С одежды его, располосованной гигантскими когтями, стекала вода – воин проплыл по рву в реку и выбрался на берег уже в самой деревне. И девушка была тут же, она выглядывала из-за спины Хи-Куру, вся в царапинах и ссадинах, с глазами, из которых ещё не исчезла тень пережитого ужаса.
– Хи-Куру и Джэ! Вы неосторожно разбудили хугу-хугу и навлекли страшную опасность на весь наш род. Сколько бы храбрых охотников и красивых женщин ушло в Хижины Предков, если бы не отвага и умение Хан-Шэ? Вы будете наказаны, оба!
От смуглых лиц виновников, казалось, отхлынула вся кровь – они посерели. И юноша, и девушка прекрасно знали суровые законы племени, созданные только лишь для того, чтобы ан-мо-куну могли выжить перед лицом бесчисленных опасностей Леса, и приготовились к самому худшему. Вождь заговорил снова:
– Сегодня никто не погиб, и поэтому солнце не увидит крови ан-мо-куну. Но знайте – вы не только не заговорите друг с другом до самого Месяца Свадеб, но даже не увидитесь. А если вы нарушите мою волю, то никогда – слышите! – никогда ты, Хи-Куру, не назовёшь Джэ своей женой, а она тебя своим мужем! А теперь идите и не знайте ни минуты отдыха, пока хугу-хугу не покинет наш Дом. Я всё сказал.
Человек – или Хан-Шэ – не совсем понял последние слова вождя, но, оглянувшись назад, догадался, что они значили. Десятки лесных людей уже облепили загромоздившую пролом гигантскую тушу хугу-хугу, словно муравьи дохлую гусеницу. В руках ан-мо-куну проворно мелькали серповидные лезвия, которыми они ловко разделывали труп чудища.
Труднее всего было вспороть неподатливую чешую, однако сноровка выручала. Пласты чешуйчатой шкуры отделялись от туши и складывались в кучу. Огромные куски мяса срезались и скатывались в ров, где их сплавляли в реку, подталкивая баграми и копьями. Целые ручьи чёрно-бурой крови также стекали в ров, расплываясь в воде грязными клубами. «Хорошо, что вода во рву проточная, – подумал человек, – а то от этой отравы наверняка приключилась бы какая-нибудь болезнь». Первые глыбы сероватой плоти поплыли по реке, странно подёргиваясь, – стаи мелких хищных рыбёшек жадно набросились на добычу, – а на огромной туше уже забелели проступившие под срезанными слоями жира и мяса рёбра. Человек отвернулся.
– Мясо хугу-хугу несъедобно, Хан-Шэ, тем более после того, как в кровь попал яд. А вот кое-что из его внутренностей – мозг, печень… Ну, это дело знахаря. И конечно, шкура. Из неё выйдет хорошая защитная одежда для охотников. В Лесу найдётся немного клыков и когтей, которые могут пробить чешую хугу-хугу. А теперь пойдём, пришелец, имя которому отныне Хан-Шэ, – мы будем говорить.
Хижина вождя располагалась в центре посёлка, на утоптанной земляной площади, служившей местом собраний всего рода, и почти ничем не отличалась от остальных подобных строений, разве что была чуть больше по размерам.
Откинув циновку, закрывавшую вход, вождь пропустил Хан-Шэ вперёд и вошёл сам. Полумрак хижины рассеивало багровое свечение устроенного посередине очага из круга камней. Вокруг очага на расстеленных на земле циновках восседали трое седовласых с неподвижно-каменными лицами. На огне очага на длинных железных прутьях жарилось мясо, капли жира стекали в огонь и сгорали с шипением, распространяя вокруг резкий, но не неприятный запах.
Сидевшие у огня не произнесли ни слова, когда вошедшие опустились на циновки у очага. Затем вождь поднял стоявший на земле сосуд с узким горлом, поднёс его ко рту, сделал несколько глотков и передал посудину человеку. Хан-Шэ последовал примеру хозяина хижины. Нёбо слегка обожгло, потом по жилам растеклось приятное тепло. «Какой-то хмельной напиток – и не из самых худших. Конечно, это не рубиновое вино из горных ягод…».
Рубиновое вино .… Откуда это? Человек попытался вспомнить, но внезапная резкая головная боль заставила его отступить. Ладно, попытаемся позже…
– Когда ты вышел из Леса, не все старейшины приняли тебя. – Вождь окинул быстрым взглядом сидевших подле очага. – Некоторые считали, что ты злой дух Леса, принявший облик человека, и что тебя следует отдать Реке и рыбам хам-хам. Мы спорили… Сошлись на том, что злой дух, пришедший с тайным, знал бы наш язык и обычаи, тогда как ты… В общем, тебя оставили в Доме. Сегодня ты одолел хугу-хугу и спас очень многих из народа ан-мо-куну. Но всё-таки, поскольку дар речи к тебе вернулся, расскажи о себе. Мы живём среди опасностей и должны знать многое, чтобы род продолжал жить. Говори, Хан-Шэ, мы слушаем.
– Я мало что могу сказать вам, вождь и старейшины. Я не помню ничего из своей прошлой жизни, – … прошлого воплощения , –прошелестело в мозгу, и человек помотал головой, отгоняя наваждение. – Я очнулся на берегу реки, один, без оружия, в той самой одежде, в которой я пришёл сюда. Я шёл через Лес вдоль берега Реки, шёл долго. Мне повезло – я не встретил никого из хищных тварей Леса на пути (человек благоразумно решил умолчать о встрече с серым зверем, а также о том, чем эта встреча закончилась – зачем вызывать ненужные вопросы старейшин,какон сумел безоружным выйти из этой схватки победителем) и к вечеру добрался до Дома ан-мо-куну. Остальное вы знаете. Это всё, что я могу сказать. В моем сердце нет места для зла по отношению к отогревшим и накормившим меня. Я могу быть полезен – вы видели сегодня.
– А ты не помнишь корабля, Хан-Шэ?…корабля… …летящего в тёмной пустоте… …холодные искры звёзд…Большой лодки со многими вёслами? – голос одного из старейшин походил на шуршание змеи в сухой траве.
– Нет, мудрый. Я не помню ничего. Загляните в меня, и вы увидите, – человек вдруг осёкся. Как могут лесные дикаризаглянуть внутрь него? Для этого нужно владетьмагией …
Однако ничего не произошло: видимо, старейшины сочли его слова привычным оборотом вежливости, ритуалом, принятым в собственном племени Пришедшего-из-Леса.
– Хорошо, Хан-Шэ. Сегодня мы согласны с вождём, – на этот раз заговорил другой старейшина, – ты можешь остаться среди нас. Пусть будет так.
«Остаться среди вас… Вы чистые сердцем дети природы, часть того самого Леса, в котором вы живёте и которого боитесь. Что мне ваша жизнь – мне, который…» – и тут снова в виски плеснула уже ставшая знакомой боль.
– А ты не боишься, Старший Охотник, – третий из стариков вдруг обратился прямо к вождю, – что при своих талантах Хан-Шэ захочет занять твоё место? Это вызовет смуту и кровь, вождь.
«Глупые дети! Неужели вы всерьёз думаете, что власть вождя маленького лесного племени – это предел моих мечтаний?» – подумал человек, но ничего не сказал вслух.
– Я ничего не боюсь, мудрый, и ты знаешь это. Вождем охотников становится лучший, и он обязан подтверждать своё право каждый год. Если меня сменит более достойный, тем лучше для всего племени ан-мо-куну.
Суровая отповедь вождя поставила точку в этом недолгом споре. Собственно говоря, спора и не было – просто соблюдался ритуал. Кувшин с хмельным снова пошёл по кругу, затем по второму, а жареное мясо было просто великолепным на вкус. А потом Старший Охотник вновь заговорил:
– И ещё одно, Хан-Шэ. Моя дочь… Она была женой лучшего из молодых охотников рода, но всего лишь три дня. Потом её молодой муж ушёл в лес и не вернулся – прыгающая змея впилась ему в горло. Ты великий охотник, и моя дочь сможет быть хорошей матерью для твоих сыновей – племени нужны дети, наша жизнь коротка, и слишком многие уходят в Хижины Предков до наступления старости.