Мед поставляю я. Наше общество кишит паразитами. Думаю, что так и должно быть. Так было, так и будет. Часть из них содержу я. Не то, чтобы они мне нужны, нет, они нужны жене. Понимаете, когда-то я был очень увлечен ею. У каждого свои вкусы. Так вот, мы не всегда были сэр Эдуард и леди Каттерберд и не жили так, как сейчас. Я по профессии инженер-строитель и очень хороший инженер-строитель. У меня в определенных кругах до сих пор сохранилась солидная репутация, о которой мы сейчас говорили. И я этого не забываю. Но, кроме того, я умею делать деньги. Возможно, что и вы тоже умеете делать деньги, кто знает?
– Как вам сказать, я могу вложить во что-нибудь пару фунтов не хуже другого. Вы об этом говорите?
– Не совсем, хотя, пожалуй, и это относится к тому же.
– Другими делами с деньгами я не занимался.
– Не считайте, что вам не повезло, если вы занимались только этим. Когда я говорю, что умею делать деньги, я хочу сказать, что умею пускать их в оборот. Я тот, кого некоторые идиоты называют прирожденным финансистом. В действительности же я не разбираюсь в финансах, очень мало людей разбираются в них – вообще я сомневаюсь, что в них кто-то разбирается, – но мне удаются кое-какие манипуляции с деньгами. Я узнал это совершенно случайно и очень скоро, прежде чем догадался, куда я иду, перестал быть инженером-строителем, хотя у меня всё еще работали инженеры-строители, да и работают и сейчас, и стал дельцом. Вы когда-нибудь задумывались над вопросом: у кого обычно есть деньги?
– Нет, – откровенно ответил Чарли. – Там, где я живу, больше тех, у кого денег нет. Да и здесь таких тоже хватает.
– Чтобы иметь большие деньги, надо быть умным и удачливым карточным игроком или финансовым махинатором. Большие деньги не заработаешь, оперируя чем-то вещественным или занимаясь умственным трудом, их можно заработать только пуская в оборот деньги, игрой или ростовщичеством.
– Что же, и это неплохо!
– Нет, очень плохо.
– Э, нет! Вот что я вам скажу, – заявил Чарли, уже совершенно не боясь маленького человека, – если вы думаете, что я пожалею вас за то, что вы делаете большие деньги, вы ошибаетесь. Если вам не нравится иметь кучу денег, отделайтесь от них. Я знаю многих, кто был бы рад иметь хоть немного их.
– Дайте мне, мой друг, досказать. Над ростовщичеством, игрой, над всем тем, что связано с денежными махинациями, тяготеет проклятье. Не замечали?
– Нет, не замечал.
– А это так. Только имея дело с действительно существующими вещами, человек нормален. Я был нормален, пока работал инженером-строителем. Теперь дело другое. Я даже не уверен, что во всем этом доме осталось хоть что-нибудь нормальное. Когда-то моя жена была женщиной большого ума и широкого сердца, – возможно, она и сейчас такая же, и всё это спрятано у нее в глубине, – но атмосфера финансовых комбинаций отравила ее. Стоит только заняться деланьем денег и ничем больше, а только деньгами, и всё настоящее исчезает из жизни бесследно. – Маленькие глаза блеснули опять. – Мы отстоим всего на одну ступень от бедняг, которые заселяют сумасшедшие дома, которые воображают себя Юлиями Цезарями и Наполеонами и целый день отдают приказания несуществующим армиям. Разница лишь в том, что, когда ты наслаждаешься в Сити своим сумасшествием, в твой обман посвящено большее число людей. Помешательство это продолжается не дольше обычного. Оно было бы еще короче, если бы у людей был здравый смысл. Тогда бы я строил плотины, акведуки и жил бы по-человечески.
– Но вы можете бросить всё это. Разве нет?
– Конечно, могу. Есть три пути. Суд по делам банкротства, тюрьма и смерть. Хотя нет, есть еще и четвертый – сумасшедший дом.
– Это вы зря! – Чарли сейчас был не на шутку потревожен этими дикими и непонятными рассуждениями и блестящими глазами.
Может, он сумасшедший? Может, все в этом доме посходили с ума?
– Мне совсем не нужна ваша жалость, молодой человек. Я рассказываю вам всё это для того, чтобы вы поняли, почему вам пришлось провести такой странный вечер. Дело не в нас, людях, люди здесь ни при чем. Дело в другом. Виновата, может быть, во всем наша оскорбленная натура, а может, в наших душах надлом или какая-то двойственность, или, может быть, над нами тяготеет проклятие – может быть, что-то такое вот и побеждает в нас человеческое. Мы стали полусумасшедшими. Мы пытаемся спрятаться от себя. Одно убежище – вы видели сами – там, наверху, у меня – другое, свое. Такой вот разговор с вами ни с того ни с сего – тоже убежище. – Он замолчал и пристально посмотрел на Чарли. – Полагаю, вы в скором времени вернетесь к своей работе?
– Вряд ли у меня теперь есть работа, – ответил Чарли. – Управляющему не понравилась вся эта история, вряд ли он примет меня обратно. Кроме того, им пришлось нанять кого-нибудь, пока меня там нет. Но я думаю, что чем-то скоро надо будет заняться. Работать я умею. Я – слесарь-механик, но мне приходилось заниматься и многим другим. Может, вы сможете на каком-нибудь вашем заводе найти для меня работу?
– Конечно, могу. Даже очень просто, если, конечно, вы ничего не имеете против того, чтобы уволили какого-нибудь рабочего, может, человека старше вас, с семьей, и дали его работу вам.
– Нет, так не пойдет, – решительно запротестовал Чарли. – Теперь я понимаю. Я не подумал, когда спрашивал. Забудем об этом.
– Зачем же забывать, приходите ко мне, когда вам надоест быть одним из героев, изобретенных «Дейли трибюн». Может быть, я найду для вас работу. Вы знакомы с мистером Хэчландом, владельцем вашей газеты?
– Вчера познакомился. Что-то он не очень понравился мне.
– Он уже полусумасшедший, – спокойно сказал сэр Эдуард. – Один из нас. Вот так-то, а вы говорите… Между прочим, если надумаете прийти ко мне, смотрите, что бы вас не видела леди Каттерберд. Лучше всего приходите в контору. По некоторым соображениям я не буду провожать вас до дверей, но, думаю, вы не заблудитесь. Желаю успехов.
Чарли, не задерживаясь ни на минуту, торопливо вышел из кабинета. У дверей его уже ждал высокий слуга с его шляпой. Чарли схватил шляпу, пробормотал что-то в благодарность и не перевел дыхания, пока не очутился в темном сквере.
И тогда, остановившись, чтобы получше насладиться, он глубоко и свободно вздохнул.
В субботу утром он встретился в отеле с Идой Чэтвик. Поговорить им не удалось, не было времени. Иду эскортировал тщательно одетый молодой человек. Ида прямо сияла, и Чарли сказал себе, что она парит высоко-высоко, в тех высотах, куда ему никогда не подняться, и с горечью решил, что ему надо перестать думать о ней. Но, к сожалению, он не мог не думать о ней. Когда-нибудь он не без гордости скажет, что был знаком с ней, и ему, конечно, не поверят. Но пока что даже просто думать о ней было горько. Чарли встречался с девушками, особенно долго с Дейзи Холстед, но ни о ком из них он так много не думал. И чувства его к Дейзи Холстед были совсем не такими, как к этой девушке. Да и сами они, Ида и Дейзи, были так непохожи. От Иды ты раз, два – и в нокауте. Дело не в том, как она выглядит, отметил он сам себе, нет, в ней есть что-то такое, отчего тебя так и тянет к ней. Сейчас, наверное, подумал он, к ней уже липнут дюжины. Такие, до которых ему далеко. Он решил поговорить с ней еще раз, пока она не унеслась в высшие сферы, в которых вращаются кинозвезды, элегантные дамы и подобные им красавицы. Он не знал, где и как ему удастся поговорить с ней, но надеялся, что ему удастся сделать это. Устроить такую встречу он не сумел. Как и многие его дела, как всё это приключение, встречу с ней ему устроили другие. Тут уж действительно была рука судьбы, она для него никогда не была простой метафорой, а существовала, как действующая сила.