Девочки вырезали воротники из бумаги, и мы на каждый стебель надели такой воротник, чтоб муха не пристроила своих яичек на грядке.
- Не столько того борща поешь, сколько мороки примешь, - сказал Вышниченко, утирая пот со лба.
- Борщ - не роскошь, а суровая необходимость, - откликнулся Митя, - и борщ мы тебе обеспечим!
- Я и сам себе обеспечу, - отвечал Выпшиченко, угрюмо обряжая капусту бумажным воротником.
Потом на капусту напали гусеница и бабочка-белянка. Это вредное существо выгрызает мякоть и оставляет от капустного листа одни жилки получается этакое голубовато-зеленое, кружево. Мы боролись с этой самой белянкой засучив рукава. Мы унитожали кладки яичек на ребристой изнанке капустного листа, а взрослых гусениц собирали и скармливали курам. Коломыта - тот настрогал палочек, намазал их капустным соком и натыкал в грядки: бабочки стали откладывать яички и на них.
- Она капустный запах любит, вот и попалась, - сказал Василий, собрав палочки, и не то чтобы мстительно, но с удовольствием швырнул их в печку.
- Что ж ты, сам каких-то два десятка настрогал, а всем не сказал? спросила Лида.
Василий вскинул на нее глаза - в них недоумение. Он привык отвечать сам за себя. Увидит, что рядом Катаев действует не так, поправит. А вот какую-то свою придумку подсказать всем - на это у него пока догадки не хватает...
Но главное - тогда же, в августе, обрушилась на нас засуха. В ярко-синем небе ни облачка, не верится, что, бывало, оттуда хлестал дождь тяжелый, непроглядный ливень. Воздух раскален, даже дышать трудно; а посевы требуют поливки, и не как-нибудь - лейкой, поверху, - а настоящей, щедрой, чтоб влага проникала до корня, чтоб напиться вволю. И больше всех хотела пить капуста: на ее распластанный лист солнечные лучи падают отвесно и за день выпивают из кочана добрых полведра воды, - попробуй возмести эти полведра, когда дождя нет, - весь колодец вычерпаешь! Значит, остается одно: речка. Она не очень далеко, но под горой.
Каждый день один отряд только тем и занимался, что таскал ведра, наполняя бочки снова и снова, без передышки. Истово трудился Коломыта, сварливо - Катаев, весело - Митя.
- Черт бы ее подрал, эту капусту, пропади она пропадом, - приговаривал Николай.
- Слыхал такую пословицу: "Под силу беда со смехом, а невмочь беда со слезами" ? - говорит Митя.
- А кто это плачет, может, я?
- Думаешь, непременно надо слезы лить? Ты слез не льешь, а ноешь, ноешь хуже всяких слез.
- Ничего я не ною, и отстань!
- Ох, и нервный же ты, - вздыхает Зина Костенко.
Николай свирепо смотрит на девочку и ни с того ни с сего опрокидывает ведро воды себе под ноги - ведро, которое он с таким трудом тащил из-под горки.
...Ночью я просыпаюсь невесть отчего и с минуту соображаю - что же меня разбудило? Выглядываю в окно - ночь лунная, тишина. Но нет, что-то не так. Не выхожу - выскакиваю из дому. Под горой у речки движение. Ребята набирают полные ведра и передают друг другу по цепочке все дальше, дальше в гору - к капустному полю. Будь у нас вдвое больше ребят, и тем досталось бы немало работы, а тут, без малышей, не так их много - тоненькая цепочка.
- Каждый может спать спокойно, а пожарный - никогда, - слышу я голос Мити.
Он их и вытащил, осеняет меня. Становлюсь в цепь, принимаю от Катаева ведро.
- Тише, расплещете! - говорит он.
Может, этой ночью я окончательно понял: мой дом здесь. Эти ребята мои. Никуда я от них не хочу уходить. Даже назад, в мою Березовую.
II
Захара Петровича Ступку я разыскал в Криничанске. Он был первоклассный столяр, знал токарное и слесарное дело.
Ростом Захар Петрович был невелик, щуплый, востроносый, лицо с кулачок, и с этого лица то сурово, то словно бы с печалью и тревогой смотрели крохотные, глубоко запавшие острые глазки.
А брови над ними нависли большие, густые и точно чужие на этом детски маленьком личике.
Мое предложение поехать к нам и обучать ребят ремеслу он поначалу выслушал без интереса. Потом начал набивать себе цену: он, мол, тоже не лыком шит, в учении понимает толк, через его руки прошло видимо-невидимо фабзайцев. Я ответил, что сразу это почуял, потому и уговариваю его, а не другого, и не отступлюсь, пока не уговорю.
- А чего меня улещать? - вдруг сказал он. - Я давно согласный.
Он и впрямь был превосходный мастер и неутомимый человек. Лентяев ненавидел и знаться с ними не желал.
- Мое дело учить, - говорил он упрямо, когда ему доказывали, что и нерадивого надо приохотить к труду, - а кто учиться не расположен, пускай мне глаза не мозолит.
Он умел и показать и объяснить, но едва замечал небрежность, лень, не стыдил, не увещевал, а попросту выгонял мальчишку из мастерской с одним и тем же напутствием:
- Пойди скажи, чтоб тебя там воспитали.
По выходным дням он запирался у себя в комнате и, судя по всему, пропускал рюмочку. К вечеру затягивал украинские песни - хриплым, простуженным голосом. В будни не пил, на работу являлся строгий и даже щеголеватый, в чистой, собственноручно выглаженной спецовке. Такой же до щегольства доходящей аккуратности требовал и от ребят. Не терпел измазанных краской курток, ненавидел нечищеные башмаки или встрепанные вихры.
- Иди отсюда, - говорил он какому-нибудь Вышниченко. - Не в хлев пришел.
После долгих поисков, раздумий и размышлений - за какое дело взяться? мы получили в Старопевске, заказ на производство бильярдных столов. Дело это оказалось, в общем, не очень хитрое. Первый блин (он же стол), как и полагается, вышел комом - сукно легло неровно, морщило и коробилось, - но уже на следующем столе зеленая яркая поверхность была гладкой, как озеро в тихий день.
Ваня Горошко вместе с девочками плел сетки - лузы. В первые же дни он пристроил подле себя планку с бахромой из ниток и время от времени заплетал из ниток косичку - одну, другую, третью...
- Это чтоб видно было, сколько я сделал сеток, - объяснил он мне. - Я быстрый, глядите, сколько я в день делаю! Я шустрый, за мной не угнаться.
Похвастать он, конечно, любил, но работал и вправду шустро. В этом нетрудно было убедиться - стоило сосчитать косички из ниток.
Постепенно для каждого стало важно не только то, как он сам справился с работой. Что из того, что ты свое дело сделал хорошо, когда Литвиненко кладет краску неровно, за ним перекрашивай да перекрашивай. Вечером, глядишь, не на коне, а на верблюде плетется твой отряд. А все из-за чего? Из-за Литвиненко! Эй, Литвиненко, долго так будет?
Однажды Лира приплясывал у доски соревнования, потому что их отряд оказался впереди всех. И вдруг Искра сказал:
- Неправильно они впереди. Только нынче за контрольную по арифметике "плохо" получил. А в спальне у них вон сколько пылищи и окна грязные.
Что тут сталось! Лира кричал обо всем сразу: и что школа - одно, а мастерские - совсем другое. И что "плохо" он получил по чистой случайности ("Вот и Федька скажет, и Колька скажет!") -он просто не понял задачку, а если бы понял, так и решил бы. И контрольная тут ни при чем, и пылища ни при чем, и окна грязные ни при чем, тут не окна считают и не пылищу, тут бильярдные столы, и зачем зря болтать! И Степан всегда так - вдруг ни с того ни с сего лезет со своей арифметикой, и окнами, и пылищей. И чего его слушать!
Слушать Лиру было одно удовольствие, что бы он ни вопил, - столько страсти он вкладывал в каждое слово, так сверкали его глаза, столько презрения звучало в голосе, когда он произносил "арифметика" или "пылища".