не можешь сделать, — сказала Илайива. — Я не могу ничего сделать. Мы бессильны. Ты должна с этим смириться.
Это была просто доктрина покорности, которую исповедовали в сектах Вульмартис. Я глядела на тетушку, девственную монахиню при девственной богине. Но мне покорность не обещала покоя.
— Я тебе не верю, — сказала я.
Она пожала плечами. Слегка улыбнулась, вполне возможно, с иронией. Мне ее улыбка показалась жестокой и бесчеловечной.
Я вскочила с ненавистного кресла, за спиной осталось невидимое святилище; я побежала прочь через весь дом. В зеркале у входа в Красную гостиную я мельком увидела собственное отражение. Бледная белая кожа; волосы, которые папа называл «светом солнца», на самом деле просто мягкие и светло-русые; широко раскрытые глаза, мама говорила про них «серые-как-стекло». Юное девичье тело уже приобрело крутые изгибы. Ничего похожего на женщину, от которой я бежала. Даже мой папа совсем не походил на нее при всей его соболиной окраске.
Каким-то образом я очутилась на парадном крыльце. А потом на просторной глади Форума Хапсид.
Мама запретила мне возвращаться в наши апартаменты на Пантеонной Миле. Но мама в Высокобашенном, она танцует с моим отцом, захваченным в плен, и, возможно, не вернется ко мне. Нет. Это невозможно.
У меня уже закололо в боку, в основном от расстройства.
Величавые здания судебных ведомств, как бы обрамлявшие Форум высоким бордюром из камня и штукатурной лепки, оказались безлюдны. Лишь статуя короля сохраняла равновесие на своем пьедестале, да вокруг поилки для лошадей порхали воробьи.
На мгновение мне привиделся совершенно опустевший город. Такое вполне возможно в кошмарах.
Однако высоко в окне что-то промелькнуло. И до меня доносились шорохи городской жизни; я побежала через Форум, срезая угол, и вдоль по окаймленному деревьями тротуару Восточной аллеи.
Яркость весны сияла в этих деревьях, недолгий снегопад не загасил ее племени. И конечно, пока город урчит, пока цветут деревья, такие вещи, как осада или поражение, просто невозможны.