Более вместительная задняя часть с рядами скамеек, как в церкви, предназначалась для мужчин. Женщины сидели в передней части на длинных скамьях, расположенных вдоль стенок. Разделенные, но равные.
Этот автобус, казалось, всегда появлялся рядом с ней, когда ее мысли принимали опасное направление. Очередное таинственное совпадение, которое заставляло ее чувствовать, что Всевышний проявляет личный интерес к ее делу. Он использовал неуклюжие черно‑белые машины, словно закладки в ее жизни, напоминая о том, что, какие бы события сейчас с ней ни происходили, все могло быть гораздо хуже.
Заезжая на стоянку, Манч вспомнила тело в грузовике, ногу в ботинке, разбитое лобовое стекло. Если это Слизняк, то что станет с его малышкой? Раз Карен умерла, Эйша стала сиротой. Вероятно.
«Живи этой минутой, – сказала она себе. – Паркуйся. Отключай двигатель. Вдохни и выдохни».
На стоянке было полно полисменов. Манч не стала запирать машину. Если она и здесь не в безопасности – тогда к черту все. Она прошла мимо большой скульптуры из заржавленных корабельных цепей, установленной на газоне перед зданием суда. Отделение полиции находилось по другую сторону от него. Арестованных содержали на первом этаже. С едой давали молоко, оно нравилось Манч больше, чем горький черный кофе, который давали в Ван‑Найсе. Но в отличие от Ван‑Найса в Санта‑Монике запрещалось курение. Во время ее недолгих заключений в этой тюрьме это казалось ей жестоким наказанием, несоразмерным тяжести преступления.
«Больше никогда!» – подумала она.
Она вошла в здание суда, прошла в дверь, ведущую в отдел надзора за условно осужденными, и назвала свою фамилию регистраторше. Та предложила Манч пройти в кабинет.
– Знаете, куда идти? – спросила женщина.
– Ага, – ответила Манч. – Я уже здесь была.
Она шла по коридору из своих кошмаров. В ее снах у этого коридора не было конца, а она вдруг оказывалась в другом здании и знала, что опаздывает, что, если срочно не отыщет нужный кабинет, условия ее срока будут нарушены и ее отправят обратно в «Сибил Брэнд». Она просыпалась с колотящимся сердцем, запутавшись в простыне ногами.
Обтерев ладони о брюки, она посмотрела на часы и убедилась, что явилась на десять минут раньше. Паниковать нет причины.
Когда Манч вошла, миссис Скотт подняла голову.
– Сейчас я вами займусь, – сказала она, протягивая руку за штампом.
Прижав штамп к красной чернильной подушечке, она резко пришлепнула им бумагу, лежавшую перед ней. Манч увидела, что отпечатавшиеся буквы складываются в слово «НАРУШЕНИЕ». Инспектор отодвинула бумаги в сторону, расправила лацкан синего пиджака и открыла дело Манч.
– Как дела, Миранда? – спросила она.
Никто, кроме миссис Скотт, не называл Манч по имени.
– Мое дело – приходить сюда. Я пришла.
Уголки тонких губ инспекторши, покрытых оранжевой помадой, опустились вниз, а складка между бровями стала глубже.
– А как ваши дела? – вежливо спросила Манч.
– Давай не отклоняться от темы, хорошо? – проговорила миссис Скотт. – Ты продолжаешь работать?
– Я принесла копии платежных ведомостей, – сказала Манч, запуская руку в карман рубашки.
Конечно, она продолжает работать! Если бы в ее жизни произошло какое‑то крупное изменение, вроде перемены места работы или жительства, она обязана была в течение суток поставить в известность своего инспектора.
Миссис Скотт приняла бумаги и вручила Манч отксерокопированный бланк.
– Ты должна заполнить личный финансовый отчет.
Миссис Скотт вернулась к делу, которое только что проштамповала красными чернилами. Под графой «РЕКОМЕНДАЦИИ», на последней странице, миссис Скотт написала: «30 дней общественно полезных работ» – и улыбнулась.
Под графой «РЕКОМЕНДАЦИИ», на последней странице, миссис Скотт написала: «30 дней общественно полезных работ» – и улыбнулась.
Манч посмотрела на бланк, который ей дала инспекторша. В таблице были графы АРЕНДНАЯ ПЛАТА, КОММУНАЛЬНЫЕ УСЛУГИ, ПИЩА, БЕНЗИН, ОДЕЖДА и РАЗВЛЕЧЕНИЯ. На другой стороне нужно было обозначить сумму заработка.
Манч вписала нужные цифры и вернула бланк. Графу «развлечения» она оставила пустой.
– Ты что‑то откладываешь? – спросила миссис Скотт.
– О чем вы?
– Ты зарабатываешь достаточно, чтобы к концу месяца у тебя оставалось несколько сот долларов. Что происходит с этими деньгами?
– Не знаю. Наверное, трачу.
– На нашей следующей встрече тебе придется отчитаться об этих тратах.
– Я все счета оплачиваю.
– И это все, чего ты хочешь? Просто сводить концы с концами?
Похоже, эта женщина не успокоится, пока не найдет, к чему прицепиться.
– Я обязательно подумаю об этом.
Миссис Скотт недоверчиво посмотрела на Манч.
– Ну что ж, увидим. – Она взяла пластиковый контейнер. – Готова?
– Ага.
Манч встала и направилась к туалету в сопровождении миссис Скотт. В коридоре пахло побелкой» Похоже на запах кокаина, каждый раз думала Манч, но ни с кем этим наблюдением не делилась. Каблучки миссис Скотт гулко стучали по линолеуму.
Они вошли в женский туалет, и Манч с облегчением увидела, что больше никого нет.
Она расстегнула брюки и подставила контейнер под себя так, чтобы не закрывать миссис Скотт обзор. Миссис Скотт считала, что наркоман вполне способен принести с собой чужую мочу и попытаться выдать ее за собственную. Манч это было ни к чему. Раньше она даже гордилась струйкой мочи, подтверждавшей, что ее тело очистилось от наркотиков. В последнее время присутствие в кабинке миссис Скотт стало казаться ей унизительным.
Моча наполнила контейнер и потекла по пальцам. Она вылила половину, тщательно обтерла стенки, закрыла крышечку и вручила контейнер инспектору.
– Ты больше ничего не хочешь мне сказать? – спросила миссис Скотт перед тем, как они расстались в коридоре. – Есть проблемы?
– Нет, все в порядке.
Она оттолкнула от себя воспоминание о крови, капавшей с ботинка. Неужели он погиб? На самом деле ушел навсегда? Направляясь к машине, она ощутила вес его ключа у себя в кармане. Почему она не обошлась с ним приветливее? Почему не согласилась поехать присмотреть за его малышкой? Почему хотя бы не пообедала с ним? Лишние полчаса могли бы изменить ход событий – но нет, она была слишком поглощена собой и своими делами.
«Прекрати это! – велела она себе. – Ты даже не знаешь точно, он погиб или не он».
Пока она не выяснит все до конца, успокоиться ей не удастся.
Манч направилась на юг. Когда она въехала на знакомые улицы Венис, ее затопили воспоминания детства – ранних лет, пока еще была жива мать. Тогда Венис‑Бич был волшебным местом, населенным битниками и джазистами, которые относились к ней как ко взрослой. Мама обещала дочке жизнь, полную чудес, – шептала на ушко о волшебных лошадках и замках, убаюкивала ее колыбельными Джони Митчелл.
Манч верила в чудеса – даже когда им приходилось «разбивать лагерь» в гостиных и гаражах незнакомых людей или мыть голову в раковине прачечной. Она была такой глупой девчонкой! Она поумнела только в десять лет, через год после смерти мамы. Прошли долгие месяцы, прежде чем она наконец поняла: все называют небеса чудесными и великолепными, однако мама не вернулась оттуда, да и никто никогда не возвращался. Как же люди узнали, что небеса так уж хороши? Именно тогда она научилась обращать внимание не на то, что люди говорят, а на то, что делают.