В центре правого крыла, впереди всех, свое привычное место занимали тамплиеры – пятьсот мрачных, закаленных в боях воинов; слева от них двигались рыцари святого Джона и рыцари Тевтонского ордена – всего около трехсот человек, а справа ехала небольшая группа баронов с патриархом, державшим в поднятой руке железный скипетр. Объединенные силы их боевых отрядов насчитывали около семи тысяч человек. Остальное войско состояло из кавалерии мусульман, двигавшейся в самом центре всей армии, и воинов эмира Керака, образовавших левый фланг, – смуглые, с ястребиными лицами арабы, более искусные в разбойничьих набегах, чем в сражениях по всем правилам войны.
Вскоре они увидели впереди полчища своих врагов. В объединенном войске загрохотали барабаны и затрубили боевые рога. Мусульманские воины запели боевые песни, но христиане были молчаливы, как люди, идущие навстречу заведомой гибели. Кагал, чей конь шел между конями Аль Мансура и шейха Сулеймана, взглянул в сторону этих мрачных рядов и нашел того, кого искал. Снова его сердце странно забилось при виде стройной фигуры Рыцаря в Маске, который ехал рядом с патриархом. Рядом с рыцарем маячил рогатый шлем юта. Кагал отвернулся, стараясь отогнать мысли о странном наваждении.
Оба войска двигались навстречу друг другу; темные полчища диких всадников ехали впереди выстроенных в правильном боевом порядке рядов мамелюков. Кочевники скакали рысью, образовав подобие строя, и Кагал увидел, как крестоносцы сомкнули свои ряды, чтобы встретить врага, не дрогнув. Дикие всадники пришпорили коней, и темная орда быстро понеслась по равнине. Внезапно они перестроились на всем скаку и, вихрем промчавшись мимо рыцарей, обрушились на мусульман.
Этот маневр, родившийся у хитроумного Байбарса, привел в замешательство все объединенное войско. Арабы закричали и приготовились отразить нападение, но их обескуражила бешеная скорость и неукротимая ярость кочевников.
Они мчались, как ураган, натягивая тетиву луков и стреляя на скаку. На арабов обрушились тучи звенящих, украшенных птичьими перьями стрел. Обтянутые кожей щиты и легкие доспехи оказались бесполезными против этого смертоносного шквала, и ряды мусульман начали быстро редеть. Аль Мансур пронзительно выкрикивал команды, приказывая начать ответную атаку, но арабы, придя в полное смятение, бездействовали. Тут в самый центр их радов ворвался мощный клин кочевников. Кагал снова увидел широкоплечие приземистые фигуры, дикие смуглые лица, мелькающие кривые сабли, которые были гораздо шире и тяжелее легких мусульманских клинков. Он вновь испытал бессильное отчаяние, зная уже непреодолимую и неукротимую силу натиска кочевников.
Его огромный рыжий жеребец задрожал от сильного удара – свистящий клинок обрушился на щит кельта. Кагал привстал на стременах и, отклоняясь то вправо, то влево, начал отражать неистовую атаку дикаря, успевая видеть, как повсюду падали с коней на землю обезглавленные тела мусульман. Клин сверкающих кривых сабель продолжал врезаться все глубже в ряды арабов, уже сломленных и начавших понемногу отступать. Если бы они сомкнулись теснее, то могли бы еще противостоять натиску кочевников, но их боевой дух уже упал, и они были не в состоянии не только начать ответную атаку, но и защититься от бешеной атаки кочевников.
Кагал, вынужденный отступать вместе с остальными, сражался с безумным отчаянием, пытаясь отстоять каждый клочок земли под копытами своего коня. Внезапно он услышал голос старого Сулеймана ибн-Омада, который яростно сыпал ругательствами где-то радом с ним, и заметил, как его кривая сабля описывала сверкающие круги смерти над головами дикарей.
– Собаки и собачьи дети! – кричал старый ястреб пустыни.
– Мы еще можем достойно ответить! Клянусь Аллахом, франк, давай прижмись ко мне теснее – вот так! А теперь помолись своему Богу и вперед! Эй, дети мои, а ну все ко мне и господину Кагалу! Сын мой, держись рядом со мной! Сражение еще не проиграно! Мы должны драться!
Верные воины Сулеймана сплотились вокруг него и Кагала, и эта небольшая группа отчаянных людей начала прорываться вперед сквозь полчища диких оскаленных лиц, преграждавших им дорогу. Глаза слепило неистовое сверкание стали – кельт уже почти ничего не видел вокруг себя, но, продолжая все яростнее рубить мечом направо и налево, наконец почувствовал, что вырвался из кровавого побоища на открытое пространство. Оглянувшись, он увидел, что ряды мусульман уже полностью обратились в бегство – их черные знамена бесславно колыхались на ветру позади своего войска. Эта безудержная атака совершенно сломила их дух, и они в панике бежали, как перепуганные дети от налетевшего урагана. Конники Дамаска и воины эмира Ки-рака стремительно покидали поле боя под пение непрерывно вонзавшихся в их спины стрел и под свист кривых сабель, рубивших им головы. Мамелюки, до сих пор не принимавшие никакого участия в сражении, теперь наконец устремились вперед, и Кагал заметил огромную фигуру Байбарса, который галопом мчался в гущу битвы. Эмир отогнал вопящих кочевников от их убегающей добычи и перестроил их беспорядочно разбросанные ряды.
Одетые в волчьи шкуры всадники сплотились теснее и рысью понеслись по равнине. Теперь их атака была усилена мамелюками, закованными в серебряные доспехи. Они налетели на франков столь внезапным вихрем, что те не смогли укрепить свои дрогнувшие ряды, дабы поддержать центр, когда их разбитые арабские союзники бежали с поля боя. И все же христиане мужественно встретили врагов.
– А вот теперь я и в самом деле чувствую объятия смерти, – вновь раздался рядом с Кагалом голос шейха Сулеймана. – И конец здесь может быть только один. Клянусь Аллахом, моя голова не предназначена для того, чтобы неверный привязал ее к седлу и возил за собой. Ну что ж, дорога в пустыню для нас открыта. Эй, сын мой, ты что, сошел с ума?
Но Кагал уже поворачивал коня, вырвав поводья из рук вцепившегося в них шейха, на лице которого застыло изумленное выражение. Он поскакал по усеянной телами равнине навстречу серо-стальным рядам, неумолимо двигавшимся вперед.
Шейх вновь закричал вслед кельту, пытаясь остановить его безумный порыв.
Кагал занял место в рядах христиан как раз в тот миг, когда боевые рога протрубили начало атаки. С клятвами и проклятиями на устах рыцари Креста стремительно бросились вперед, навстречу летевшим к ним бешеным ордам. Пригибаясь под тучами непрерывно летящих стрел, мрачно глядя в лицо врагу, рыцари шли в свой последний бой. Два войска сшиблись, и это было подобно землетрясению. И вот тут впервые орда дикарей дрогнула.
Длинные пики тамплиеров в клочья разметали первые ряды кочевников; огромные крестоносцы начали теснить врагов, сбрасывая их с лошадей. Вплотную с воинами-монахами шло остальное христианское войско, выставив вперед мечи. От неожиданности дикие всадники в волчьих шкурах отступили назад, яростно рыча и бешено размахивая своими смертоносными саблями, но длинные мечи европейцев беспощадно разрубали головы и тела. Кочевники один за другим падали на землю под копыта своих коней, а рыцари все глубже и глубже продвигались в смешавшиеся ряды дикарей, воинственные крики которых сменились воплями ужаса и отчаяния. Орда подалась назад.
Но тут Байбарс, увидев, что ход битвы изменился, вновь применил хитроумный маневр. Мамелюки, обогнув самый опасный участок сражения, зашли в тыл к крестоносцам и нанесли им неожиданный удар.