Подобные штучки способны проделать приличные дыры в палатке, а никто еще не изобрел ДемонБоты, умеющие штопать. Если у Марисы хватит ума, то она не шарахнет меня котелком, едва я суну голову в палатку.
Но она была занята совсем другим – вытирала пол какой-то брошенной одеждой Кортни.
– Извини. Знаю, это звучит мерзко, но меня от пережитого начало трясти, и я сварила горячий шоколад. Я и тебе оставила, но когда испугалась, так сильно дернулась, что расплескала его по всей палатке… Ты что, не мог хотя бы сказать «привет»?
– Я сказал. Но чертова глушилка все слопала. – Вот вам еще одна функция, оказавшаяся слишком эффективной. Если ее установить на максимум, она не только глушит шум ветра, но и подавляет большинство прочих наружных звуков. Я уставился на плиту, размышляя, стоит ли спрашивать об очевидном. – Ты обожглась?
– Не очень сильно. – Она пыталась изобразить раскаяние. – Извини. – Мариса закончила вытирать пол. – Хочешь чего-нибудь? На этот раз я перенесу печку в предбанник.
– Нет, спасибо.
– Ладно, но ты не мог бы приоткрыть клапан? Или убавить обогрев? Здесь ужасно жарко.
Мне так не показалось, но, когда заходишь с мороза, всегда трудно судить. Я пожал плечами и отрегулировал застежку, оставив наверху просвет в пару дюймов. Мариса оказалась единственной клиенткой, сделавшей хоть какую-то попытку акклиматизироваться («Хочу получить как можно больше реальных ощущений», – сказала она, когда я впервые увидел ее без маски), и потеря части обогащенного кислородом воздуха не подействует на нее настолько, чтобы волноваться по этому поводу.
– Спасибо. Нашел что-нибудь?
– Ничего стоящего. – Я поделился с ней своими размышлениями по поводу промышленного шпионажа. – Если все произошло именно так, тот парень, должно быть, наткнулся на бедняжку Кортни, – я поймал себя на том, что стараюсь не смотреть на лежащее тело, – убил ее и в панике сбежал. – Я помолчал. – Или, может быть, он не стал паниковать. Подбросил эту зловещую головоломку, чтобы сбить нас со следа.
– По-твоему, он сорвал с нее одежду, не прибегнув к насилию, а потом заставил лечь в снег и лежать, дожидаясь смерти?
– Может быть, он был вооружен.
– Я бы предпочла, чтобы меня застрелили. Но, возможно, ты прав. А почему он не выполнил задание до конца?
– Если бы что-нибудь пропало, мы бы поняли: произошло убийство.
Мариса села.
– Значит, он решил, что мы ничего не заподозрим, поскольку подумаем, что она и так достаточно странно себя повела, когда улеглась в снег? – Она стянула куртку и положила ее в угол. – Не можешь открыть вентиляцию побольше? Здесь действительно жарко.
Я отрегулировал входной клапан и увеличил просвет вдвое. К тому времени я уже снял альпинистскую куртку и ощущал спиной приток холодного воздуха, но Мариса находилась дальше от входа.
Я пересказал ей свою теорию о нехватке кислорода в воздухе.
– Быть может, убийца предположил, что мы об этом подумаем, – заключил я.
– Слишком притянуто за уши. И…
– И?…
– Что, черт побери, он сделал с ее кожей?
– Обработал каким-то химикатом, наверное.
Это было слабым звеном в моих рассуждениях. Если такой химикат существовал, то зачем убийца прихватил его с собой? Только в том случае, если собирался его использовать. А если собирался, то почему не ограбил нас подчистую? Но коли я не смогу убедительно обосновать теорию убийства, то сразу вернусь на исходную позицию – к ползающим в снегу чудовищам или инопланетянам с лучами смерти.
Мариса вздрогнула:
– Может быть. Уж больно все запутано… Ты не откроешь щель пошире?
Все, что было в наших силах, мы уже сделали, хотя большой вопрос, был ли толк в этой деятельности. Если мы оказались на месте преступления, то в промежутке между разлитым горячим шоколадом и перетряхиванием всех вещей наверняка уничтожили все имевшиеся следы.
Но перед уходом я решил осмотреть вещи Кортни. Идея о таинственном химикате навела меня на мысль о лекарствах. Вдруг никакого убийцы не было, а Кортни принимала какой-то препарат – запрещенный или просроченный? Это объясняет ее поведение. К тому же препарат мог вызвать какую-то реакцию с выделением тепла. О подобных средствах мне слышать не доводилось, но их теоретическое существование хотя бы исключает версии убийства, нападения чудовищ или самоубийства.
Однако ничего странного в ее багаже не отыскалось, если не считать радужных серег и кулончика в форме то ли котенка, то ли тигренка. Котята и радуга, никаких наркотиков – это и была Кортни, какой я ее знал.
Я занялся ее компьютером, отыскивая личные файлы или дневник, хотя даже она, скорее всего, защитила бы что-либо важное паролем. Мариса тем временем переместилась ближе ко входу, заслоняя меня от холодного ветерка.
Чуть позднее, когда я обнаружил, что Кортни действительно вела дневник, но в качестве пароля не годятся слова «пингвин», «котенок» или «радуга», ветерок усилился.
Я обернулся и увидел, что Мариса увеличила щель, и теперь она длиной в целый фут.
– Какого черта?
– Здесь ужасно жарко. – Женщина сбросила еще одну одежку и потянула вниз молнию на своей терморубашке. – Неужели ты не чувствуешь?
У меня внезапно пропал интерес к дневнику Кортни:
– Вообще-то здесь довольно холодно.
Она принялась дергать края рубашки, вентилируя тело:
– Быть такого не может.
– Я вижу твое дыхание.
Она выдохнула облачко пара и удивленно распахнула глаза:
– Что за?…
– Не знаю, но, по-моему, тебе нужно снова надеть куртку.
– Но здесь так жарко…
– Это ты горячая. – Я протянул руку и приложил ладонь к ее лбу, как делала мама, когда я был ребенком. – Кажется, у тебя жар.
Мягко сказано. Она буквально пылала. И начала дрожать.
– Надевай куртку, – приказал я, отчаянно пытаясь вспомнить все, что знал о лихорадке и простудах. Вспоминать было почти нечего. До тех пор, пока есть чистая вода – а она у нас, разумеется, имелась, – инфекционные заболевания в горных экспедициях не составляют проблемы. Зато я вспомнил, что при простудах человека бросает в жар, а это запускает самоподдерживающийся процесс, который может привести к смерти из-за перегрева организма.
В моей палатке лежала аптечка.
– Ты меня слышишь? – спросил я. Она кивнула.
– Не делай ничего до моего возвращения.
На этот раз я уложился быстрее чем за минуту, задыхаясь на бегу из-за разреженного воздуха. В палатку я занес много снега, но с этим можно разобраться и потом.
Марису буквально колотила дрожь, но кожа на ощупь стала еще горячее. Отыскивая термометр, я едва не расшвырял содержимое аптечки.
Первым я отыскал инфракрасный термометр, измеряющий температуру кожи. В холодную погоду они обычно дают заниженные показания, но этот выдал невозможные 44,4 градуса. К счастью, в аптечке был еще и оральный термометр, но Марису так трясло, что я засомневался, сможет ли она удержать его во рту. И тут прямо у меня на глазах дрожь начала стихать. Но возможно ли настолько быстро преодолеть кризис и начать выздоравливать?
Пока Мариса держала во рту термометр, я рылся в аптечке, пытаясь вспомнить лекарство от простуды сильнее аспирина. Должен помочь антибиотик, но лучшее радикальное средство против жара, насколько я мог вспомнить, – это ванна со льдом. Первым делом надо сбить температуру, потом искать причину болезни.
Подобное и попыталась сделать Кортни.
Термометр должен был подать звуковой сигнал, достигнув стабильной температуры, но Мариса пыталась разговаривать с термометром во рту, и это постоянно меняло температуру. Речь у нее стала замедленная, но все же разборчивая.
– Жарко, жарко, – бормотала она, пытаясь снять одежду.