фу, что же я за дурак! – само собой помнишь, в какую ловушку угодил твой красавец лейтенант Морис Паже на улице Оратуар. Ну, когда на него повесили убийство человека с тростью, наполненной бриллиантами...
– Трость с набалдашником из слоновой кости! – воскликнула укротительница. – Неужели и господина Ренье погубили так же?!
– Ну, не совсем так. Видишь ли, обычно у Черных Мантий задействована целая труппа, а тут был всего один участник; впрочем, так сказать, манера исполнения очень похожа.
Для начала я должен сообщить, что наш дом – то есть оба двора и три флигеля – образуют вместе нечто вроде маленького провинциального городка. Стоит возникнуть слуху, как его тут же повсюду разнесут. Итак, на следующий день после печального события я спускаюсь вниз и слышу, что вокруг только и говорят, что о ссоре между прекрасной Ирен и господином Ренье. Откуда все узнали об этом? Я был единственным свидетелем и никому, даже моему патрону, не сказал ни слова. Разумеется, наши кумушки перетолковали все вкривь и вкось. Болтали даже, что художник вышел от девушки в страшном гневе, бормоча: «Проклятье! Я задушу ее своими руками!» – или что-то столь же мерзкое.
Об их ссоре говорил весь квартал. Еще бы! Ведь прекрасная Ирен до сих пор не подавала ни малейшего повода для пересудов. Представляешь, с какой радостью принялись дамы сочувствовать ей, то и дело подпуская всяческие шпильки. Ведь женщины, кроме, разве что, тебя, Леокадия, тебя, которая во всем превосходит свой пол, обожают перемывать косточки той, что до этого была безупречна. Их прямо хлебом не корми, а дай только посплетничать.
Бедная Ирен, само собой, не знала, кого это так оживленно обсуждают все соседи. Что же до моего патрона, то он целый день был безмятежно спокоен, а вечером отправился к опечаленной красавице-вышивальщице. Ушел он от нее буквально за минуту до того, как появился верный своему обещанию Ренье с бумагами.
Говорят, медики изобрели в прошлом году лекарство, которое погружает человека в сон, не причиняя ему вреда. Я когда-то был помощником аптекаря, но в мое время эфир использовали только как средство против истерик и других нервных припадков. Так вот, когда господин Мора выходил из комнаты Ирен, от него сильно пахло эфиром. Он позвал меня к себе, и я мельком увидел в полуоткрытую дверь – а может, мне это лишь показалось, – что в комнате у Ирен сидят два каких-то незнакомца, а сама она, бледная как полотно, лежит на полу около своей кровати. Мурашки забегали у меня по спине. Мною почему-то овладел дикий страх, но я не решился задать ни одного вопроса.
Едва за нами закрылась дверь квартиры господина Мора, как на лестнице раздались шаги господина Ренье. Все это время я наблюдал за своим патроном. Сначала он прислушивался, а потом, хотя ничего не было слышно – повторяю, ровным счетом ничего, – вдруг истошно завопил:
– Мерзавец! Он убивает Ирен! Полиция! Я бегу за полицией!
И выскочил в коридор с криком: «Помогите!»
В одно мгновение лестница была буквально запружена народом, люди спешили сюда, отталкивая друг друга и крича:
– Помогите! Прекрасную Ирен убивают! На помощь!
VII
РЕНЬЕ ПОПАДАЕТ В ЛОВУШКУ
– Сбежавшиеся на крик соседи, – продолжал Эшалот, – разумеется, не подозревали ни о каком обмане, но чтобы расшевелить всех этих бездельников и быстро собрать их в одном месте, понадобилась, вероятно, упорная работа нескольких человек. В общем, я думаю, господин Мора, выплачивал жалованье не только мне. Да, что говорить – все тут было разыграно как по нотам, и спектакль удался на славу.
Когда я вышел на площадку, то увидел, что дверь в комнату Ирен распахнута, господин Ренье лежит на полу, а один из тех незнакомцев, которых я заметил раньше, поставил на горло ему колено.
Юная Ирен по-прежнему была в глубоком обмороке. Наверное, во время свидания господин Мора дал ей вдохнуть того самого снадобья и она лишилась чувств; к ней в комнату тут же проникли те двое, дождались там Ренье и набросились на юношу, застав того врасплох.
Но это теперь, после долгих размышлений и сложных рассуждений, я все понял, а поначалу я был туп как пробка. Хотя, впрочем, я уже и тогда смутно догадывался, что тут дело нечисто, просто меня, как и всех остальных, ввел в заблуждение нож, валявшийся так, словно его только что отбросил бешено отбивавшийся Ренье. На шее у прекрасной Ирен темнели фиолетовые полосы: казалось, ее пытались задушить. Не знаю, каким образом им удалось их подделать, но твердо знаю одно: с того мгновения, как в коридоре послышались шаги Ренье, и до той минуты, когда мы ворвались в комнату Ирен, не прошло и трех минут, так что у молодого человека не хватило бы времени не только на то, чтобы убить Ирен, но даже на то, чтобы выдрать ее за уши.
Комната у Ирен, как ты помнишь, большая, но в мгновение ока в нее набилось столько народу, что негде было повернуться. Тот, что прижимал Ренье коленом к полу, принялся объяснять:
– Нас, наверное, послало само Провидение! Мы шли к Мартенам, – эта пара жила здесь до нас с тобой, Леокадия, – и вдруг услышали сдавленный стон. Черт побери! Мы сейчас же бросились на помощь и славно отделали этого молодчика!
Внезапно сквозь толпу, расталкивая всех, к Ирен стала пробираться женщина, что смотрит за коровами на скотном дворе. Ее дело приносит ей немалый доход, и среди жильцов она слывет богачкой.
– Поторапливайтесь, господин Которо! – кричала она. – Вот удача, что именно сегодня ко мне пришел ветеринар! За дело, господин Которо!
– У меня тоже есть знакомый врач, который живет совсем рядом, – запротестовала жена скромного рантье. – Лучше позвать его, чем какого-то коровьего лекаря!
Но тут трактирщик, что обитает слева от ворот, засучив рукава, преградил им дорогу со словами:
– По закону никто не смеет прикасаться к жертве до прихода полиции!
– Полиция! Полиция! – подхватило множество голосов. – Не трогайте ее! Таков закон!
Кто-то побежал за полицией, но большинство осталось на месте. Еще бы! Такое не каждый День увидишь! То и дело открывалась дверь, и новый любопытный протискивался поглядеть на происходящее. Люди столпились и в коридоре, и на лестнице, и даже, по словам вновь приходящих, в саду и во дворе, поскольку разнесся слух, что «художник разрубил прекрасную Ирен на мелкие кусочки».
Эшалот замолчал, переводя дух.
– Знаешь, – сказала госпожа Канада, отирая пот со лба, – с такой дьявольской хитростью все подстраивают и продумывают только Черные Мантий. Узнаю их манеру. Отпей-ка глоточек, у тебя небось в горле пересохло! Ты здорово рассказываешь, – продолжала она, пока Эшалот делал один глоток за другим. – Я словно сама там побывала. И я бы поступила так же, как трактирщик: нельзя дотрагиваться до раненых и трупов до прихода полиции.
– Ну, это как посмотреть, – робко промямлил Эшалот. – А вот, например, судебный пристав с улицы Отходящих, человек, можно сказать, образованный, назвал трактирщика зверюгой и сказал, что ожидание полиции зачастую приводит к смерти пострадавших, поскольку несчастным не оказывают вовремя первой помощи.
– Приставы всегда только и знают, что ругаться, – ответила госпожа Канада. – Кто спорит, конечно, жертва может скончаться до прихода полиции, но закон есть закон. Кодекс не может всего учесть, однако соблюдать его необходимо.