- Ну прекрасно! Есть, значит, правда на свете! Видите, как прав был Полевой? Понимаете теперь, какая умница Нестор Варнаевич? - торжествующе говорит Никита и, оборачиваясь к идущим позади, кричит: - Поедем скоро в Донбасс, ребята! А что я говорил? Давайте-ка песню по этому поводу, нашу фабзавучную!
Все разом мы поем школьную песенку, сочиненную для нашего фабзавуча молодым украинским поэтом-рабфаковцем Теренем Масенко:
Мы верим в нашу индустрию,
В наш вдохновенный труд.
Фабзайцы - ребята шустрые,
Как ледоход, идут!
- Мы бы тебя покачали, Василь, да грязно еще, - на минуту прерывая песню, шутит Коломеец. - Упустит какой благодарный - полетишь вниз, измажешься.
Довольный и гордый, я подпеваю хлопцам:
С завода, бодрые, шустрые,
Идут они, как всегда.
Мы верим в нашу индустрию:
Как мы, она молода...
- А Печерица еще не вернулся? - спрашиваю я Никиту.
- Ищи ветра в поле! - хмуро бросает Коломеец.
- Его что, разве уже сняли? По телеграфу, наверное?
- Он сам снялся.
- Когда я с ним ехал...
- Куда ты с ним ехал, интересно? - пристально глядя мне в глаза, спрашивает Коломеец.
- "Куда, куда"! До Жмеринки ехали разом, а потом...
- Что, что? - настораживаясь, выкрикивает Никита. - Ты ехал с Печерицей до Жмеринки?!
И не успеваю я рассказать историю встречи с Печерицей в поезде, как Никита вдруг круто останавливается и кричит мне прямо в лицо:
- Чудак! Да пойми ты: это все чертовски важно! Чего ж ты раньше не рассказывал? А ну, давай со мной!.. Фурман, веди за меня колонну!
Мы выскакиваем из рядов.
Ячейка, освещенная светом факелов, идет дальше, на Советскую площадь, к трибунам, неся большой портрет Христо Кабакчиева, а мы с Никитой мчимся на Семинарскую, к большому двухэтажному дому.
ЗВОНОК ИЗ МОСКВЫ
Еще раньше я знал одну черту Коломейца: он любил быть таинственным.
Спрашиваешь его о чем-нибудь интересном - кажется, проще всего: ответь, не береди загадками душу человека. Так нет! Никита будет тебя мытарить, водить вокруг да около и как бы нарочно, когда ты сгораешь от нетерпения, начнет рассказывать совсем другое, чего ты и не ждешь.
Примерно так случилось и сейчас.
Увлекая меня из колонны демонстрантов к дому окружного отдела Государственного политического управления, Коломеец всю дорогу молчал. На все мои вопросы он отвечал одной фразой: "Потерпи малость!"
Зажимая в руках синенькие листочки пропусков, мы взбегаем наверх. Видно по всему, что Коломеец бывал здесь раньше: он взбирается по лестнице смело и решительно. Я следую за ним. Вот и площадка верхнего этажа.
Никита уверенно входит в полутемный коридор и останавливается у дубовой двери. Он громко стучится в нее.
- Войдите! - доносится из-за двери.
Плотные, тяжелые шторы на окнах. Два застекленных шкафа. Третий большой несгораемый шкаф притаился в углу. Полузадернутая занавесочкой карта с флажками прибита в простенке. Под этой картой, по-видимому изображающей линию границы, в тени настольной лампы сидит уполномоченный погранотряда Вукович - тот самый высокий блондин-пограничник, который долго бродил возле штаба ЧОНа вместе с Полевым после тревожной ночи, когда Бобырь упустил бандита, пробравшегося на крышу.
- Вот только что парень вернулся из Харькова. Говорит, что видел Печерицу в Жмеринке, - с места в карьер рассказывает Никита уполномоченному.
- Около Жмеринки, - поправляю я.
- Интересно! - говорит Вукович и приглашает: - Садитесь, пожалуйста, товарищи. Я вас слушаю.
...Почти все уже рассказано.
- Так как же все-таки называлась станция, где вы последний раз видели Печерицу? - спрашивает Вукович.
- Я спал, когда он слез.
- Это я понимаю, но когда последний раз вы видели Печерицу? спрашивает Вукович.
- После Дунаевец... Нет, нет... Там была первая проверка билетов.
- А где была вторая? Ну вот, когда этот, в стеганке, читал литер?
- Не знаю... Поезд шел, и меня разбудили.
- Минуточку! - И Вукович заглядывает в блокнот. - Вы сказали, что Печерица спрашивал, была ли уже ревизия?
- Спрашивал.
- Где это было - в поле или на станции?
- Поезд остановился... По-моему, на станции.
- Ну вот, какая это была станция? Что было написано на стене вокзала?
- Ей-богу, не помню... Если б знал... Я ведь первый раз ехал по железной дороге...
- Может, Деражня?
- Нет... Кажется, нет...
- Черный Остров?
- Нет... нет...
- Котюжаны?
- Нет.
- На перроне светло было?
- Ага.
- А свет какой?
- Обычный. Ну, так себе, не очень ясный.
- Погодите, - Вукович морщится, - не то спрашиваю. Электричество или керосиновое освещение? А может, свечи?
- Зеленоватый такой свет из фонаря - с круглым стеклом фонарь, горелка внутри и на шнурке на столб подымается. Ну, помните, у нас на Почтовке были в кофейне Шипулинского вот такие же самые лампы...
- Газово-калильные?
- Вот-вот! Они самые.
- А вокзал не на бугре, случайно? Лестница каменная, а перрон весь в выбоинах, да? Если, скажем, дождь сильный - лужи будут? Правда?
- Кажется, что этот самый. Бежать от вагона далеко нужно.
- И ты помнишь наверное, что Печерица здесь не слез, а поехал дальше? неожиданно переходя на "ты", с большим интересом спрашивает Вукович.
- Ну как же! Когда контролер проверку делал и литер его читал, это было позже, после этой станции, и он на полке еще спал.
- Наверное спал?
- Факт, спал. Хотя... может, прикидывался, кто его знает. Одно помню: видел его ясно.
- Ну, а потом ты сам заснул и видишь - Жмеринка?
- Ага.
- А Печерицы нет?
- Ага.
- Это точно?
- Точно.
- Счастливый ты, парень! Легко отделался. С такими попутчиками да еще в пустом вагоне можно заснуть навсегда! - как-то загадочно сказал Вукович и, опять заглядывая в блокнот, где он делал заметки, спросил: - А что тебе бросилось в глаза во внешности Печерицы?
- Ну, шинель какая-то ободранная... Раньше я его никогда в этой шинели не видел.
- А еще?
- Ах да! Усов не было.
- Совсем не было?
- Ни капельки. Все сбрито...
- Ну, товарищ Коломеец, - сказал торжествующе Вукович, - значит, это его усы мы нашли в бумажнике у выхода из окрнаробраза. Я говорил, что эти волосы принадлежат Печерице, а уполномоченный Дженджуристый возражал. "Никогда, говорит, этот гусь не расстанется со своими усами. Это, мол, традиция националистов - пышные казацкие усы. Он скорее бороду себе отрежет!" Что значит человек привык к штампам! Да любой враг на месте Печерицы, если бы ему на ноги стали так наступать, со всеми традициями бы распрощался. Своя шкура дороже! - И, обращаясь уже ко мне, Вукович продолжал: - Значит, ты правду говоришь, Манджура?
- А для чего мне говорить неправду? - сказал я обиженно. - Неправду говорит тот, у кого на душе нечисто и кто боится. А я же сам хочу помочь вам этого гада поймать...
- Правильно, Манджура! - похвалил меня Вукович, улыбаясь. - Долг всей рабочей молодежи - помогать нам. Помогать в любую минуту, от всего сердца, не щадя сил и здоровья, сознавая, что помогаешь не просто чекисту вот с такими малиновыми квадратиками на петлицах, а всему народу и нашему общему счастливому будущему. Мы опасны только для врагов революции, и чем лучше работать будем, тем скорее сметем их с нашей дороги!
- Большая работенка предстоит! - ввернул Коломеец.
- Пока от паразитов весь мир не очистим, - согласился Вукович. Минуточку. - И он снял трубку телефонного аппарата. - Шеметова. Вукович говорит... Начальник у себя?.. Мы зайдем сейчас, предупреди, пожалуйста.
Молочные лампы мягко горят у самого потолка в кабинете начальника пограничного отряда и окружного отдела ГПУ Иосифа Киборта.