Людовик был печален: от Розочки не поступало никаких новостей. Сальватор появился дома на минуту: успокоил Фраголу и сообщил, что его нужно ждать лишь на следующий день к вечеру или даже через день.
Желая развлечь Людовика, в котором капитан принимал живейшее участие, он предложил поужинать у Легриеля в СенКлу. Людовик и Петрус поедут туда в коляске, а Жар Робер и капитан — верхом.
В шесть часов они отправились в путь. Без четверти семь четверо посетителей заняли отдельный кабинет в заведении Легриеля.
В ресторане собралось много народу. В соседнем кабинете с тем, где устроились наши герои, было особенно шумно: оттуда доносились громкая речь и веселый смех.
Сначала четверо приятелей не обращали на это внимания.
Они были голодны, и звон посуды почти заглушал голоса и смех.
Но вскоре Людовик прислушался.
Вероятно, он и в самом деле был самым невеселым среди своих товарищей.
— Я узнаю голос, вернее, оба голоса! — сказал он.
— Уж не принадлежит ли один из них пленительной Розочке? — полюбопытствовал капитан.
— К сожалению, нет, — вздохнул Людовик. — Этот голос веселее, но не такой чистый.
— Кто же это? — спросил Петрус.
Взрыв хохота, прогремевший на все лады, ворвался в кабинет наших героев.
К слову сказать, стенки между кабинетами были не толще ширмы и убирались в дни больших празднеств.
— Во всяком случае, смех искренний, за это я ручаюсь, — вставил Жан Робер.
— Ты ничем не рискуешь, дорогой друг, потому что женщины, сидящие в соседнем кабинете, — это принцесса Ванврская и графиня Валёк.
— Шант-Лила? — в один голос подхватили Жан Робер и Петрус.
— Она самая. Да вы послушайте!
— Господа! — смутился Жан Робер. — Разве прилично подслушивать, что происходит в соседней комнате?
— Черт побери! — вскричал Петрус. — Раз там говорят достаточно громко, чтобы мы услышали, значит, у тех, кто говорит, секретов нет.
— Справедливо, крестник, — одобрил Пьер Берто, — у меня на этот счет существует теория, в точности совпадающая с твоей. Однако помимо двух женских голосов мне почудился еще мужской.
— Как известно, дорогой капитан, — сказал Жан Робер, — у каждого голоса есть эхо. И, как правило, женскому голосу эхом вторит мужской, а мужскому — женский.
— Раз уж ты такой мастер распознавать голоса, может, ты знаешь, кто этот мужчина? — спросил Петрус у Людовика.
— Кажется, я смогу так же безошибочно определить кавалера, как и дам, да и у вас, если хорошенько прислушаетесь, не останется на этот счет сомнений, — отозвался Людовик.
Молодые люди насторожились.
— Позволь с тобой не согласиться, но самым вежливым образом, каким только можно, принцесса, — говорил один голос.
— Клянусь тебе, это чистая правда, накажи меня Бог!
— Какая мне разница, правда это или нет, если это совершенно неправдоподобно! Пусть лучше будет ложь, но правдоподобная, и я тебе поверю.
— Спроси лучше у Пакерет, и сам увидишь.
— Подумаешь, ручательство! Софи Арну отвечает за графиню Дюбарри! Графиня Валёк отвечает за принцессу Ванврскую!
Пакерет — за Шант-Лила!
— Слышите? — обрадовался Людовик.
— Мы по-прежнему любим петарды, господин Камилл? — спросила Шант-Лила.
— Больше чем когда-либо, принцесса! На сей раз у меня была причина: я устроил целый фейерверк в честь вашего особняка на улице Брюийер, четверки рыжих лошадей с подпалинами и ваших вишневых жокеев, и все это — даром.
— И не говори! У меня такое впечатление, что он ищет девушек, получивших награду за добродетель, и намерен увенчать меня короной.
— Нет, он тебя приберегает, возможно, для брака.
— Дурак! Он женат!
— Фи, принцесса! Жить с женатым мужчиной! Это безнравственно.
— А вы-то сами?
— Ну, я так немножечко женат! И потом, я с тобой не живу!
— Нет, вы со мной ужинаете, только и всего. Ах, господин Камилл, лучше бы вы женились на бедняжке Кармелите или написали ей вовремя, что больше не любите ее. Она вышла бы замуж за господина Коломбана и сегодня не ходила бы в трауре.
И Шант-Лила тяжело вздохнула.
— Какого черта! Как я мог это предвидеть? — возмутился легкомысленный креолец. — Мужчина ухаживает за женщиной, становится ее любовником, но не обязан на ней за это жениться!
— Чудовище! — ужаснулась графиня Валёк.
— Я не брал Кармелиту силой, — продолжал молодой человек, — как, впрочем, и тебя, Шант-Лила. Скажи откровенно, разве я взял тебя силой?
— Ах, господин Камилл, не сравнивайте нас: мадемуазель Кармелита — порядочная девушка.
— А ты — нет?
— Я просто добрая девушка.
— Да, ты права: добрая, превосходная!
— Да если бы я тогда не упала со своего осла на траву и не лишилась чувств, еще неизвестно, как все обернулось бы.
— А банкир?
— С банкиром вообще ничего не было.
— Опять ты за свое… Знаешь, мудрец Соломон сказал, что только три вещи в мире не оставляют следов: птица в воздухе, змея на камне и…
— Знаю! — перебила его Шант-Лила. — При всем вашем уме вы дурак, господин Камилл де Розан. Я гораздо больше люблю своего банкира, который дал мне сто тысяч франков, чем вас, ничего мне не давшего.
— Как это — ничего, неблагодарная?!.. А мое сердце? Это, по-твоему, ничего не значит?
— О, ваше сердце! — сказала Шант-Лила и вскочила, оттолкнув стул. — Оно похоже на картонного цыпленка, которого подают, как я видела третьего дня, в театре у заставы Сен-Мартен:
цыпленка подают на всех спектаклях, но никто его не ест. Ну-ка спросите, готов ли мой экипаж.
Камилл позвонил.
Прибежал лакей.
— Подайте счет, — приказал креолец, — и узнайте, готова ли карета ее высочества.
— Экипаж подан.
— Подвезешь меня в Париж, принцесса?
— Почему же нет?
— А как же твой банкир?
— Он предоставляет мне полную свободу; кстати, сейчас он, должно быть, на пути в Англию.
— Может, покажешь мне свой особняк на улице Брюийер?
— С удовольствием.
— Надеюсь, графиня Валёк, пример подруги подает тебе надежду? — спросил Камилл.
— Да, как же! — хмыкнула Пакерет. — Разве найдется во всем свете второй такой Маранд!
— Как?! — вскричали в один голос Петрус и Людовик. — Так это господин де Маранд совершает безумства ради принцессы Ванврской? Это правда, Жан Робер?
— Я не хотел говорить, — рассмеялся тот. — Но раз уж Пакерет проболталась, мне остается лишь подтвердить, что я слышал о том же от одного весьма осведомленного человека.
В эту минуту принцесса Ванврская в сногсшибательном туалете прошла мимо окна под руку с Камиллом де Розаном и в сопровождении Пакерет, так как дорога была недостаточно широкой и на ней не могли поместиться обе женщины в пышных юбках.
VIII. Катастрофа
На следующий вечер в десять часов Петрус устроился в засаде за самым толстым деревом на бульваре Инвалидов неподалеку от садовой калитки особняка, принадлежавшего маршалу де Ламот-Гудану. Он надеялся, что Регине удастся сдержать обещание.
В пять минут одиннадцатого калитка неслышно отворилась, появилась старая Нанон.
Петрус проскользнул в липовую аллею.
— Идите, идите! — шепнула кормилица.
— На круглую поляну, верно?
— О, вы не успеете до нее дойти!
И действительно, когда Петрус оказался в конце аллеи, его схватила за руку Регина.
— Как вы добры, как прелестны, милая Регина! Благодарю, что сдержали обещание! Я люблю вас! — воскликнул молодой человек.
— Надеюсь, вы не станете об этом кричать? — остановила его молодая женщина.
Она прижала руку к его рту. Петрус горячо припал к ней губами.
— Ах, Боже мой! Да что с вами нынче такое? — удивилась Регина.
— Я без ума от любви, Регина.