А если и не ляпнет, то кто‑то другой цыкнет вовремя на говоруна, и это цыканье никак не ускользнет от неживых, но внимательных микрокамер. И тогда кто‑то скрытно анализирующий ситуацию поставит на экране компьютера меточку — “да‑нет” — эдакую козявочку‑указатель на реакцию крысы, сунутой в лабиринт. И где‑то микробно вспыхнет файловая запись о том, кто кому в исследуемой группе симпатизирует и на кого посредством кого или чего можно будет при случае надавить. А так в общем, если отрешиться от анализа, все очень даже весело. Те, кого наблюдаешь, сейчас в здравии, и с кем снова движешься по временному вектору сообща, живы, даже хорохорятся:
— Видали мы этих янки, знаешь где, лейтенант?
Конечно же, он знает. Если только затолкать обратно сразу же возникающую ассоциацию. Воспоминание о том, как…
— Так вот, господин наемник Минаков… Так вас, кажется, кличут? — ухмылялся тогда местный, вполне американский, но белого вида дознаватель. И даже, наверное, не ухмылялся, а так, по наследственной привычке, демонстрировал достояние Америки — ровный белесый оскал.
— Видите ли, товарищ лейтенант Минаков, Герман Всеволодович, мы выяснили, что вместе с вашими сотоварищами вы занимались этнической чисткой угнетенного населения Южной Африки. Вы вполне попадаете под статью Организации Объединенных Наций.
“Понятненько, — рассуждал тогда Герман Всеволодович Минаков, — и на моих показаниях, точнее на наших общих, можно в какой‑то мере выработать оправдание для собственной, американской агрессии”.
И теперь, покуда они обнимаются и осторожненько — дабы случайно не задеть какой‑нибудь привет из Средневековья — хлопают друг друга по спине, кто‑то там, за объективом, или чуть погодя, за просмотром записи, выцеливает, в какую область памяти Минакова или того, с кем он обнимается, нанести самый колющий и болезненный удар. Догадливые жертвы знают об этом, но что можно предпринять? Каким образом таракан в прозрачной банке способен спрятать свои усы?
И ведь что еще интересно, точнее пакостно до той степени, что не хочется сразу вспоминать. Оказывается, в процессе своего нахождения под лупой добытчиков секретов, в результате каких‑то переотражений стекла, ты сам научился видеть некоторые свои реакции насквозь (здравствуйте, господин Фрейд!). И вот в процессе этого нового знакомства с себе подобными (во всех смыслах) вдруг замечаешь внутри собственного “я” эдакого подленького наблюдателя. Он присматривается к окружающим не просто так. Он ловит поблекшие, маскируемые отметины перенесенных товарищами болей, унижений и чудовищных озарений, когда, внезапно выскакивая из какого‑то тумана, напущенного миллиграммом фармакологического чуда, осознаешь, что ты уже выдал нечто архиважное с потрохами. А вокруг самодовольные ухмылочки следователей, такие самодовольные, будто они сами великие алхимики‑фармацевты, создавшие в мензурках нужную “сыворотку”.
И вот так подноготно присматривая за вновь обретенными друзьями‑товарищами, неожиданно замечаешь, что прямо через их добрые, притушенные глаза за тобой наблюдает такая же внимательная химера. Тогда внедрение в коллектив и привыкание к “общежитию” перестает быть так захватывающе радостным. Тем более ведь твою радость тоже фиксируют всевидящие “жучки”.
4
Игроки
— Господин президент, я, как глава Федерального бюро расследований, вынужден признать, что мы абсолютно не предвидели лавинообразное нарастание рассматриваемого процесса. То, что где‑то в отдельных городах могут случиться волнения, предусматривалось. Однако то ли по так называемому “закону подлости”, то ли в силу причин, на которых я остановлюсь позднее, но первые вспышки произошли именно в тех городах, на которые мы обращали первичное внимание менее всего.
Однако то ли по так называемому “закону подлости”, то ли в силу причин, на которых я остановлюсь позднее, но первые вспышки произошли именно в тех городах, на которые мы обращали первичное внимание менее всего. Затем, когда мы, говоря по военному, провели новую концентрацию агентов и сил на угрожающих направлениях и, как следствие, ослабили группировку в изначально предполагаемых местах, начались беспорядки и там тоже. Создается ощущение, что все происходящее не есть спонтанный процесс. Это хорошо срежиссированная акция. Покуда мы не ведаем ее конечной цели. Не принимать же за цели лозунги, раздающиеся в тех или иных штатах? Даже если брать их за чистую монету, то все равно на чем же остановиться? Они слишком сильно разнятся между собой. В одних городах, и даже штатах, выкрикивают одно, в других другое. И если бы только так, а то в тех же самых местах распространяются прямо противоположные взгляды. Например, некоторые требуют отделения от США, но здесь же можно встретить и таких, кто просто хотел бы, в рамках тех же Соединенных Штатов, произвести перераспределение федерального бюджета. Мол, центр тратит его не туда, куда надо. Понятно, что всю эту мелочь подавляют агрессивные расистские лозунги. И здесь тоже наблюдаем большой спектр. От подстрекательств солдат и моряков дезертировать из армии, которая вроде бы, по взглядам реакционеров, ведет в Африке войну на уничтожение, до призывов перенести войну сюда, на Американский континент. То есть уничтожить здесь белую расу подчистую и основать САШЧ — Свободные Американские Штаты Черных. Разумеется, на фоне этой пестроты, которая вообще‑то выглядит крашенной в один тон, можно все‑таки предположить хотя бы одну явную цель.
— Интересно, какую? — спросил внимательно слушающий доклад президент США Ал Буш.
— Самую элементарную, господин президент. Общую дестабилизацию обстановки. Другой вопрос, до какого уровня? Возможно, до того, до коего мы позволим разгореться пожару.
— Господин Тале, а разве мы сейчас контролируем ситуацию? — прищурился человек, прозванный в народе, да и в официальных кругах, Буш Пятый.
— Нет, господин президент, ситуацию мы, разумеется, не контролируем. Но ведь, как я понимаю, потому мы и проводим это совещание в узком кругу, дабы разобраться, на какие меры пойти, чтобы вернуть все на круги своя, правильно?
— Правильно, — кивнул Буш. — А как думаете (это вопрос ко всем, господа!), почему не сработали наши обычные методы контроля ситуации?
— Можно мне? — приподнял руку директор ЦРУ Айзек Уинстан. — Мы тут все свои, можно говорить честно. Господин президент, господа, вы прекрасно понимаете, что в любом что‑то значащем государстве власть должна пронизывать своей агентурой всю структуру сверху донизу. Особенно в нашем государстве, которое уже далеко не первое десятилетие лидирует на земном шаре. Так вот, понятно, что давно исчерпали себя проекты простого силового контроля. С усложнением этой самой структуры их время вышло. Понятно, что они не исключаются полностью. Вот, например, сейчас пришло время для силовых акций. Но я отвлекся. Сложный контроль с манипулированием массами включал в себя многие аспекты. Все мы понимаем, что даже проблема наркотиков не решена до конца нами и нашими предшественниками намеренно. Да, это грязноватый метод. Но если бы не все эти многочисленные виды наркотических травок и таблеток, дурманящих мозги некоторым социальным группам, то я вам гарантирую: проблемы, которые мы получили только что, возникли бы лет двадцать, а то и тридцать назад. Люмпенизированные слои населения, не уведенные в сторону получения мгновенных и легкодостижимых удовольствий, — это опасное болото, населенное монстрами. Если не глушить их экспансию подавляющими сознание препаратами, своей животной активностью они опрокинут государство Тем более мы знаем, что в силу некоторых обстоятельств, и вообще‑то не расового, а социального свойства, наркомании подвержены именно “не белые”, то есть афроамериканцы и испаноязычные слои .