Я узнал плоскую вершину сопки и соскочил на нее с крыла, как спрыгивал в детстве с подножки летящего со звоном трамвая под лихой клич: "Осаживай!"
...Теперь я знал, что ты рядом, я понял, что летел к тебе. Я знал, что мы одни, но одиночество с тобой вовсе не уединение в укромностях, напротив, оно требовало простора. Вокруг доколе хватало глаз простиралось каменистое взгорбленное невысокими сопками безлюдье. Я никогда тебя не слышал, в наших разговорах ты только слушала и только молча соглашалась или так же молча возражала. А сейчас я знал, что тишина, охватившая всю необозримую землю вокруг, нужна только для того, чтобы я тебя услышал...
"Я знаю свое дело".
Это прозвучало как бы вдруг, коротко, негромко, как мне показалось, быть может, торопливо. По тому, как слова оборвались, было ясно - продолжения не будет. Ты все сказала.
Я проснулся, я умею заставить себя просыпаться, когда нужно запомнить что-то, услышанное во сне. Мне было весело оттого, что я твои слова не заспал, как бывает, и нет нужды мучительно потом вспоминать что-то чрезвычайно важное, мелькнувшее во сне.
Не знаю, сознаешь ли ты свою жизнь после зимнего пробуждения как новую или как продолжение прежней. Я и про себя-то не знаю, тот же я рядом с тобой, что и на киностудии, или это другая жизнь.
В экипаже, во взводе, отданном в мое подчинение, и в роте, где взводные принимали меня как равного, я чувствовал себя вполне комфортно. Быстрый как ртуть командир роты Толя Вальтер, игравший в свое время за "Крылья Советов" в дубле, радовался моей настырности в постижении премудрости вождения и стрельбы из танка и приемам управления взводом в движении. Все мои невольные ошибки он поспешно брал на себя: "Ой, опять забыл вам сказать..."
За три года, прошедшие после моего первого бегства в танковый полк - тот стоял тоже в Заполярье, но значительно южнее, - что-то я еще не успел забыть, что-то припомнил, а многому с охотой учился заново. Спрашивал не стесняясь и солдат, и офицеров, и те в воздаяние за мое прилежание охотно объясняли, показывали и давали полезные советы. То, что они делали по необходимости, то, что для них было рутиной, меня увлекало своей новизной и разнообразием новых ощущений. За мое коротенькое лето мне нужно было прочувствовать с возможной полнотой службу северного танкиста. О том, что я появился в полку, уже имея некоторые навыки в обращении с разнообразной военной техникой, я предусмотрительно не говорил.
По плану боевой подготовки на двадцать третье июля было назначено вождение танков на плаву.
Нас, "средняков", это, естественно, не касалось, но я обратился к командиру полка с просьбой разрешить присутствовать на вододроме во время учебных занятий батальона плавающих танков.
- Решите этот вопрос с вашим командиром, - глядя мимо меня, проговорил Б-в, давая понять, что власти командира роты вполне достаточно для управления моей судьбой. Дескать, пусть Генеральный штаб и Толя Вальтер занимаются вами, а у него есть и кроме этого много важных дел.
- Благодарю, товарищ полковник!
В армейском обиходе в обращении к подполковникам приставка "под" как бы случайно опускается. Этикет позволяет такую извинительную и лестную для самолюбия старшего офицера оговорку в отдельных случаях. Я же не упустил возможность показать знакомство с тонкостями армейского этикета. Подполковник меня не поправил.
На вододром для выполнения упражнений на плаву прибыли со своим плавающим танком и ребята из разведроты под водительством капитана Федорова, с которым дружил мой Вальтер, и нам пару раз случалось встречаться в застолье. Федоров принадлежал к тем серьезным, без позы людям, которые не признают легкого приятельства, на приятельские сближения не податливы, долго приглядываются к людям, но в дружбе бывают немногословны и самоотверженны.
Мне хотелось сойтись поближе с Федоровым, я чувствовал в нем человека основательного, интересного. Но, сохраняя доброжелательность, он ждал с моей стороны подтверждения серьезного отношения к делу, которое он выбрал для себя сознательно и, похоже, на всю жизнь. Собственно, сказать "ждал" было бы преувеличением. Так, наблюдал как бы издали и, может быть, не без своего интереса.
- Дадите машину сплавать? - подошел я к Федорову. Я был старше капитана лет на десять минимум, но обращаться на "ты", как к большинству его ровесников, почему-то не хотел.
- Знаете "плавуна"?
- Только посуху.
"Т-76", танк плавающий, четырнадцать тонн, "катер с пушкой", по ироническому определению почти сорокатонных "средняков", мне довелось водить только по танкодромам и стрельбищам на земле, а плавать не пришлось.
- Надо попробовать, - улыбнулся Федоров, и даже в том, как он это сказал, был виден человек спокойный и решительный.
Дело осталось за малым.
Я подошел к командиру полка, внимательно следившему за тем, как ловят и ставят на место сорванный ветром один из трех буйков, расставленных углом и обозначающих "дворик". Танк должен войти в этот угол, остановиться и выйти задним ходом, и все это не касаясь буйков ни в коем случае.
- Товарищ полковник, разрешите провести заезд? - обратился я, не очень уверенный в правильности терминологии. И действительно, командир смотрел на меня так, словно я еще только что-то собирался сказать. Похоже, что из услышанного он понял лишь "товарищ полковник". Увидев, что меня то ли не поняли, то ли не хотят понять, пояснил:
- Проехать хочу.
- Да-да, пожалуйста, - с неожиданной готовностью откликнулся Б-в, будто давно ждал моей просьбы, - заряжающим?
Едва ли не танкист сможет оценить меру унижения, вложенную в этот вопрос. Заряжающие, "закидные", - это, как бы сказать, илоты в танковых войсках. А ехать заряжающим на не стреляющем танке - это занятие для перспективной девушки...
Все, стоявшие у командной вышки, прячась от ветра, деликатно сделали вид, что не слышали убийственного вопроса командира.
- Нет, товарищ подполковник, - я четко выговорил все буквы в его звании, на рычагах. Заряжающий на стрельбах нужен, - продемонстрировал я глубокое понимание специфики сегодняшних занятий.
Все, кто стоял рядом, с немалым удивлением обернулись ко мне и со вниманием ждали, что же ответит командир.
- Мне разведчики дают свою машину, - сказал я, подтверждая решительность своих намерений.
- Ну, раз разведчики дают машину, ну что ж, поплавайте, поплавайте... - И как бы в предвкушении забавы, командир позволил себе как бы улыбку. И тут же улыбку сдуло новым порывом колючего ветра: - Под их ответственность.
Это был настоящий, опытный, может быть, уже обжегшийся на каких-то ЧП командир. Он знал, как важна для следствия, подтвержденная свидетелями, всего лишь одна реплика "под их ответственность". Если этот непонятно зачем в полку объявившийся "кинщик" нырнет сейчас вместе с танком и не вынырнет, вот эта коротенькая фразочка, "под их ответственность", не даст ему, командиру, утонуть вместе со мной. На это словечко он надеялся гораздо больше, чем на танк-спасатель, стоявший, как говорится, под парами и готовый ринуться на выручку в случае необходимости.
- Разрешите? - по-строевому произнес я.
Командир только покивал головой.
Я подбежал к разведчикам, стоявшим неподалеку от старта своей командой. Отдал фуражку и с удовольствием натянул теплый шлемофон.
С вышки управления раздалась команда, разорванная на куски ветром, пока летела к нам, но и в обломках можно было узнать: "К машине!" За командира в танке шел механик-водитель, я за механика, так что в строю перед танком младший сержант занял место командира, а я одесную.
"...