Дорога сперва шла по верху ущелья, а потом нырнула вниз, и шофер
вдруг дал гудок, затормозил и свернул в сторону, чтобы не наехать на двух ослов, заснувших на дороге. Горы остались позади, и мы въехали в
дубовый лес, где паслись белые козы. Потом пошли поляны, поросшие травой, и прозрачные ручьи. Мы пересекли один ручей, миновали сумрачную
деревушку и снова стали подниматься в гору. Мы поднимались выше и выше и опять добрались до перевала и повернули, и дорога пошла вниз, забирая
вправо, и к югу открылась новая цепь высоких гор - бурые, словно спекшиеся на солнце и причудливо изборожденные ущельями.
Немного погодя горы кончились, появились деревья по обе стороны дороги, и ручей, и поля спелой пшеницы, и дорога бежала дальше, очень белая
и прямая, а потом мы въехали на пригорок, и слева на вершине горы показался старинный замок, тесно окруженный строениями, и колыхаемое ветром
пшеничное поле, поднимающееся до самых стен. Я оглянулся через плечо - я сидел впереди рядом с шофером. Роберт Кон спал, но Билл смотрел по
сторонам и кивнул мне. Потом мы пересекли равнину, и справа в пролетах между деревьями сверкала на солнце широкая река, а вдали над равниной уже
вставало Памплонское плато, и видны были городские стены, и высокий темный собор, и кресты на куполах других церквей. Позади плато были горы, и
повсюду, куда ни повернись, были еще горы, а белая дорога бежала впереди нас по равнине прямо к Памплоне.
Обогнув плато, мы с другой стороны въехали в город по пыльной дороге, круто поднимавшейся между двумя рядами тенистых деревьев, а потом
спустились в новую часть города, которую строят за стенами старого. Мы проехали мимо арены боя быков - высокое белое здание, казавшееся бетонным
под солнцем, а потом переулком выехали на центральную площадь и остановились у подъезда отеля Монтойи.
Шофер помог нам вытащить чемоданы. Вокруг машины столпились ребятишки, и на площади было жарко, деревья зеленели, флаги висели на своих
шестах, и приятно было уйти от солнца в тень аркады, которая тянется вокруг всей площади. Монтойя обрадовался нам, пожал нам руки и дал нам
хорошие комнаты с окнами на площадь, а потом мы умылись, почистились и спустились в столовую к обеду. Шофер тоже остался обедать, а потом мы
заплатили ему, и он уехал обратно в Байонну.
В отеле Монтойи две столовые. Одна во втором этаже, с окнами на площадь. Другая внизу, на целый этаж ниже уровня площади, и оттуда можно
выйти на улицу позади отеля, по которой рано утром пробегают быки, когда их через весь город гонят к арене. В этой столовой всегда прохладно, и
мы очень хорошо позавтракали. Первая трапеза на испанской земле - это каждый раз серьезное испытание: закуски, кушанье из яиц, два мясных блюда,
овощи, салат, десерт и фрукты. Нужно много вина, чтобы все это одолеть. Роберт Кон пытался сказать, что не хочет второго мясного блюда, но мы не
стали переводить его слова, и служанка принесла ему что-то взамен, кажется, холодного мяса. С самой нашей встречи в Байонне Кон нервничал. Он не
знал, знаем ли мы, что он ездил с Брет в Сан-Себастьян, и это смущало его. - Ну, - сказал я, - Брет и Майкл должны приехать сегодня вечером.
- Я сомневаюсь, чтобы они приехали, - сказал Кон.
- Почему? - спросил Билл. - Конечно, приедут.
- Они всегда опаздывают, - сказал я.
- Я почти уверен, что они не приедут, - сказал Роберт Кон. Он сказал это таким тоном, точно он что-то знает, чего мы не знаем, и мы оба
разозлились.
- Держу пари на пятьдесят песет, что сегодня вечером они будут здесь, - сказал Билл. Он всегда держит пари, когда злится, и поэтому обычно
заключает глупые пари.
- Хорошо, - сказал Кон. - Пари. Помните, Джейк, пятьдесят песет.
- Я и сам запомню, - сказал Билл.
Я видел, что он злится, и хотел успокоить его. - Они приедут без всякого сомнения, - сказал я. - Только, может быть, не сегодня.
- Хотите отказаться от пари? - спросил Кон.
- Нет. С какой стати? Давайте хоть на сто песет.
- Пожалуйста. Принимаю.
- Ну довольно, - сказал я. - А то вам придется зарегистрировать у меня пари и заплатить мне проценты.
- Ладно, - сказал Кон. Он улыбнулся. - Все равно вы их отыграете у меня в бридж.
- Вы их еще не выиграли, - сказал Билл.
Мы вышли на площадь и под аркадой пошли в кафе Ирунья пить кофе. Кон сказал, что пойдет к парикмахеру побриться.
- Послушай, - сказал мне Билл, - есть у меня шансы выиграть это пари? - Плохие у тебя шансы. Они еще никуда не приезжали вовремя. Если они
не получили денег, то, конечно, сегодня не приедут. - Я сразу пожалел, как только рот открыл. Но я не мог не вызвать его. Он как будто ничего,
но откуда он знает больше нашего? Майкл и Брет условливались с нами.
Я увидел Кона - он шел к нам через площадь.
- Вот он идет.
- Пусть лучше бросит свои еврейские повадки и не важничает.
- Парикмахерская закрыта, - сказал Кон. - Только в четыре откроется. Мы пили кофе в кафе Ирунья, сидя в тени аркады в удобных плетеных
креслах, и смотрели на площадь. Потом Билл ушел писать, письма, а Кон отправился в парикмахерскую. Она все еще была закрыта, и он решил пойти в
отель и принять ванну, но я еще посидел на террасе кафе, а потом пошел прогуляться по городу. Было очень жарко, но я держался теневой стороны
улиц, и прошелся по рынку, и радовался, что я снова здесь. Я зашел в ayuntamiento <муниципалитет (исп.)> и разыскал старика, который каждый год
заказывал для меня билеты на бой быков, и узнал, что он получил деньги, высланные мной из Парижа, и возобновил абонемент, так что все это было
улажено. Он был архивариусом, и все архивы города помещались в его конторе. Это, кстати сказать, не имеет никакого отношения к рассказу. В его
конторе была дверь, обитая зеленым сукном, и вторая, из плотного дерева, и, когда я ушел, оставив его среди архивов, занимавших сплошь все
столы, и притворил обе двери и вышел на улицу, швейцар остановил меня, чтобы почистить мне пиджак.
- Вы, должно быть, ехали в автомобиле, - сказал он.
На воротнике и плечах лежал толстый слой пыли.
- Да, из Байонны.
- Вот-вот, - сказал он. - Я так и знал, что вы ехали в автомобиле, по тому, как пыль легла. - Я дал ему две медные монеты. Я увидел собор в
конце улицы и направился к нему. Когда я в первый раз увидел его, фасад показался мне некрасивым, но теперь он мне нравился. Я вошел. Внутри
было мглисто и темно, колонны уходили ввысь, и люди молились, и пахло ладаном, и было несколько изумительных высоких витражей. Я встал на колени
и начал молиться и помолился обо всех, кого вспомнил, о Брет и Майкле, о Билле, Роберте Коне, и о себе, и о всех матадорах, отдельно о каждом,
кого я любил, и гуртом о всех остальных, потом я снова помолился о себе, и, пока я молился о себе, я почувствовал, что меня клонит ко сну,
поэтому я стал молиться о том, чтобы бои быков прошли удачно, и чтобы фиеста была веселая, и чтобы нам наловить побольше рыбы.