Ему случалось видеть белых мышей, и их он не боялся.
– Сударь… – всё таки заговорил он немного по годя.
– Ну?
– Почему у вас нет кошки?
– Была у меня кошка, а они её сожрали.
Мальчик снова затрясся от страха:
– Сударь!
– Ну?
– Кого сожрали?
– Кошку.
– Кто сожрал?
– Крысы.
– Мыши?
– Да, крысы.
Потрясённый рассказом про мышей, которые едят кошек, мальчик не унимался:
– Сударь, а нас они не сожрут?
– Не бойся, они сюда не пролезут. Да и я ведь тут. На, возьми меня за руку. Молчи и спи!
Гаврош протянул мальчику руку, и ребёнок, прижавшись к его руке, успокоился. Кругом всё затихло. Крысы разбежались от звука голосов. Вскоре они вернулись и
опять затеяли возню, но мальчики уже ничего не слышали – все трое крепко спали.
А на дворе по прежнему бушевала непогода; на пустынной площади было темно; изредка проходил патруль, в поисках бродяг заглядывал во все углы и закоулки, а
слон стоял неподвижно и, казалось, был доволен тем, что приютил и обогрел трёх бездомных ребят.
Наутро Гаврош рано разбудил малышей, ловко извлёк их из брюха слона, кое как накормил и ушёл, доверив их попечению улицы, которая воспитала и его самого. На
прощание он сказал им:
– Я улепётываю, ребятки. Если не найдёте папы и мамы, приходите вечером сюда. Я накормлю вас и уложу спать.
Однако дети не вернулись. Возможно, их подобрал и отвёл в участок полицейский или же они просто затерялись в огромном, шумном Париже. Гаврош их больше не
видел. Но часто, почёсывая голову, он говорил про себя:
«Куда это запропастились мои детки?»
ГАВРОШ ИДЁТ СРАЖАТЬСЯ
Весной 1832 года во Франции развернулись важные события. Французский народ – рабочие, ремесленники, весь трудовой люд не мог больше терпеть голод, нужду и
притеснения правительства, состоявшего из богачей – корыстных банкиров и фабрикантов. В разных городах страны вспыхивали бунты. Их подавляли, но они
немедленно вспыхивали в других местах. Париж тоже готовился к восстанию.
В трактирах и кабачках собирались рабочие, обсуждали события, читали воззвания. Часто слышны были такие разговоры:
– Нас триста человек, – говорил один рабочий, – каждый внесёт по десять су, это составит сто пятьдесят франков. На них мы купим пуль и пороха.
Через две недели нас соберётся тысяч двадцать пять, – заявлял другой. – Тогда уж можно помериться силами с правительством.
– Я ночей не сплю, готовлю патроны, – говорил третий.
Революционное настроение всё росло. Особенно сильно волновалось рабочее предместье Парижа – Сент Антуан.
Это старое предместье, населённое, как муравейник, трудолюбивое, как улей, сердито гудело, ожидая взрыва. Париж напоминал пушку, когда она заряжена: довольно
искры, чтобы грянул выстрел.
Наконец желанная минута настала. Город принял грозный вид, на улицы высыпали рабочие. Каждый старался добыть себе оружие. Один спрашивал другого: «Где у тебя
пистолет?» – «Спрятан под блузой. А у тебя?» – «Под рубахой».
И вот по улицам и бульварам города потянулись огромные толпы. Тут были рабочие: каменщики, плотники, маляры, наборщики; были студенты и школьники.
Из окон домов и с балконов на них испуганно смотрели буржуа.
Правительство было начеку: в городе и в предместьях стояли его вооружённые войска.
Когда толпа рабочих встретилась с войсками правительства, разразилась буря: полетели камни, послышались ружейные выстрелы, пошли в ход сабли, пистолеты. Толпа
рассеялась.
Но тут по всему Парижу прокатился грозный клич: «К оружию!»
Гнев раздувал восстание, как ветер раздувает огонь.
Но тут по всему Парижу прокатился грозный клич: «К оружию!»
Гнев раздувал восстание, как ветер раздувает огонь.
Толпа разгромила оружейную фабрику на бульваре Сен Мартен и три оружейные лавки в разных концах города. В несколько минут тысячи рук расхватали сотни ружей,
пистолетов и сабель. Храбрые вооружались, трусы прятались.
На набережных, на бульварах рабочие, студенты, ремесленники били фонари, распрягали кареты, вырывали деревья, выкатывали бочки из погребов, громоздили на
мостовой булыжники, доски, мебель – словом, строили баррикады. Не прошло и часа, как в городе выросло множество баррикад. К вечеру около трети Парижа
оказалось в руках восставших. Купцы спешно запирали свои лавки. Военные патрули расхаживали повсюду, обыскивали и задерживали прохожих. Тюрьмы и полицейские
участки были переполнены – там не хватало мест, и многих арестованных оставили ночевать под открытым небом. По городу перекликались сигнальные рожки, слышался
бой барабанов, раздавались ружейные выстрелы.
– Чем всё это кончится? – дрожа от страха, спрашивали друг друга буржуа.
Надвинулась ночь. Восстание грозным заревом охватило Париж.
После первого столкновения с войсками толпа отхлынула с площади Арсенала и стремительными потоками растекалась по улицам Парижа. По улице Менильмонтан бежал
оборванный мальчуган. Он держал в руке ветку цветущего ракитника. Увидев в лавочке старьёвщицы пистолет, мальчик отшвырнул ветку, крикнул: «Тётка, одолжи мне
эту штуку!» – схватил пистолет и был таков.
Мальчик был Гаврош, он шёл сражаться. На бульваре он заметил, что пистолет его без курка.
Однако Гаврош не бросил пистолета и отправился дальше; дойдя до улицы Понт о Шу, он заметил, что на всей улице открыта только одна лавка – кондитерская.
Понятно, ему очень захотелось съесть пирожок с яблоками, прежде чем ринуться в бой. Но напрасно он шарил в карманах – они оказались пусты. Гаврош проглотил
слюну и двинулся дальше, воскликнув: «Вперёд – на бой!» При этом он с грустью и укоризной посмотрел на свой пистолет: «Я то гожусь в бой, а вот ты – не
очень!»
По дороге ему попалась та самая парикмахерская, откуда её достойный владелец недавно выгнал двух малышей, которых Гаврош потом приютил в брюхе слона. Вспомнив
бедных ребятишек, Гаврош решил по своему отблагодарить парикмахера. Не успел тот добрить какого то буржуа, как раздался страшный грохот: громадный булыжник
вдребезги разбил витрину. Парикмахер подбежал к окну и увидел улепётывающего во всю прыть Гавроша.
– Вот негодный озорник! – завопил парикмахер. – Ну подумайте! Что я ему сделал?
На рынке Сен Жан Гаврош присоединился к толпе рабочих и студентов. Все они были вооружены чем попало. У одного было двуствольное охотничье ружьё, у другого –
ружьё национальной гвардии, а за поясом два пистолета, у третьего – старый мушкет, у четвёртого – карабин.
Человек, шагавший впереди, размахивал обнажённой саблей. Все они запыхались от быстрой ходьбы, промокли под дождём. Но глаза у них сверкали.
– Куда идти? – спокойно спросил их Гаврош.
– Идём с нами, – ответили ему.
В первом ряду шёл человек в красном жилете. Он шагал весело и бодро и, видимо, чувствовал себя, как рыба в воде.
Какой то прохожий, увидев его жилет, закричал в испуге:
– Красные идут!
– Ну, красные так красные! – отвечал рабочий. – Есть чего пугаться!
ГАВРОШ НА ПОСТРОЙКЕ БАРРИКАДЫ
Отряд вооружённых рабочих и студентов углубился в старинный квартал, где улицы были узки, а дома, разной величины и странной постройки, стояли вкривь и вкось.