– Что ж, благодарю! – отвечал полковник, завязывая Винсенту глаза шелковой лентой. – Очень мило с вашей стороны, что вы не считаете меня негодяем. Это уже немало. Не двигайтесь. В Неаполе я был знаком с дедушкой герцогини Беррийской. В хорошенькую же она влипла историю!
Винсент вздрогнул. По всей Франции только и говорили, что о вдове герцога Беррийского, скрывавшейся от полиции своего дядюшки Луи-Филиппа после неудачной попытки поднять восстание в Вандее.
– Не двигайтесь, – повторил полковник. – Таков уж закон всех революций. Луи-Филипп или его дети лет через пятнадцать-двадцать сами окажутся в стане заговорщиков. По мне так лучше сидеть на козлах, как наш кучер, чем на троне. Хуже места нет. А между тем сколько людей мечтают о нем и тем себя губят. Могу поспорить, вы уже ничего не видите.
– Ровным счетом, – отвечал Винсент.
– Все равно, намотаю уж всю ленту до конца, – пробормотал старик.
С той минуты, как Карпантье на время лишился зрения, лицо полковника резко изменилось, и хотя руки старика по-прежнему дрожали, действовал он с поразительной ловкостью.
– Сам понимаешь, – продолжал полковник, – когда порядочный молодой человек может ответить полицейскому: «Обыщите меня, если хотите, но я ничего не знаю», то чувствует себя намного уверенней. Во времена Мюрата [9] твой покорный слуга отсидел одиннадцать дней и одиннадцать ночей в тайном укрытии замка Монтелеоне. Там, вестимо, не рай, но все лучше, чем в тюремной камере, а? Как по-твоему?
– Стало быть, речь идет о тайном укрытии? – спросил Винсент.
– А ты думал, друг мой, что мы едем к Людовику XVII? – поинтересовался полковник вместо ответа. – Вот уж поистине несчастное создание! Моя голова была уже седа, когда Людовик XVI с Марией-Антуанеттой отправились на эшафот [10] . Чего только я не повидал в жизни! Чего только я не знаю! Один из Бонапартов, сын королевы Гортензии – красивая была женщина, черт побери, – в прошлом году достиг совершеннолетия. Вокруг Тюильри ведется большая игра. Мне известны пять-шесть меченых шаров, не считая республиканского. И, знаешь ли, в этой игре путь к трону нередко пролегал через тайное укрытие... Готово! – удовлетворенно воскликнул старик. – Ну, сыграем в жмурки? Скажи-ка, сколько пальцев у меня на руке? – спросил он Винсента.
Фиакр обогнул Академию и выехал на улицу Сены.
– Повязка непроницаема, как могильная плита, – подумал вслух Карпантье.
– Тем лучше, котик! – хихикнул полковник. – Ты вел себя хорошо. Теперь мы тебя принарядим, не то прохожие удивятся, заметив молодого приличного господина с головой мумии. Ох, уж эти прохожие, сколько же с ними мороки!
С этими словами полковник извлек откуда-то широкий плащ.
– Сперва правую руку, – подсказывал старик. – С меня пот прямо градом льет. Теперь левую. Так. Капюшон, теперь все шито-крыто. А уж если кто будет любопытствовать, мне придется признаться, что один из лучших хирургов столицы сделал тебе операцию по удалению катаракты. «Какое счастье! – воскликну я. – Когда снимут повязку, мой друг снова увидит свет!»
Фиакр остановился у входа в пассаж. У Винсента от всей этой несуразной болтовни голова шла кругом.
Полковник с легкостью соскочил на мостовую. Он стал совсем другим человеком с той минуты, как повязка скрыла его от глаз Винсента.
Расплачиваясь с кучером, полковник обратился к нему с такими словами:
– Любезный, помогите-ка мне высадить моего бедолагу-сына, он простыл, и я его закутал, как мог. До чего же хилая пошла нынче молодежь! Хорошо еще, что нам недалеко. Мы живем здесь, в здании пассажа.
– Прохладный вечер, – отозвался кучер, обеими руками поддерживая Карпантье. – А я и не заметил, что везу больного. Надо его сразу уложить в кровать и дать ему чарку подогретого вина.
В пассаже полковник взял своего мнимого сына под руку; лицо Винсента полностью скрывал капюшон.
– Я делаю вид, что поддерживаю тебя, – проговорил старик, – на самом же деле это ты должен держать меня покрепче; давненько мне не доводилось столько ходить пешком. Мы идем на стоянку фиакров на набережной возле Нового моста.
– А зачем понадобилось менять фиакр? – полюбопытствовал Карпантье.
– Затем, что ты мог запомнить номер того, на котором мы ехали. Как видишь, я откровенен, такова уж моя натура. Возможно, сегодня ты и не заметил номера, твое любопытство пока еще не проснулось, но завтра...
– А завтра будет то же самое? – удивился Винсент.
– Через полчаса ты окажешься на месте и сам сообщишь мне, сколько времени займет работа... – проговорил полковник. – Осторожно! – вскричал он. – Тут порог: помоги мне.
Они пересекли улицу Мазарини и ступили на узкий тротуар улицы Генего.
Полковник все тяжелее наваливался на руку своего спутника, а тот следовал за стариком машинально, Погруженный в глубокую задумчивость.
Сталкиваясь с загадкой, человек, естественно, пытается ее разрешить.
Поначалу Карпантье, будучи честным малым, терзался сомнениями.
Затем политические ребусы, которыми заморочил ему голову старик, живо увлекли воображение Винсента.
Теперь же разгоревшееся любопытство мгновенно переросло в навязчивую идею.
Ум Карпантье лихорадочно заработал, отыскивая способ подсмотреть, выяснить, узнать.
Проницательный взгляд полковника, пронзая капюшон плаща, многослойную повязку и сам череп молодого человека, казалось, проник в сокровенные мысли Винсента.
– Так я и знал, – пробурчал старик. – Ничего другого нельзя было и ожидать. Пошло, поехало, вы, мой друг, уже ищете разгадку. Если найдете – вам же хуже, но будьте спокойны, постараюсь, чтоб этого не случилось.
У боковой двери Монетного двора полковник остановился передохнуть, хотя отнюдь не выглядел усталым.
– Ох, как далеко, – прошептал он. – Еще во времена Империи я мог пройти добрых пол-лье, не запыхавшись, но в 1820 меня в первый раз прихватил ревматизм... Вперед! Многие из тех, кто тут околачивается, попадут на кладбище Пер-Лашез куда раньше меня. О чем задумался, друг мой?
– Я вспомнил, – отвечал Винсент, – о моей маленькой Ирен, она сейчас ждет меня; и еще я подумал о Ренье, который присматривает за ней.
– Вот это разумные мысли, – похвалил бывшего архитектора полковник. – Всего за несколько дней ты обеспечишь этим детям прекрасное будущее.
Он окликнул кучера, дремавшего на козлах, и, подождав, пока тот откроет дверцу, втолкнул Карпантье в коляску.
– Спрячься поглубже и не высовывайся, – распорядился старик. – Наберись еще немного терпения, скоро мы будем на месте.
Затем полковник отошел от своего спутника и тихо заговорил с кучером.
Винсент, как ни напрягал слух, не смог разобрать ни единого слова.
Через полминуты полковник вернулся и сел рядом с Карпантье.
– Поживей, любезный, – крикнул старик кучеру, когда дверца уже закрывалась. – Получите приличные чаевые!
Устроившись в фиакре, полковник потер руки и произнес с нескрываемым удовлетворением:
– Отдохнуть-то как хорошо, а, племянничек? Завтра пойдем через Вандомский пассаж или через какой-нибудь другой, но чтоб обязательно рядом со станцией: я просто без ног!
Кучер подстегнул лошадей, а те рванули с места крупной рысью.
«Если сосчитать все повороты, – думал Винсент, – то можно приблизительно определить направление и расстояние...»
Все время, что они ехали, ум Карпантье напряженно работал.
Всякому известно, что пассажир чувствует любой поворот экипажа даже слишком хорошо, особенно если локоть попутчика прижимает этого пассажира к боковой стенке.
Не прошло и двух минут, как Винсент полностью убедился в этом.