Все относительно сложное в этой вселенной происходит сразу на нескольких уровнях. Где‑то на нижнем — в плане микроскопии — произошло деление плутониевых ядер. Так же протекла реакция синтеза трития в гелий, и снова деление очередной порции плутония. Все действовало по принципу матрешки — одно служило детонатором другого и одновременно, за счет слишком маленького, не осязаемого чувствительностью человека временного отрезка, накладывалось друг на дружку и выплескивало во внешнюю статику.
Бомба, сделанная по принципу усовершенствованной “слойки”, изобретенной лет восемьдесят назад коммунистом Сахаровым, была, естественно, водородной бомбой. Однако она значилась переносной, а потому не имела привычно толстого стального корпуса. Для сдерживания реакции применялась сложная система из направленных в фокус зарядов. Хитрость была в том, что имитаторы корпуса подрывались на микробную долю микросекунды ранее, чем даже химические прессователи плутониевой сферы. Как‑то все это сверх хитро рассчитывалось, ибо оба химических взрыва не успевали помешать один одному. Ну что ж, математика — старая область приложения человеческого ума; она ушла далеко, а с появлением компьютеров скакнула еще дальше. Сейчас абстракция била по окружающим ужасной явью.
Итак, у ног Фошки Джюрдже полыхнуло водородное свечение. Подброшенные в воздух доллары исчезли. Предположительно, в одну из предшествующих пикосекунд все статично помещенные в воздухе бумажки успели последовательно просветиться сверхмощным рентгеновским потоком и, следовательно, пройти последнюю в своей жизни идентификацию на подлинность. То, что произошло с Фошкой Джюрдже, нельзя назвать кремацией — это был гораздо более приближенный к абсолютной энтропии процесс. То же самое случилось с несколькими десятками тонн бетона — приблизительно на радиус восьми метров от эпицентра Действительно не больше. Ведь бомба хоть номинально и относилась к водородным, тем не менее являлась переносным устройством. Так что общий эквивалент с трудом дотягивал до трех тысяч тонн тринитротолуола.
Да, да! Именно этот сущий мизер!
Однако…
Еще до того как эхо ударной волны заставило срезонировать окружающие горы и записало в свидетели случившегося разбросанные на побережье города, включая столицу, все находящиеся поблизости и не прикрытые складками рельефа люди подверглись воздействию менее дальнобойного поражающего фактора — атрибутики лазерных разборок будущих тысячелетий — световому излучению. Для столь быстрой штуки, как ударно‑световой импульс, люди представляются статичными предметами — декорациями, выставленными на сцену для создания фона. Те, кто ближе, испаряются, причем ничуть не медленнее, чем зависшие в воздухе купюры; кто дальше — обугливаются; отодвинутые совсем в сторону, но развернутые неудачным ракурсом — слепнут. К примеру, “брат‑освободитель” в “Тойоте”. Он явно очень не вовремя пользовал хранящийся в “бардачке” бинокль. Впрочем без переживаний; он не стал вечным хранителем мятой шляпы для подаяний. Ведь существовали и другие поражающие факторы. Что‑то подбросило его электроприводную машину, перенесло метров на двести в сторону и шмякнуло. Так что оба “брата‑освободителя” оказались запрессованы в очень малом объеме, недостаточном для размещения живого человека.
А что же авианосец? — спросите вы. Перевернулся кверху брюхом и брыкает винтами — ластоногая жертва? Уймите пыл. В деле — три килотонны. Для столь геометрически различимых подвигов нет энергетического зазора. К тому же корабль затенен двойной створкой шлюза и зеркалом покоящейся выше воды. Вот если бы чуть позже… То есть когда “Фенимор Купер” выдавился бы законом Архимеда вверх… Однако мы знаем, как немного малых для макромира отрезков времени — секунд — осталось в распоряжении подрывников. Еще бы чуть‑чуть.
Еще бы чуть‑чуть..
Тем не менее, несмотря на недостачу мощи, фиксируем всю гамму признаков светопреставления. Столб черноты, обогнавший местные эвересты? — Наличествует! — Грибовидное облако? — Как положено! — Бодрая трель датчика излучения, переходящая в визг? — А как же!.. Да, кстати, что там с давешним “СН‑72”? Висит? — Никак нет! Стрекозиные ошметки где‑то двумя километрами далее, и бесшумно чавкнувшее ими болото. — А тот “Динозавр”, что менял ракурс несколько отдаленней? — Не наблюдается даже локатором! Заносим в “без вести пропавший”? — Естественно!
Так вот, “Фенимор Купер” не только не опрокинулся от прямого воздействия ударной волны (пятьдесят пять процентов мощи взрыва в данном конкретном случае), а умудрился оставить при себе некоторые локационные антенные решетки: это вам не древний примитив приемно‑передающих тарелок. Ну и понятно, он совсем не оплавился от световой подачи. Понимаете, в этой вселенной, конечно, ничто не может противостоять плазме, однако взрыв все‑таки жиденький — огненный шар не слишком раскинулся на местности, да и век его короток.
И значит, что же? Совсем за зря низведен на уровень элементарных частиц Фошка Джюрдже? В плане макротел типа авианосец имеется только достойный хук в челюсть, но отнюдь не нокаут? — Все не так просто.
Существуют косвенные методы воздействия взрыва.
Гораздо ближе, чем сам авианосец, еще ближе, чем сцепленные с ним буксиры, располагались гигантские ворота модернизированного шлюза “Мигафлорес”. Ворота были двойные. Те и другие могли выдерживать огромное давление воды, создаваемое перепадом высот верхней и нижней части водораздела. Однако атомная бомба сама по себе является шлюзом между микро— и макромирами. Этот шлюз работает доли секунды, но успевает выпустить в привычный мир маленькую порцию энергии, схороненную до срока в ядрах атомов. Но для нашего мира это чудовищная, неперевариваемая добавка. Ее нужно срочно перераспределить и рассредоточить по местности. Перераспределение заключено в разделении процентов между световым импульсом, ударной волной и прочей мелкотой типа остаточного радиационного излучения. Все делается очень быстро, ибо Вселенная не терпит прорех в своем пологе: прорезь между мирами шпаклюется в мгновения ока.
И как ни прочно был скроен “Мигафлорес”, он все‑таки не был покрыт абсолютным отражателем или силовым полем из будущего; не способен выдержать нагрев огненным шаром (ибо попал в его радиус) и тут же после трехтысячеградусной бани — удар взрывной волны. Скорость ветра две тысячи километров в час — это вам не семечки: при тропических циклонах — максимум в десять раз меньше, а ведь они сносят пальмовые рощицы целиком и стирают с карт деревни. “Мигафлорес” не выдержал. А его податливостью тут же воспользовалась сдерживаемая створками вода. Наводнения и цунами — проблемы макромира, атомы их не ведают. Покуда ударная волна катнулась далее — производить уборку палубы и шлифовку антенн “Фенимора Купера”, а также колыхать окружающие болота и заселять радионуклидами огороды, местами кипящая озерная водица плеснула вниз. Авианосец водоизмещением под сто тысяч тонн штука инертная — его трудно сдвинуть с места даже перепадом воды в четырехэтажный дом. Однако и он поддался — двинул свою тушу назад, ковырнув застопоренными чудовищами винтов недалекое бетонное дно. Но кроме “Купера”, здесь же в шлюзе помещались два тяжелых морских буксира — очень легкие, сравнительно с левиафаном, вещицы.
Они стойко выдержали пронесшийся поверху воздушный смерч: первый из буксиров частично прикрыли створки злосчастного “Мигафлореса”, второй помещался за кормой подвижного аэродрома. Однако предательство родной стихии — воды — переполнило их чашу терпения.