– Не обращайте на меня внимания. Я все шучу. Или мне так кажется. Но, как бы там ни было, вы пришли сюда не затем, чтобы слушать мою болтовню. Что вы хотите узнать об Эвелин Меррик?
– Все, что вы можете рассказать мне.
– Это немного. Я видела ее только однажды, неделю назад. Она прочла мое объявление в газете "Ньюз", в котором я предлагала короткие разовые консультации, и пришла, села в то самое кресло, в котором вы теперь сидите. Худенькая, бедно одетая брюнетка, размалеванная, как проститутка. С профессиональной точки зрения, такое просто немыслимо. Короткая мальчишеская итальянская стрижка. Такая прическа только кажется небрежной, но на самом деле требует умелого ухода. А уж ее одежда... – Мисс Хадсон внезапно остановилась. – Надеюсь, она не ваша подружка?
– Я никогда ее не видел.
– Тогда зачем вы ее разыскиваете?
– Давайте придерживаться версии о затерявшейся наследнице, – сказал Блэкшир. – Она начинает мне нравиться.
– Мне она всегда нравилась.
– И вы дали ей консультацию?
– Я поступила с ней, как и с остальными: постаралась успокоить, называла по имени и тому подобное. Потом попросила встать, пройтись, посмотреться в зеркало и сказать мне, какой недостаток она хочет исправить. Обычно девушки в этот момент смущаются, хихикают. С ней этого не было. Она повела себя... ну, скажем, странно.
– В чем это выражалось?
– Она просто стояла перед зеркалом, не говоря ни слова. Словно зачарованная самой собой. Так что смутилась-то я...
* * *
– Пройдитесь немного, Эвелин.
Девица не шелохнулась.
– Вы довольны своей осанкой? Цветом лица? А как насчет макияжа?
Она не ответила.
– У нас принято давать будущим ученицам возможность самим себя оценивать. Мы не можем устранять недостатки, которые ученица не признает. Так скажите, вы вполне довольны вашей фигурой? Честно посмотрите на себя спереди и сзади.
Эвелин заморгала и отвернулась.
– Зеркало искажает, и освещение плохое.
– Вовсе не плохое, – возразила задетая мисс Хадсон. – И зеркало, и освещение показывают все, как оно есть. Мы должны отметить те или иные недостатки, прежде чем исправлять их.
– Как вы сочтете нужным, мисс Хадсон.
– Именно так, как я сказала... Сколько вам лет, Эвелин?
– Двадцать один год.
Видно, она считает меня дурой, подумала мисс Хадсон.
– Так вы хотите стать натурщицей?
– Да.
– Какого рода?
– Хочу позировать художникам. Живописцам.
– Сейчас невелик спрос на такого рода...
– У меня хорошие груди, и я не боюсь простуды.
– Дорогая моя девочка, – сказала мисс Хадсон, не скрывая иронии. – А что еще вы можете делать, кроме того, что вы не простужаетесь?
– Вы потешаетесь надо мной. Просто не понимаете.
– Чего не понимаю?
– Я хочу обессмертить себя.
Мисс Хадсон от изумления лишилась дара речи.
– И не знаю другого способа добиться этого, – продолжала девушка. – Когда я увидела ваше объявление, то подумала: пусть кто-нибудь напишет меня, какой-нибудь по-настоящему великий художник. Так что, сами понимаете, в моем желании есть смысл, если вдуматься.
Мисс Хадсон не пожелала вдумываться. Не было у нее времени хлопотать о чьем-то бессмертии: завтрашний день и без того пугал ее.
– Зачем такой молодой женщине, как вы, беспокоиться о смерти?
– У меня есть враг.
– У кого их нет?
– Я имею в виду настоящего врага, – вежливо сказала Эвелин. – Это женщина. Я видела ее. В моем хрустальном шарике.
Мисс Хадсон посмотрела на дешевенькое платье из искусственного шелка с пятнами под мышками.
– Так вы зарабатываете на жизнь, предсказывая судьбы?
– Нет.
– Чем же вы занимаетесь?
– На данный момент я без работы. Но если понадобятся деньги, я смогу добыть их. Достаточно, чтобы заплатить за ваш курс.
– Вы понимаете, что у нас производится запись на очередь? – солгала мисс Хадсон.
– Нет-нет, я думала...
– Я с удовольствием внесу вас в список очередности. – "На этом пока и остановимся. Мне ни к чему частица вашего бессмертия. Да и ваш хрустальный шарик". – Как пишется ваша фамилия?
– Меррик.
– Эвелин Меррик. Двадцать один год. Адрес и номер телефона?
– Не могу сейчас вам сказать. Завтра я съезжаю с квартиры и еще не решила, где буду жить.
Адреса нет, отметила мисс Хадсон в записной книжке. Хорошо. Это послужит прекрасным поводом не звонить ей.
– Я позвоню вам, как только устроюсь на новом месте, – сказала Эвелин. – Тогда вы сможете сообщить мне, когда откроется вакансия.
– Возможно, это случится не так скоро.
– Все равно я попытаюсь.
– Да, – сухо сказала мисс Хадсон. – Я верю, вы попытаетесь.
– Я позвоню вам, скажем, через неделю.
– Послушайте, Эвелин. На вашем месте я бы еще подумала насчет позирования художникам, я...
– Вы не на моем месте. Я позвоню через неделю.
* * *
– Неделя истекла вчера, – сказала мисс Хадсон Блэкширу. – Она не позвонила. Не знаю, радоваться мне или сожалеть.
– По-моему, радоваться, – сказал Блэкшир.
– Пожалуй, я и радуюсь. Она какая-то чокнутая. Видит Бог, мои девицы звезд с неба не хватают, ни одна из них не тянет на коэффициент умственного развития, сравнимый с баскетбольным счетом. Но они не с придурью, как она. Догадываетесь, о чем мне хотелось бы узнать, мистер Блэкшир?
– Нет.
– Я хотела бы знать, что она увидела в зеркале и что ее так загипнотизировало. Что она там увидела?
– Себя.
– Нет, – покачала головой мисс Хадсон. – Это я видела ее. Она же видела кого-то еще. Мороз по коже продирает, верно?
– Нет, не особенно.
– А меня – да. Я ее пожалела. Подумала: допустим, это одна из моих дочерей; так как со мной что-то случилось, пока они еще не выросли, они пустились... Ладно, не будем об этом. Меня подобные мысли угнетают. К тому же я ничем не больна и машину вожу аккуратно. А еще у меня есть сестра, которая вполне могла бы позаботиться о моих детях, если бы со мной что-то случилось. – Внезапно разозлившись, мисс Хадсон потянулась вперед и хлопнула ладонью по изящной сиренево-белой столешнице своего письменного стола. – Черт бы побрал эту девицу! Бьешься, бьешься долгие годы, стараясь, чтобы жизнь была как можно лучше, и не думая о смерти, а тут – на тебе! Приходит какая-то свихнувшаяся с безумными мыслями о смерти, и ты не можешь выбросить их из головы. Несправедливо. Шкуру бы с нее спустить. Я жалею, что попыталась помочь ей.
Блэкшир поднял брови:
– Как именно вы помогли ей, мисс Хадсон?
– Может, и не помогла. Но попыталась. Я видела, что она вот-вот сломается, и назвала ей одного человека. Подумала, он даст ей какую-нибудь работу, чтобы она могла перебиться, пока не придет в чувство, если вообще придет.
– А что за работа?
– Работа натурщицы. Он художник, причем хороший, то есть умеет сводить концы с концами, учит других. На уроках использует натурщиц, необязательно хорошеньких девушек, но всяких, какая бы ни была фигура. Я подумала, что никакой беды не будет, если я пошлю к нему Эвелин. Может, ему приглянутся мочки ее ушей, или ее большие пятки, или еще что. Этот Мур ценит всякие мелкие детали.
– Мур?
– Харли Мур. Его студия – на Палм-авеню, недалеко от Сансета, возле бульвара Санта-Моника.
– Она действительно когда-нибудь позировала, не знаете?
– Она сказала, что да. Выполняла какую-то работу для Джека Теролы. Он держит фотографию кварталах в десяти к югу отсюда. О нем я очень мало знаю, кроме того, что он хорошо платит.