Влиянием, – добавила Евдокия Самсоновна.
И тут Леша растерялся. Надеяться, что все здешние полубандиты станут под его руководством паиньками, было, конечно, наивно, но сказать бабушкам, что он даже мечтает сделаться главарем этой шайки, было еще глупей. После долгой паузы Леша наконец заявил:
– В общем, дорогие бабули, мне этот разговор надоел. Мы все равно друг друга не поймем. И вообще я есть хочу. Баба Тоня, обедать скоро?
– Щи и котлеты на плите, – сухо ответила Антонина Егоровна. – Еще горячие. Можешь идти и есть.
И Леша ушел, не сильно, но все-таки хлопнув дверью. Потом все услышали, как хлопнула дверь кухни. Антонина Егоровна собралась было что-то сказать, но ее сгорбленная сестра приложила палец к губам, вскочила с присущей ей живостью, хитро улыбаясь, просеменила к двери, приоткрыла ее и, заглянув в переднюю, снова закрыла.
– Я в его возрасте очень любила слушать, что обо мне говорят, пояснила она и вернулась на свое место.
Совет бабушек начался. То, что Леша поборол в себе размазню и даже приобрел какой-то вес во дворе, их радовало. С другой стороны, они опасались, как бы "житье и вытье с волками" их внука не зашло слишком далеко.
– Ну, хорошо, милейшие мои! – говорила Татьяна Егоровна. – Это весьма приятно, что он какой-то там авторитет у них завоевал. Но ведь Лешка малый впечатлительный, он ведь может почувствовать, что в силу вошел, и может по скользкой дорожке пойти.
– Вот этого я и боюсь, – подтвердила ее сестра. – А потом поди попробуй его с этой дорожки свернуть! Вы заметили, каким развязным тоном он уже с нами говорит? Вы, мол, для меня теперь – нуль без палочки, я, мол, теперь сам себе голова!
– Тут есть. Резон, – согласилась Евдокия Самсоновна. И все трое стали обсуждать, как бы сделать так, чтобы Леша, сохраняя уважение местного хулиганья, все-таки не очень-то подпадал под его влияние.
Говорили долго, но ничего толкового придумать не могли.
Все они понимали, что Леша находится сейчас в таком состоянии, когда никакими уговорами делу не поможешь, что их мягкий, деликатный внук, как говорится, закусил удила. И тут Евдокию Самсоновну вдруг осенило.
– Может быть, Вальку, – сказала она. – На недельку. Пригласить погостить.
Ее не сразу поняли, и Антонина Егоровна спросила:
– Какого Вальку?
– Вальку. Из Ленинграда. На недельку. Хотя бы.
Бабушки-сестры переглянулись между собой и вдруг просияли. Они поняли, что это прекрасная идея.
– Дуся, вы умница! – сказала Антонина Егоровна.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Валя Рыжов займет важное место в этой истории, поэтому для рассказа о нем я отвожу целую главу.
Он был самым лучшим другом Леши, просидевшим с ним за одной партой начиная с первого класса и кончая седьмым. Дома, в которых жили ребята, стояли, что называется, нос к носу по обеим сторонам узкого переулка, и мальчишки по нескольку раз в день бегали друг к другу, даже в мороз не надевая пальто. Благодаря ребятам подружились и семьи Тараскиных и Рыжовых. Родители мальчишек звали друг друга по имени и тоже часто бегали зимой без пальто.
Дружба Тараскина и Рыжова, как видно, держалась на принципе: противоположности сходятся. Про Лешу взрослые говорил: "Какой он не по годам серьезный, положительный!", а по адресу его друга восклицали: "Какой он все-таки еще ребенок для своих лет!"
Леша любил научно-популярные книги, книги по технике и о знаменитых путешественниках. Валя предпочитал фантастику, детективные и приключенческие повести. Леша любил конструировать, что-то мастерить. Уже в четвертом классе он собрал миниатюрный радиоприемник, принимавший только станцию "Маяк". Слушать передачи по нему можно было, засунув в ухо специальный вкладыш, прикрепленный к маленькому телефонному капсюлю.
Валя попытался сделать такой же приемник, но терпения у него не хватило. В пятом классе у друзей как-то само собой получилось разделение труда. Леша продолжал конструировать и мастерить, а Валя находил самые неожиданные применения для изготовленной Тараскиным техники.
Уже с помощью отца Леша построил усилитель к своему приемнику, чтобы можно было вести громкоговорящий прием. Валя случайно узнал, что при наличии усилителя телефонный капсюль может служить и микрофоном, и предложил протянуть линию связи через переулок из окна в окно. Леша сказал, что у них в квартирах есть настоящие телефоны, но Рыжов горячо отстаивал свою идею. Во-первых, утверждал он, пользоваться самодельным телефоном куда интересней, чем настоящим; во-вторых, это даст им возможность поддерживать связь между собой, когда обычный телефон будет занят взрослыми, и в-третьих, собственная линия связи позволит им вести, когда нужно, секретные переговоры.
Описывать всю сложность произведенных работ я не буду: не всех читателей заинтересуют технические подробности. Скажу только, что взрослые, смеясь, называли сооружение линии связи "стройкой века". А вот как осуществлялась эта связь, надо объяснить подробней. Если Валя хотел начать переговоры с Лешей, он нажимал на аппарате кнопку, и у Тараскина зажигалась лампочка от карманного фонаря. Если Леши в это время в комнате не было, Валя, потыкав в кнопку безрезультатно, подходил к настоящему телефону, набирал номер, просил Лешу подойти к своему аппарату. После этого он бежал к себя, включал аппарат, передвигал на нем рычажок и подносил телефонный капсюль к губам.
– Лешка, ты слушаешь? Прием!
Так как капсюль служил попеременно и микрофоном и телефоном, то, сказав "прием!", надо было перенести капсюль к уху, передвинуть рычажок на усилителе и слушать, что скажет собеседник. Такая процедура была сложновата, но она мальчишкам нравилась. Как объяснил Лешин отец, она походила на работу радистов геологических партий, разбросанных по тайге. Дальше разговор происходил таким образом:
– Слушаю. Прием, – отвечал Леша.
– Ты задачу двести семьдесят решил? Прием.
– Решил. Прием.
– Какой у тебя ответ? Прием.
– Икс равен нулю, игрек – двести один. Прием.
– Спасибо. Вопросов нет? Прием.
– Нет. Прием.
– Тогда – до связи! Прием.
– До связи! – отвечал Леша, и тут уже надо было не говорить "прием", а просто выключить усилитель.
Надо сказать, что друзья не учли одного: для их линии требовался экранированный провод, а они пользовались обыкновенным. В результате усилитель, сделанный Лешей, превратился в приемник, принимавший все без разбора.
Разговаривая между собой, ребята должны были перекричать сразу несколько радиопередач, которые врывались в их наушники, да еще какой-то треск, жужжание и прочие помехи.
Через неделю Рыжов явился к Тараскину и сказал:
– Слушай! Ну что мы с тобой, как маленькие, мучаемся с этой мурой, когда в доме настоящие телефоны есть!
Леша не напомнил ему, что он такую мысль уже давно высказывал, а Валя продолжал:
– Мы эту штуку гораздо лучше можем использовать. В практических целях.
– А как именно?
– Ну, например, для подсказки...
– А точнее?
– А точнее, значит, так: предположим, я не выучил, что задано по какому-нибудь предмету, а меня вызывают к доске. А у тебя капсюль в ладони и провод в рукав проходит, и ты мне...
– А у тебя телефон из уха торчит и учитель этого не замечает?
– Лешка, не считай меня круглым дураком. Я каждую мелочь обдумал. Я телефон вставляю заранее и обматываю свою голову бинтом, будто у меня ухо болит. Проволоку пропускаю под воротник, под куртку, под брюки.
– А конец проволоки, длиной, наверно, метров в пять... он за тобой волочиться будет из-под брюк?
– Нет, Лешка, ты какой-то тупой сегодня.