— Все может быть, — улыбается маркиз.
Больше мы об этом не вспоминаем. К концу дня утомительного пути мы достигаем берега Коры и, проехав по нему пять километров, прибываем в
«Зеленый Дятел».
Пока мушкетеры устраивают коней, а де Вордейль хлопочет насчет ужина и ночлега, я выясняю у слуги, где мне найти Питера Лачину. Тот
показывает мне высокого человека с русыми волосами и бородкой, который сидит за столом у окна и задумчиво смотрит на реку. Момент
подходящий. Но я решаю не искушать судьбу и подаю сигнал запроса связи. Мне тут же отвечает Сгремберг:
— Все чисто, Андрей. Двое ребят из отдела Ричарда постоянно наблюдали за ним.
Я подхожу к столу.
— Скажите, пожалуйста, паром работает только днем или можно переправиться и ночью?
Питер Лачина внимательно смотрит на меня и медленно, с расстановкой отвечает:
— Можно и ночью, но только за особую плату и без грузов.
— Здравствуйте, Питер. Я — Джордж Саусверк, лейтенант мушкетеров его величества. Мне надо переговорить с вами.
— Я к вашим услугам, господин лейтенант. Я ждал вас.
— Пойдемте на берег реки. Здесь слишком много глаз и ушей.
Питер согласно кивает, мы встаем и идем к выходу. На ходу я говорю де Вордейлю:
— Постарайтесь, чтобы моей беседе с этим купцом никто не помешал.
Обернувшись на выходе, я вижу, что де Вордейль о чем-то договаривается с Сен-Реми, и успокаиваюсь. Нам никто не помешает, кроме… Кроме
Маринелло!
На берегу реки мы останавливаемся, и я передаю Питеру конверт императрицы со словами:
— Одна высокопоставленная особа поручила мне передать вам это письмо.
Питер Лачина внимательно осматривает печать.
— Да, это личная печать княжны Ольги, — он благоговейно прикладывается к ней, как к реликвии.
— Странно. Письмо мне передала Нина Матяш. И насколько мне известно, она же и запечатывала это письмо.
— Кто такая Нина Матяш?
— Фрейлина государыни и ее самое доверенное лицо.
Я отвечаю машинально, а сам лихорадочно соображаю, как сообщить Питеру инструкцию, чтобы этого не узнал Маринелло. Тут меня осеняет, и я
подаю сигнал.
— Слушаю тебя, Андрей, — отвечает мне Стремберг.
— Нельзя ли перед передачей письма адресату внедрить в Питера Лачину нашего агента? Я не рискую раскрывать ему секрет конверта, может
подслушать Маринелло.
— Хорошо, мы это сделаем, но поясни, ради Времени, в чем тут фокус. Или ты думаешь, мы что-нибудь поняли, из той тарабарщины, на которой ты
любезничал с Ниной Матяш?
— Если вскрыть печать, содержимое конверта сгорит. Письмо надо вскрывать, надрезав конверт.
— Гм! Эта Нина — умная и изобретательная особа. Еще что?
— Мы можем блокировать какую-нибудь личность от внедрения в нее агента ЧВП?
— Трудно, но можно. В данный момент твой собеседник блокирован. Кого ты еще предлагаешь блокировать?
— Двух гвардейцев, которых я дам в сопровождение Питеру Лачине.
— Будет сделано. Действуй дальше.
— Господин Лачина. Куда и когда вы поедете дальше?
— Завтра утром через Кору переправят два воза с товарами, которые я якобы ожидаю. Мы сразу же отправимся через Мазовию в Гомель, где меня
встретит князь Холмский.
Мы сразу же отправимся через Мазовию в Гомель, где меня
встретит князь Холмский. С ним я доеду до Суздаля. Или передам письмо ему, если он даст мне новое поручение.
— Ясно. До Гомеля вас проводят два моих гвардейца.
— Зачем это?
— Епископ Маринелло приложит все усилия, чтобы заполучить это письмо, и не остановится ни перед чем.
— Мои попутчики — надежные люди.
— Ни на кого нельзя полагаться в данном случае.
— Почему?
— То, что нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги, а этого Маринелло не пожалеет. Тот человек, который сегодня утром спас
вашу жизнь, ночью может или придушить вас, или просто выкрасть письмо. Смотря, сколько ему заплатят.
Питер задумывается.
— Пожалуй, вы правы.
Разговаривая таким образом, мы доходим до зарослей ивняка на берегу реки. Внезапно там трещат ветки, слышится возня, сдавленные крики,
плеск воды. Я выхватываю револьвер, у Питера Лачины так же оказывается в руках пистолет. Но мы опоздали. В зарослях все стихает, а из них
выбираются три моих мушкетера и вытаскивают какую-то личность.
— Их было шесть, лейтенант. Четверых мы закололи, один бросился в воду, а этого мы взяли.
Они бросают пленного к нашим ногам.
— Ваша милость! — вопит тот. — Пощадите! Ради спасителя!
— Поздно ты о нем вспомнил, — говорю я, приставив дуло револьвера к его лбу, — но я дарую тебе жизнь, если ты честно ответишь на три моих
вопроса. Учти, ответы я знаю, и, если ты вздумаешь лгать, твои мозги испачкают эту траву. Ты человек де Ривака?
— Да.
— Он здесь?
— Нет.
— Где он?
— В Млене, в гостинице «Перл».
— Так. Дайте ему пятьдесят плетей, и пусть убирается к черту.
В трактире мы снова садимся за стол у окна. Питер делает знак слуге, и тот приносит нам ужин.
— Кто такой этот де Ривак? — спрашивает меня Питер, когда мы остаемся одни.
— Самый опасный человек в округе. В его распоряжении четыре отряда головорезов. Он — один из первых помощников епископа Маринелло. Это он
организовал охоту за мной и письмом, которое я вам передал.
— Значит, дальше он будет преследовать меня?
— Нет. За вами будут охотиться его люди. Сам де Ривак останется здесь. У него будет достаточно хлопот со мной и моими делами.
— Спасибо и на этом, — улыбается Питер Лачина.
Мы выпиваем, молчим немного, потом я спрашиваю:
— Так кто вы такой, Питер Лачина?
— То есть?
— Ведь вы не тот, за кого себя выдаете. Никакой вы не купец. Вы — военный и весьма высокого ранга. Вас выдает выправка, властность в
жестах, голосе, взгляде… И то, как вы выхватили и держали пистолет.
— А кто вы такой?
— Граф Джордж Саусверк, лейтенант Серебряного полка мушкетеров гвардии его величества императора Лотарингии Роберта VII.
— Нет. Вы ведь не француз, не нормандец, не гасконец, не…
— Я — англичанин, более того, я — шотландец.
— Вот, вот! Почему же вы в Лотарингии, а не в Англии?
— Я служу императору Роберту и не делаю из этого тайны.