— А я думала, ты утонул, — сказала Нила. Варан не ответил.
— Ты дурак, — сообщила Нила.
Варан молча согласился. Может быть…
— Давай руку, — сказала Нила.
— А я не вижу где…
— Да вот…
Он снова взобрался в седло за ее спиной.
— Какой ты холодный, — сказала Нила. — Бр-р…
И, повернувшись, обняла его за шею.
С самого утра она показывала «этому хлыщу» все подводные пещеры, до которых можно было добраться верхом. Они наскоро пообедали жареными моллюсками; они почти даже не говорили — только о деле. Сам по себе хлыщ ныряет, как надутый воздухом шарик, — голова вниз, все остальное на поверхности. Но он довольно быстро научился нырять на Журбине и вообще неплохо сошелся со змейсихой. В конце концов, они пробрались даже в тот колодец, ну, помнишь, там такой опасный узкий проход… Хлыщ не испугался и пожелал увидеть его тоже. Чего-то искал, но не нашел ничего, кроме дохлой змеи. Как она туда попала? Может, течением прибило?
Нила рассказывала, а Варан сидел у костра, сушил рубаху и слушал.
…В конце концов, они оба совершенно измотались — он потому, что относится к самой худшей породе изнеженных горни, а она потому, что все-таки за него отвечает, а шли они по таким местам, куда гостей водить опасно. И когда перед самым почти стойлом из воды вдруг вылез Варан со своими дурацкими, ну просто идиотскими подозрениями…
— Знаешь, я бы тебя утопила. Велела бы Кручинке пару раз хвостом стукнуть… Может, и жалко было бы потом.
— Кручинка меня любит больше, чем ты, — сказал Варан.
— Дурак, — Нила отвернулась. — Знаешь, что тут было… из-за тебя?
— Опять я виноват…
Пламя костра высвечивало стены, узор мха на камнях, рисунок трещин. Варан хотел рассказать о комнате, обшитой деревом, о прожилках для соков, когда-то текших внутри столетних стволов, — но испугался, что это не к месту. Или что Нила не поймет.
Дым тянулся вверх. Искал путь наружу. Вытягивался в дверной проем.
— Скоро конец сезона, — сказала Нила.
— Ты вернешься на Малышку? — спросил Варан, обрадованный возможностью сменить тему. Нила покачала головой:
— Мать… Ну, короче, мать договорилась, чтобы меня взяли наверх. Княжна, ну, Князева дочка, хочет большую свиту…
Варан молчал, пораженный этой новой бедой.
— Я думала, — отрешенно продолжала Нила, — что ты… Ну, что тебя уже — все… Поэтому согласилась. А теперь поздно менять… Слушай, может, и тебе… Тут, наверху, тоже люди нужны. Хоть бы и на пристани…
Варан вспомнил причальника Лысика.
— Нет. У меня дом, поле, отец, мать, сестры… И ведь мы хотели пожениться — ты помнишь?
Нила отвела глаза:
— Помню. — Нила пожала плечами.
— И что теперь?
— Не знаю.
— У тебя кто-то есть? — свирепо спросил Варан.
Нила улыбнулась:
— Нет… Когда ты ревнуешь, ты смешной.
— Смейся, — предложил Варан. — А ты знаешь…
Он вдруг вспомнил, что не успел сообщить Ниле о том, кем на самом деле был «этот хлыщ». Он уже открыл рот, чтобы сказать, чтобы увидеть на ее лице растерянность, недоумение и страх — и вдруг понял, что говорить ни в коем случае нельзя. Так она забудет его через день — а зная, станет вспоминать сегодня и завтра, перетряхивать в памяти детали, придавать им новый смысл; незначительный образ «хлыща» укрепится и вырастет, питаемый любопытством…
— Что? — спросила Нила.
— Ничего, — Варан отвернулся. — Давай спать.
На другой день он провел по малому маршруту чьего-то зазнавшегося слугу — самоуверенного и наглого, в отсутствие хозяина мнящего себя господином. Варану, впрочем, было не привыкать — он ни разу не потерял терпения. Уходя слуга бросил ему мелкую монетку на чай; Варан поймал.
Больше заказов не было.
Варан оседлал Журбину (Кручина, чем дальше, тем свирепее проявляла норов) и отправился в пещеры — один. Добравшись до «каменного сада» — места, где была найдена сотка, — натянул поводья и велел змейсихе остановиться.
В расщелине скалы нашел подходящий камень — не очень большой, но и не маленький, обросший ракушками. Прижав камень к груди, нырнул.
Брюхо у Журбины было желтое, лапы врастопырку. Варан опускался все ниже, почти не прилагая усилий. Здесь нет дна; камень будет падать и падать, пока не ляжет на чей-нибудь огород…
Вода все сильнее наваливалась на уши. Варан судорожно сглатывал, выпускал из носа пузырьки воздуха; среди толщи воды ему виделось радужное сияние. После тюрьмы оно мерещится всюду: в выгребной яме, в тарелке супа, в морской глубине…
Воздух в груди перегорел, превратившись — так казалось — в жгучую смолу. Варан выдохнул его, пузырь за пузырем, поднимаясь на поверхность; схватил воздух ртом. Отдышался. Снова полез в расщелину — на поиски нового камня.
Журбина смотрела на него с насмешливым удивлением.
— Отдыхай, — сказал ей Варан. Змейсиха утомленно положила голову на воду, так что над поверхностью остались только ноздри, глаза да рога.
Он нырял еще и еще. Звенело в ушах, кололо в груди. Камни попадались легче и тяжелее, один раз Варан нырнул так глубоко, что едва сумел выбраться…
Близился вечер. Пробивающийся из-под воды свет сделался очень теплым, мутно-опаловым.
— В последний раз, — хмуро сказал Варан Журбине. — Ты уж подожди меня, не злись.
И нырнул.
И почти сразу увидел радужное сияние.
Выронив камень, он завис в толще воды, растопырив руки и ноги, как змейсиха. В десяти шагах — если расстояние под водой можно мерить шагами — смутно переливалась маленькая радужка.
Нет-нет, подумал Варан. Из ноздрей его вырывались пузырьки, уходили наверх, где никто, кроме Журбины, не ждал.
А если она настоящая? Вдруг вывалилась из кармана давешнего спесивого слуги?
Он схватил купюру. Лихорадочно огляделся, но вокруг не было ничего, кроме воды, темной внизу, светлой — с бликами — над головой. Тогда, зажав деньги в кулаке, он ринулся наверх.
На поверхности, очень некстати, у него пошла носом кровь. То и дело вытирая губы тыльной стороной ладони, он велел Журбине плыть домой.
Нилы, по счастью, не было в гроте. Возможно, она еще не вернулась с базара, а возможно, просто вышла по какой-то надобности и вот-вот могла вернуться. Найдя в пещере самое светлое место, Варан разглядел купюру внимательнее. Вторая сотка была точной копией первой.
Варан решил, что самое время сесть и подумать.
А вдруг купюра настоящая, ныл тоненький внутренний голосок. А вдруг на нее можно купить лодку и уплыть с Круглого Клыка хоть сегодня? Уплыть в кильватере большого корабля — к тем землям, где леса до неба…
Этот молодой поддонок, сказал князь, нашел тайник с фальшивыми деньгами и тем отвел от нашего острова угрозу карантина. Он заслуживает награды. Пусть он теперь будет горни и живет под солнцем со своей женой…
Варан поднялся — и снова сел.
Да засунь ты эту купюру куда-то под камни, чтобы никто не нашел. Забудь о ней, будто и не бывало… Что, соскучился по Тюремной Кишке?
Где две купюры — там, значит, есть еще? И когда они выплывут? И кто их поймает?
Если только дойдет до князя… Даже не так. Если только дойдет до мага — остров будет немедленно заперт от всего мира, не разъедутся гости, не придут плотогоны. Нечем будет топить в межсезонье. Нечем будет кормить невольных узников. А на следующий сезон — и на послеследующий, и еще, и еще — богатые горни повезут семейства куда угодно, только не на «этот проклятый Круглый Клык»…
Варан, сунул купюру за пазуху. Он решил пойти к отцу; в последнее время он слишком часто полагался на себя и слишком явно совершал глупости. Пойти к отцу и рассказать все как есть: у Варана будто камень свалился с души. Он выбрался из пещеры и, то и дело вытирая губы (проклятая кровь все не унималась), запрыгал с камня на камень к дороге.
— Далеко собрались?
Варан споткнулся. Человек, появившийся невесть откуда, загораживал ему дорогу; у человека были серо-голубые глаза и длинные волосы. Широкополая шляпа бросала тень на слишком бледное — не по сезону — лицо.
— Откуда кровь? — спросил Императорский маг, подходя ближе. — Донырялся?
Варан отступил на шаг. Отнял от лица руку; губы сразу же сделались мокрыми и противно-липкими.
— Стой, — повелительно сказал маг, протягивая руку, и Варан обмер.
— Это не тебе, — маг усмехнулся уголком рта. — Пошли…
— Куда?!
— Куда-нибудь, где ты мог бы морду вымыть…
Кровь на лице подсыхала, стягивая кожу. Варан подумал, что можно выбросить купюру так, чтобы маг не видел. Или теперь уже нельзя?..
Не сводя с него глаз, маг снял с пояса баклажку. Вытянул пробку, протянул:
— Умойся.
Варан плеснул из баклажки на ладонь. Руку свело от холода — вода была ледяная и чистая. Варан осторожно лизнул — так и есть, пресная, не иначе, как из личных Князевых запасов. Глупо и даже бесчестно тратить такую воду на умывание. Проведя мокрой рукой по лицу, он вернул баклажку хозяину:
— У нас здесь пресную просто так не льют.
— Строго, — маг прищурился. — Может, напьешься?
Варан, помедлив, покачал головой. Радужная купюра жгла кожу под мокрой рубашкой. Проклятая Шуу, да ведь она, наверное, просвечивает!
— Ты много нырял, — сказал маг. — Поражаюсь, как у вас это получается… Что люди, что звери… Да, хотел бы я провести детство на Круглом Клыке…
Варан потрогал нос. Кровь остановилась. Его могущество — вот этот парень в широкополой шляпе — сказал «стой», и она послушалась. Его, Варана, собственная кровь.
— Гляди-ка, — маг смотрел теперь Варану через плечо. — Красиво…
Если это ловушка, мне все равно не отвертеться, подумал Варан и посмотрел на море.
От Круглого Клыка веером, как птицы, уходили корабли. Разноцветные паруса казались особенно яркими в свете вечернего солнца. Время от времени над бортами поднимались клубы дыма, и спустя несколько секунд доносился хлопок. Гости салютовали острову, прощаясь.
А над кораблями плыл, раздувая бока, расписной шар, надутый огнем. Варан подумал, что шар красивее, чем солнце.
— Ловят последний ветер, — сказал маг за спиной Варана. — Уходят… Туда, где не бывает сезонов.
В его голосе прозвучала откровенная зависть. Варан подумал: если ты так не любишь сезоны, то и отправляйся с ними, мы тебя не держим.
Маг вдохнул воздух. Ноздри его задрожали; он слабо улыбнулся:
— Моряки на палубе, наверное, говорят о смерчах. Они боятся водоворотов, сейчас ведь как раз начинает крутить… Он такой красивый, этот ваш «каменный сад». Жалко, что в межсезонье до него никак не добраться…
Играет, как сытуха с червем, тоскливо подумал Варан. Он велел отпустить меня, строго приказал, чтобы отпустили… Чтобы я навел его на поддельный клад. И я, как дурак, сделал то, чего от меня ждали.
— А галеры уйдут последними, — сказал маг, все еще глядя на море. — Редкое зрелище — три сотни одновременно взлетающих весел… Для вас, местных, это всего лишь конец сезона. Для меня — все впервые.
С верхней пристани поднялась патрульная крылама. Описала первый круг очень низко, пронеслась над головами Варана и мага, обдав теплым запахом ухоженного птичника. Свечой поднялась в небо, замерла в зените, снова закружила, теперь неторопливо, с ленцой, то и дело зависая в потоках восходящего воздуха…