– Ну конечно, – подтвердил тот, кто размечал паузы.
Мужи молча ждали, и было очевидно, что их интересуют причины присутствия чужака в Аронкуре.
– Я ищу замок.
– Это просто. Там сегодня концерт.
– Я сопровождаю одного из музыкантов.
Освальд достал из внутреннего кармана местную газету и аккуратно развернул ее.
– Тут фотография оркестра, – сказал он.
Его, таким образом, приглашали подойти к столу. Адамберг преодолел несколько метров с кружкой пива в руке и посмотрел на страницу, которую протягивал ему Освальд.
– Вот, – сказал он, ткнув пальцем в снимок, – альтистка.
– Эта красотка?
– Ну.
Робер снова наполнил бокалы, и этот жест продиктован был желанием не просто выпить еще по стаканчику, но и отметить важность новой паузы. В настоящий момент мужское собрание мучилось вечным вопросом: кем эта женщина приходилась чужаку? Любовницей? Женой? Сестрой? Подругой? Кузиной?
– И вы ее сопровождаете, – уточнил Илер.
Адамберг кивнул. Хоть ему и говорили, что нормандцы никогда не задают прямых вопросов, он всегда считал это легендой и теперь купался в их гордом безмолвии. Кто задает слишком много вопросов, выдает сам себя, а это недостойно настоящего мужчины. Растерявшись, мужи обратили взоры на старейшину. Анжельбер с хрустом почесал ногтями небритый подбородок.
– Это ваша жена, – постановил он.
– Бывшая, – сказал Адамберг.
– И вы все‑таки ее сопровождаете.
– Из вежливости.
– Ну конечно, – подтвердил разметчик.
– Женщины… – тихо сказал Анжельбер, – сегодня они есть, завтра их нет.
– Они нам не нужны, когда они есть, и нужны, когда их уже нет, – заметил Робер.
– Они нас бросают, – согласился Адамберг.
– И с чего бы это, – осмелился Освальд.
– Потому что мы ведем себя недостаточно вежливо, – пояснил Адамберг. – Я, по крайней мере.
Этот парень не увиливал от вопросов, и у него были неприятности с женщинами – собрание мужей присудило два очка в пользу Адамберга. Анжельбер указал ему на стул.
– Сядь сюда, за те же деньги, – предложил он.
Он перешел на «ты» в знак временного допуска горца на ассамблею равнинных нормандцев. Адамбергу придвинули бокал белого вина. Их полку на сегодня прибыло, завтра будет о чем поговорить.
– А кого убили‑то? В Бретийи? – спросил Адамберг, сделав достаточное количество глотков.
– Убили? Забили, ты хочешь сказать? Зарезали, как паршивого пса?
Освальд вытащил из кармана еще одну газету и протянул ее Адамбергу, тыча пальцем в снимок.
– Вообще‑то, – Робер гнул свое, – лучше быть невежливым до и вежливым после. С женщинами. Меньше было бы неприятностей.
– Кто знает, – сказал старик.
– Пойди пойми, – добавил разметчик.
Адамберг, нахмурившись, пытался вникнуть в текст статьи. В луже крови плавал красный зверь. Подпись под снимком гласила: «Чудовищное варварство в Бретийи». Он сложил газету, чтобы прочесть название: «Егерь Запада».
– Ты охотник? – спросил Освальд.
– Нет.
– Тогда тебе не понять. Такого оленя, к тому же с восемью отростками на рогах, подобным образом не убивают. Это варварство.
– С семью, – поправил Илер.
– Извини, – сказал Освальд, посуровев, – у этого оленя было восемь отростков.
– Семь.
Стычка, опасность взрыва. Адамберг поспешил вмешаться:
– На фотографии не видно, семь или восемь.
Все с облегчением глотнули вина. Само собой, добрая ссора занимала определенное место в партитуре мужской ассамблеи, но сегодня, в присутствии чужака, у них были другие приоритеты.
– Такое, – сказал Робер, ткнув толстым пальцем в снимок, – не мог совершить охотник. Этот тип и не дотронулся до зверя, ничего не взял, даже трофеи.
– Трофеи?
– Рога и нижнюю часть правой передней ноги. Он распотрошил зверя просто ради удовольствия. Маньяк. И что, спрашивается, себе думают полицейские из Эвре? А ничего. Им плевать.
– Потому что это не убийство, – отозвался второй оппонент.
– Сказать тебе? Будь то человек или зверь, когда он устраивает такую мясорубку, это значит – у него не все дома. Кто тебе поручится, что он потом женщину не зарежет? Убийцам тоже надо на ком‑то тренироваться, между прочим.
– Это верно, – сказал Адамберг, вспомнив о дюжине крыс в порту Гавра.
– В полиции одни козлы, им это даже в голову не приходит. Болваны.
– Подумаешь, олень, – возразил возражатель.
– Ты тоже болван, Альфонс. На месте полицейских я начал бы искать этого типа, и чем быстрее, тем лучше.
– Я бы тоже, – прошептал Адамберг.
– Вот видишь, даже Беарнец со мной согласен. Потому что такое зверство, слышишь меня, Альфонс, означает, что где‑то здесь бродит сумасшедший. И поверь мне, ты еще о нем услышишь, потому что я никогда не ошибаюсь.
– Беарнец согласен, – добавил Адамберг, пока старик снова наполнял его бокал.
– Вот видишь. И это при том, что он не охотник.
– Нет, – сказал Адамберг, – он полицейский.
Рука Анжельбера замерла в воздухе, бутылка остановилась на полпути к бокалу. Адамберг встретился с ним взглядом. Вызов был брошен. Легким движением руки комиссар дал понять, что он тем не менее не прочь выпить. Анжельбер не шелохнулся.
– Мы тут полицейских не особенно любим, – произнес он, даже не пошевелив рукой.
– Их нигде не любят, – уточнил Адамберг.
– Здесь еще меньше, чем везде.
– Я же не говорил, что люблю их, я сказал, что я – полицейский.
– Ты их не любишь?
– А зачем?
Старик зажмурился, собираясь с силами для неожиданной дуэли:
– А зачем ты им стал?
– От невежливости.
Этот быстрый ответ стрелой пролетел над головами собравшихся, Адамберга в том числе, который сам не смог бы объяснить, что он имел в виду. Но никто не осмелился выдать свое недоумение.
– Во‑во, – подвел итог разметчик.
И рука Анжельбера, замершая, словно в стоп‑кадре, продолжила свое движение, бутылка наклонилась, и бокал Адамберга наконец наполнился.
– Или вот из‑за такого, – продолжил Адамберг, показывая на растерзанного оленя. – Когда это произошло?
– Месяц назад. Оставь газету себе, если хочешь. Полицейским из Эвре плевать.
– Козлы, – сказал Робер.
– Что это? – спросил Адамберг, указывая на пятно рядом с телом.
– Сердце, – с отвращением сказал Илер. – Он влепил ему две пули в бок, потом вырезал сердце и расквасил его.
– А что, есть такая традиция? У оленя вырезают сердце?
Все снова помолчали в нерешительности.
– Объясни ему, Робер, – приказал Анжельбер.
– Обалдеть можно, ты горец и ничего не смыслишь в охоте.