На вас обращены глаза общественного мнения. Вас слушают. Я прошу вас обратить эти глаза на меня, заставить слушать меня. Если вы это сделаете, вы получите удовлетворение, зная, что вы использовали всю эту идиотскую шумиху самым наилучшим образом. Только скажите: я встретил человека, кто способен спасти страну. Это Колвей-Петерсон. Слишком долго его не замечали, забывали о нем. Вот и всё. Не будем больше терять времени. Вот вам моя визитная карточка и несколько статей. Всего доброго, молодой человек. Вы были очень внимательным слушателем.
И он ушел так же стремительно и решительно, как и вошел. Чарли держал в руке статьи, испытывая крайне странное смешение чувств.
В следующую же встречу с Хьюсоном Чарли рассказал ему о Колвей-Петерсоне и описал его посещение. Хьюсон только рассмеялся:
– Что? Этот старый сумасшедший? Он надоедает нам уже несколько лет. Таких, как он, зануд – дюжины, и все они стараются обставить нас. Тщеславие, мой друг, тщеславие. Они не хотят понять, что если они не сделают действительно чего-нибудь умопомрачительного или из ряда вон выходящего, для прессы они не существуют.
И этим всё кончилось. Но у Чарли имелись свои собственные тайные причины, которые не давали ему забыть эту встречу. Следующие несколько дней, когда он особенно чувствовал себя не в своей тарелке, он вспоминал высокого джентльмена, который, казалось, всё еще продолжал сверлить его маленькими пронзительными глазами.
Вечером в ту же пятницу Чарли отправился на свой первый и последний коктейль-вечер, на который он получил накануне приглашение от богатой, известной и властной дамы с лицом, похожим на голову чисто вымытого попугая, – леди Каттерберд. У него не было ни малейшего желания еще раз видеть ее, зато она была преисполнена решимости заполучить его к себе. К тому же «Трибюн» была на ее стороне отчасти потому, что леди Каттерберд была другом владельца газеты, и отчасти потому, что посещение ее вечера было хорошей рекламой. Похоже было на то, что ее вечера были широко известны. И Чарли поехал. Он надеялся там встретить победительницу конкурса красоты, в то же время сознавая, что надежда эта была слишком слабой: эта леди Каттерберд не очень-то восторгалась молодыми хорошенькими женщинами.
Дом ее находился на углу большой площади неподалеку от отеля. Своими размерами он не уступал аттертоновской публичной библиотеке, общественному бассейну или «Управлению газа» и налоговой конторе. У дверей дома стояли два молодых рослых швейцара в форме. Еще два были у начала величественной лестницы и еще два наверху ее. Пройдя мимо них, посетитель попадал к слугам, которым, казалось, здесь не было числа. Вечер устраивался на втором этаже. Уже наверху лестницы было слышно, что веселье в разгаре, стоило же пройти по широкому коридору поближе к залу и можно было оглохнуть – крик и визг были просто невыносимыми. Чарли спросил себя, почему все эти люди лондонского Вест-Энда не могут не кричать и не визжать – и мужчины и все остальные.
Леди Каттерберд стояла у дверей в большую комнату. Она тотчас же узнала Чарли, и он отдал ей за это должное.
– Пожалуйста, пожалуйста! Как мило, что вы пришли, – закричала она, схватив его за руку. – Я просто умираю, просто умираю от желания поговорить с вами по-настоящему, только, конечно, в присутствии всех этих людей это невозможно. Пожалуйста, сейчас же обещайте мне сначала побыть здесь, повеселиться вместе с гостями, а потом не уходить, а подождать, пока мы сможем непринужденно поболтать. Обещайте же!
Чарли пробормотал что-то обещающее. Тогда она отпустила его руку и разрешила войти в комнату, которая была по величине примерно такой же, как в Бендворсе музей и картинная галерея. Гости пили из маленьких рюмок, ели сандвичи и еще что-то, курили и кричали. Чарли решил протолкаться в самый дальний угол. По пути он выпил коктейль, который не особенно пришелся ему по вкусу. Он сразу же понял, что если выпьет еще несколько таких коктейлей, то опьянеет.
Он сразу же понял, что если выпьет еще несколько таких коктейлей, то опьянеет. Кое-кто из гостей уже были навеселе. Он присел рядом с девушкой с белым длинным лицом, похожим на лошадиную морду. Девушка прищурившись посмотрела на него и сказала хриплым голосом:
– Боже мой! Ведь вы – Арчи Клавордейл?
– Ничего подобного, – ответил Чарли.
– Ах, правда, вы – не он. Но, боже мой, вы так похожи! Вы не обижаетесь?
– Нет, – сказал Чарли, вставая и думая, что если эта девушка выпьет еще несколько коктейлей, ей придется плохо.
По пути ему попались трое мужчин, двое из них были молодые, стройные и бледные, а третий – пожилой, толстый и розовый. Все трое умиротворенно разговаривали, произнося слова с шипением и свистом. Они, улыбаясь, покачивались и помахивали белыми нежными лапами.
– Зннаеш-ш-ш-шь… – говорю я ему, – дорогой, вс-с-с-се это нас-с-с-тоящ-щ-щ-щий абс-с-с-сурд, знаеш-ш-ш-шь… – говорил один из молодых людей, а двое сладко улыбались, склонив набок головы, и смотрели на него так, как будто были готовы в любую минуту расцеловать его. Чарли постарался побыстрее миновать их. Этот маневр привел его к шаровидному жилету очень толстого господина с очень красным лицом. В каждой руке господин держал по коктейлю. Он настоял на том, чтобы Чарли взял один.
– Выпейте и избавьтесь от отвращения, которое написано на вашем лице, – посоветовал он, хрипло посмеиваясь. – Откуда вы попали сюда?
– Из Аттертона, – ответил Чарли.
– Не слышал. Что вы здесь делаете?
– Я сам не знаю.
– Зато я знаю, что я здесь делаю, – закричал в отчаянии толстый господин. – Убиваю здесь вечер. В четверть восьмого самое позднее – я буду пьян на три четверти. Насквозь пропахну джином и буду липким от вермута, потеряю аппетит, а впереди останется еще целый проклятый вечер. Может, поеду кататься на автобусе: Крауч-Энд – Пендж, куда-нибудь туда. Или в Ганнерсбери, или в Шутерз Хилл. Бывали в тех краях?
– Нет. Я всего несколько дней в Лондоне.
– Завидую. А я живу в самом центре. Но не в Пендже или Ганнерсбери. Ах, это вы, Роза? – и он бросился мимо Чарли.
Чарли подошел к небольшому столику, чтобы поставить наполовину выпитую рюмку. За столиком сидели две молоденькие девушки, стройные и довольно хорошенькие. Они степенно ковырялись во множестве расставленных перед ними на подносе угощений. Ставя рюмку, Чарли нечаянно толкнул одну из девиц и пробормотал извинение.
– Ничего, – сказала она очень чистым и звонким голосом, глядя на него очень ясными серыми глазами. – Вы – боксер?
– Нет, – ответил Чарли, удивленный. – Немного боксирую, а так нет, не боксер.
– Как вам не стыдно. Милочка, – обратилась она к подруге, – он не боксер. Но очень похож.
– И говорит, как боксеры. Во всяком случае, мне так показалось, – заявила вторая мисс с удивительно спокойным бесстыдством. – Очень жаль, милочка, что ты не угадала.
– Тогда кто же вы? Клоун? – спросила первая мисс.
– По-моему, я видела где-то его лицо, – сказала вторая.
– А может, вы зайцем прошли сюда, может быть, вы заяц?
– Кто? – растерянно спросил Чарли.
– Милочка, он нарочно путает нас. Я уверена – он знаменитый комик. Мне кажется, я видела его в кино.
– Вас действительно пригласила леди Каттерберд?
– Да, пригласила, – ответил Чарли, стараясь поставить на место этих бесстыжих детей. – И я – не комик.
– Она, наверное, специально пригласила его, чтобы мы ломали себе голову, – вздохнула вторая. – Но, право же, его лицо так знакомо!
– И мне тоже. Он не иначе как знаменитость, а то бы его не пригласили.