Печальный звон струн разбиваемого инструмента сливается с жалобным криком девушки. Тогда я решаюсь.
— Эй ты! Барбос! — кричу я, не вставая с места. — Оставь девушку в покое и покинь это помещение!
Монах медленно оборачивается, как бы не веря, что это к нему обращаются подобным образом. Я уже знаю, что это провокация де Ривака, но
отступать нельзя.
— Да, это я! Что ты вылупил свои рачьи глазищи? Ты слышал, что тебе сказали? Так не заставляй повторять!
— А что здесь делает императорская гвардия? — как бы озадаченно спрашивает монах, обращаясь, однако, к своим людям.
— А им, видимо, меченосцы мало бока помяли, так они сюда за добавкой приехали, — отвечает кто-то из хохочущей толпы.
Я выжидаю, пока стихнет хохот, и спокойно говорю:
— Ну, вот что. Я даю тебе минуту на то, чтобы ты оставил это помещение и забрал с собой этих жеребцов, которые только ржать и способны.
Краем глаза замечаю, что молодой дворянин поднимается из-за своего стола.
— Неужели непонятно, — заканчиваю я, — что вы нам мешаете?
Если бы сегодня утром, собираясь в дорогу, я не надел под камзол кольчугу, мне пришлось бы плохо. Метко брошенный нож ударяет меня между
лопаток.
— Вот с этого и надо было начинать, — говорю я, вставая, обнажая шпагу и доставая револьвер. — Давно бы так! За дело, мушкетеры!
Команду не надо повторять. Сверкают клинки, гремит несколько выстрелов. Мушкетеры и гвардейцы быстро вытесняют вооруженную толпу на
площадь, где бандиты разбегаются, оставив несколько убитых и раненых. Особенно отличился молодой дворянин. Он был вооружен не шпагой, а
узким обоюдоострым мечом, которым владел весьма искусно.
Монах исчез так же незаметно, как и появился. Артисты принесли девушке новую гитару, слуги расставили опрокинутую мебель, принесли перемену
вин и закусок. Застолье продолжалось под возобновившееся выступление артистов. Молодой дворянин подходит к нам и представляется:
— Сэр Ричард Стэплтон из Англии.
— Граф Джордж Саусверк, — отвечаю я.
— Граф Анри де Легар, — представляется Андрей.
— Мы с вами земляки, граф! — обрадованно говорит сэр Ричард, когда я предлагаю ему место за нашим столом. — Давно вы из Англии?
— Порядочно. А вы?
— Скоро год. Но в Англии я был недолго, всего полгода, после того как вернулся из Африки. У меня сразу отобрали дворянскую грамоту и
заставили присягать пресвитеру. Ну, я и дал тягу. Сначала вернулся в Африку — слишком жарко. Оттуда перебрался в Испанию — слишком дымно.
Теперь здесь, в Лотарингии. Но я смотрю, что и в этой стране коричневые начинают задирать носы. Правда, здесь есть люди, готовые укоротить
их. Такие, как вы. Не разрешите ли присоединиться к вам? Для меня большая честь — драться рядом с вами. Да и вам, наверное, лишний меч в
опытной руке не помешает.
— С чего это вы взяли, что мы собираемся драться?
— Помилуйте, граф! Неужели вы думаете, что я не знаю, кто вы такие? Вы — лейтенант императорской гвардии, а вы, граф, лейтенант гвардии
кардинала Бернажу. Вы полагаете, я поверю, что вы встретились здесь да еще прихватили с собой человек двадцать гвардейцев, в том числе
ротмистра и двух сержантов, для того, чтобы просто посидеть в кабачке и погулять по окрестностям Млена?
— Вы слишком проницательны, сэр Ричард.
Пока мы беседуем таким образом, Андрей молчит и задумчиво смотрит на Степлтона. Я догадываюсь, о чем он думает. Наконец Андрей все с тем же
меланхолическим видом принимается царапать ножом серебряное блюдо. Он переставляет блюдо так, что я могу увидеть нацарапанное: 0. Тогда я
решаюсь.
— Хорошо, сэр Ричард, мы с графом обсудим ваше предложение и скорее всего примем его. Ответ мы дадим вам, — я смотрю на Андрея, тот
кивает, — завтра, после обедни.
— Я очень рад, сэр Джордж, что вы не отвергли моего предложения. Осмелюсь ли просить вас еще об одном?
— Слушаю вас.
— Не составите ли вы мне протекцию для поступления в императорскую гвардию? Все равно в какой полк, но хотелось бы служить под вашей
командой.
— Посмотрим, как вы покажете себя в деле, — усмехаюсь я и наполняю кубки.
В этот момент к нам подходят артисты, за которых мы только что заступились. Молодой человек кланяется и взволнованно говорит:
— Прошу прощения, господа, что прерываю вашу беседу, но я не могу не выразить вам нашу признательность.
— Не стоит благодарности, — отвечаю я, — мы сделали то, что должен был сделать любой порядочный человек. Но кто такой этот монах и почему
он вас преследует?
— Это брат Реми, член священного трибунала инквизиции Мленского округа. Три месяца назад ему приглянулась Клеманс, и он предложил ей свое
покровительство, разумеется, на определенных условиях.
При этих словах девушка становится краснее своего платья и смущенно опускает глаза.
— А когда она отвергла его домогательства, — продолжает артист, — он задался целью засадить ее за решетку или по крайней мере изгнать из
города. На днях он прицепился к строчкам из песни, в которой возлюбленная сравнивается с Мадонной. Он обвинил нас в святотатстве. И
сегодня, если бы не вы, он отправил бы нас в трибунал инквизиции.
— Брат Реми, говорите? — спрашивает де Легар. — Хорошо, я займусь этим братом.
Молодой человек кланяется, а Клеманс приседает в реверансе.
— Не знаем, как и благодарить вас.
— А вы спойте для нас что-нибудь, — предлагаю я.
Артисты переглядываются, Клеманс улыбается, кивает партнеру, и они негромким дуэтом поют песню о влюбленном, который, уезжая далеко и
надолго, никак не может написать своей любимой самое главное. Всю ночь горит свеча на его столе. Вот уже светает, а влюбленный все никак не
находит нужных слов. Догорает свеча, и вместе с воском тает надежда влюбленного.
Мы с Андреем смотрим друг на друга. Этот сонет написали вместе Саусверк и де Легар. Андрей спрашивает:
— А вы знаете, кто автор этих строк?
— Конечно, — отвечает девушка, — потому мы и спели вам именно этот романс.
— Вы хотели расплатиться с нами этой песней, но получается, что мы остаемся у вас в долгу. Я никогда не слышал, чтобы этот сонет исполнялся
так красиво.
С этими словами я достаю кошелек и отдаю его Клеманс.
— Что вы, граф! — испуганно говорит она, взвешивая его на ладони. — Это слишком большая плата для бедных артистов.
— Берите, берите. Это еще слишком скупая плата за ваше высокое искусство!
Артисты еще раз кланяются и оставляют нас. Андрей шепчет мне по-русски:
— Однако широкий жест, граф.