У него ведь и аптечка в машине должна быть…
Однако воспользоваться коммуникатором я не успеваю. За дверью слышится скрежет лифта, потом — стук каблучков и наконец — звонок в дверь.
Выхожу в прихожую, чтобы впустить бригаду «Скорой помощи». В виде двух прелестных созданий в аккуратных комбинезончиках с медицинским чемоданчиком. Одна, брюнеточка, — постарше, ей под тридцать. Другая, рыженькая, — совсем еще юная…
— Добрый вечер! — говорит брюнетка («Какой же он, к черту, добрый, девушка?!»). — Что тут у вас случилось?.. Ого!.. Что с ней?.. Кто ее так?.. Она жива?
Я угрюмо молчу, и брюнетка командует своей напарнице:
— Лена! Распаковывай диагност, быстро!..
— Ей вы уже не поможете, — говорю я. — Я вызывал вас к другой бабушке… Она там. — Киваю на приоткрытую дверь комнаты.
Медички устремляются туда и начинают суетиться вокруг распростертой на диване Герты Фридриховны. Причем суетятся они явно без толку.
Забавные девчонки.
Через минуту рыженькая выглядывает в коридор, где я стою столбом, прислонившись к стене.
— Извините, так что здесь произошло? Вы кто? Это ваши родственницы?
Я принимаюсь объяснять, но из комнаты доносится тревожный голос брюнетки:
— Лена, сюда!.. Ее надо срочно эвакуировать! Если не оперировать, то… сама понимаешь… Вызывай Федора с носилками!
Лена достает коммуникатор и принимается объяснять неведомому Федору — скорее всего, водителю амбуланции, — что от него требуется достать из машины носилки и подняться наверх, чтобы вынести умирающую старушку. Судя по дальнейшему разговору, Федор начинает ныть, что ему надоело таскать эти проклятые носилки, что ему за это не платят положенную надбавку и что давно пора поставить перед начальством вопрос о включении в бригаду штатного санитара, а лучше — двух…
И тогда я принимаю решение.
В конце концов, это лучше, чем мысленно решать философские задачи.
— Не надо носилок, девушки, — говорю я. — Я сам вынесу ее…
— Ой, правда? — удивляется рыженькая. — А как? Брюнетка молчит, но смотрит на меня тем самым взглядом, под которым даже самый запущенный холостяк втягивает живот и расправляет плечи.
Я беру Герту на руки, как спящего ребенка (к моему удивлению, весит этот божий одуванчик, несмотря на хилость, довольно много), и тащу ее прочь из квартиры, стараясь не дышать как загнанный конь.
— А вы уже звонили в ОБЕЗ? — спрашивает у меня брюнетка, нажимая кнопку лифта. Не того, что поменьше, а так называемого «грузового».
Отрицательно качаю головой.
— Ну ладно, — говорит она. — Тогда мы сами это сделаем. Вот доставим бабушку в больницу и сообщим…
Кабина открывается, и я торжественно вступаю в нее, прижимая к себе тело Герты Фридриховны и стараясь дышать реже: от моей ноши исходит такой запах, от которого можно запросто лишиться чувств.
Лена нажимает на кнопку первого этажа, и кабина начинает спуск.
— Как вы думаете, она еще жива? — осведомляется за моей спиной брюнетка.
Я вглядываюсь в бледное лицо Герты Фридриховны.
«Вообще-то, это я должен был спросить у вас, милые дамы», — вертится у меня на языке, но я решаю пощадить бедняжек. Им и так приходится несладко на этой неженской работе.
— По-моему, да, — уверенно говорю я.
— Ну что ж, — вздыхает медичка. — Этот недостаток можно исправить…
И, прежде чем я успеваю осознать смысл ее высказывания, вытягивает руку, в которой зажат компакт-пистолет с набалдашником глушителя, приставляет ствол к виску старушки и нажимает на курок.
Хлопок выстрела — не громче звука лопнувшего воздушного шарика, но голову бедной старушки разносит на части, и кровь забрызгивает лифт, мое лицо, белоснежные комбинезоны девиц…
И в тот же миг по моим рукам пробегает судорога «разряда».
Как будто из видеозаписи вырезали целый кусок, «картинка» забрызганного кровью лифта, которую воспринимали наши органы зрения, вдруг меняется на Другую. Крови вокруг больше нет, а Герта Фридриховна оказывается целой и невредимой. Более того, она глубоко вздыхает, открывает глаза и недоуменно оглядывает меня и «медичек». Трудно поверить, что еще недавно она умирала.
— В чем дело?! — верещит она, дергаясь всем телом. — Ты что делаешь, придурок? Куда ты меня тащишь? Отпусти меня, а не то я заявлю на тебя в ОБЕЗ!.. Слышишь? . Ты у меня схлопочешь срок за бандитизм!.. Решил изнасиловать старенькую бабку, которая тебе в матери годится?!. Маньяк!..
Оторопев от неожиданности, я покорно ставлю старушку на ноги. Меня больше занимает метаморфоза, произошедшая не с ней, а с красавицами из «Скорой помощи». Теперь это не очаровательные молодые девицы, а собранные, целеустремленные фурии-суперменши с холодными взглядами и отточенными, скупыми движениями. И вместо медицинского чемоданчика в их руках — оружие. Настоящее смертельное оружие, предусмотрительно оснащенное глушителями.
И они вовсе не удивлены воскрешением моей ноши.
— Тихо, бабка! — цедит сквозь зубы рыженькая Лена, наставив на Герту Фридриховну ствол с набалдашником (второй ствол, принадлежащий брюнетке, пристально смотрит в мое лицо). — Отойди к стене! К стене, я сказала!!! Будешь орать — схлопочешь пулю в лоб. Понятно?
У бедной старушки отваливается челюсть. И я ее прекрасно понимаю. Вряд ли она помнит, что с ней было. В лучшем случае в голове ее застряли обрывки воспоминаний, которые настолько невероятны, что кажутся сном. А потом — резкий переход к реальности, причем в ситуацию, выходящую за обычные рамки…
Лифт внезапно останавливается, двери перед нами разъезжаются, и Герта Фридриховна, видимо, получившая заряд оптимизма от вида своего собственного подъезда, открывает рот, чтобы закричать. А может быть, чтобы прошептать что-то. Или чтобы просто глубоко вздохнуть. Об этом уже никто не узнает.
Потому что лопается второй воздушный шарик и на стенке позади старушки вновь возникают брызги крови, а сама она, уже мертвая, замирает на секунду, прежде чем рухнуть на пол кабины.
Во мне тут же возникает знакомый импульс, но брюнетка плотнее прижимает дуло к моему лбу и бесстрастно командует:
— Вытряхайся! И не вздумай дергаться!..
Я и не думаю.
Мы покидаем лифт, оставив в нем труп Герты, и идем к двери.
Возле подъезда стоит фургончик «Скорой помощи», возле которого беззаботно курит тип — тоже в белом комбинезоне. Увидев нас, он щелчком отбрасывает в сторону окурок и откидывает заднюю дверцу фургона.
Так глупо попасться на удочку!.. Ведь, кажется, все было продумано: сопровождение Ригерта, фургон с обезовцами в засаде… Но стоило противнику сделать нестандартный ход — и мы оказались… ясно, в каком месте…
Кстати, а где Ригерт? Где этот молчун с его стальными мускулами, штатным парализатором и связью с фургоном? Неужели он заснул и прозевал приезд «Скорой помощи»?
Видимо, даже если и не прозевал, то не усмотрел ничего подозрительного в том, что кто-то вызвал врачей среди ночи. Может быть, даже опросил моих конвоирш, к кому и зачем они приехали. Девушки, разумеется, сказали правду, и Ригерт успокоился, потому что ему нет никакого дела до какой-то старушки, которой стало плохо…
Он же не знал, что люди Дюпона тщательно подготовили эту операцию именно таким образом, чтобы не вызвать подозрений у моих «телохранителей». Заранее отследили, как ОБЕЗ меня опекает, и убедились, что я провожу ночь один в своей квартире. После этого им оставалось только подыскать кандидатуру на роль крючка, на который я бы клюнул. И нашли — причем не одного кандидата, а сразу двоих… Значит, и фатальная «драка между бабульками» тоже была инсценирована.