– Хочешь сказать, я ее вблизи мало видел, что ли? – усмехнулся Давид. – У меня экран во всю стену, можно все подробности разглядеть.
– Неужели ты и правда собираешься ее снять?.. Нет, тебе как владельцу клуба дадут, наверное, подойти и выразить симпатию… Но неужели ты и правда надеешься, что она на тебя польстится?
– Ну что ты привязался? Ничего я не собираюсь… Тебе-то какое дело?
– Она же порнозвезда, Давид! Ее профессия – красиво трахаться. Неужели ты надеешься, что и хобби у нее такое же? Она начала сниматься, когда ей было семнадцать лет. Десять лет беспрерывного траха, десять лет! Да у нее, наверное, на сперму аллергия, а при виде очередного члена начинается нервный тик.
– Нет, похоже, ты и правда хочешь оказаться в черном списке клуба.
– Все молчу, молчу… Слушай, а если у тебя все-таки получится… Ты не боишься опозориться, осрамиться? Ведь до тебя у нее были самые лучшие самцы этого мира! Неужели тебе ни капельки не страшно тягаться с порноактерами?
Давид обреченно вздохнул и посмотрел на расписанный фресками потолок.
В клуб они прибыли к полуночи. Никогда он не появлялся в «La-La» так рано. Всем известно, что первыми обычно приходят те, кто боится, что его завернут в hot time.
– А вдруг она вообще не придет? – ныл Артем.
– Пожалуй, я тебе даже не буду говорить, сколько она получила за то, что сюда придет.
Заказали лимонную «Маргариту». Девчоночий коктейль, но Давиду не хотелось хмелеть. К часу ночи Артему наконец надоела роль раздражающего фактора, и он присмотрел себе девушку-на-вечер – рыжеволосого ангелочка в платье, которое спереди могло показаться неуместно строгим, зато открывало всю спину до самых ягодиц. Давид понаблюдал за ними несколько минут – какая предсказуемость. Московская клубная романтика словно существует в параллельном мире, где время бежит в десять раз быстрее. Вот она выкрикивает ему в ухо свое имя – кажется, Эльвира. Он на минуту отходит к бару, а возвращается с запотевшим бокалом «Пинаколады». Две минуты о чем-то болтают. Девушка смеется, откинув голову назад и теребя наманикюренными пальчиками выбившуюся из прически кудрявую прядь. А рука Артема уже по хозяйски путешествует по ее обнаженной спине, настойчивый палец скользит вниз по позвоночнику, Эльвира поводит бровью и без улыбки смотрит ему в глаза, и вот они уже целуются, и вот он уже просительно смотрит в сторону Давида. Хочет ключ от VIP-ложи получить. И так четыре ночи в неделю – с четверга по воскресенье. А ведь им всего по двадцать лет.
Давид распорядился, чтобы ключ ему выдали. Пускай резвится. А то вечно при нем, при Давиде, на вторых ролях.
Ева Ангелито появилась в половину третьего, к тому времени, как переплатившие за столики завсегдатаи уже начали подозревать подвох. Она появилась, и всем сразу стало понятно, что в клубе – звезда, и все, даже те, кто не слышал ее имени и ни разу не видел ее лица, сразу догадались, что звезда – именно она. Сейчас каждая вторая жена разбогатевшего владельца бензоколонок стремится создать вокруг себя ауру зведности. Норковые шубы летом и босоножки зимой, личные ассистенты (как будто бы они и правда чем-то занимаются и достойны, чтобы им ассистировали), телохранители (как будто бы они и правда кому-то нужны)… У Евы Ангелито получалось выглядеть звездой и безо всей этой никчемной мишуры.
На ней были просторные шелковые шаровары, черный топ. Легкий загар, алая помада, лента в художественно взъерошенных волосах. Недавно она сделала короткую стрижку, ей это шло. Ева выглядела гораздо моложе своих двадцати семи лет. Ее телохранители держались на несколько шагов позади, словно они и не с ней. Ева приветливо улыбалась всем тем, кто ловил ее немного рассеянный взгляд, и, пробираясь к своему столику, даже пару раз остановилась с кем-то поболтать.
Давида словно током подбросило. Давно он не чувствовал ничего подобного, очень давно. И куда подевался его внутренний доминирующий альфа-самец? Это было так странно, так странно – но на минуту он вдруг почувствовал себя застенчивым подростком. Ему не к месту вспомнилась единственная девушка, не возжелавшая его общества и внимания. Звали ее Кристи, она была загорелой калифорнийкой, натуральной блондинкой, звездой с сильными ногами теннисистки и капризным характером королевы красоты. Она изучала русский язык и четыре месяца провела в школе, где учился Давид. К тринадцати годам она обладала таким бесспорным козырем, как грудь почти третьего размера. Вся школа судачила – силикон это или нет, особенно другие девчонки, ревностно наблюдавшие за тем, как заезжая белокурая дылда сбросила их с привычного олимпа и стала единоличным школьным царем горы. Хотя понятно ведь, что никто не позволил бы тринадцатилетней девочке вставить имплантаты. Давиду было одиннадцать, и на некоторое время длинноногая Кристи стала частой гостьей его предрассветных снов и едва ли не единственной причиной его ночных поллюций… Однажды он набрался смелости и подошел к ней в школьном дворе, нервно мусоля в кармане кредитку. Он был готов на все: заказать для нее лимузин, повезти ее по любым магазинам, купить для нее обложку какого-нибудь журнала, написать в небе ее имя огромными огненными буквами. Кристи внимательно выслушала его последовательные предложения, ее выгоревшие брови взметнулись вверх, и она посмотрела на него так… Так как ни одна женщина в мире не смотрела на Давида Даева, ни до, ни после этого инцидента. В ее глазах была жалость и даже брезгливость какая-то. Она назвала его идиотом. Сказала, что его родители воспитали чудовище и она не представляет его будущее. Да много чего она говорила – в то время его уровень английского не позволял уяснить все детали. Лучше бы попросту ответила: «Fuck off!» – ему было бы понятнее. А ведь он еще пытался с нею спорить, идиот. Перед всей школой на посмешище себя выставил… Позже он узнал, что Кристи вышла замуж за известного писателя, родила ему двоих детей, растолстела и уже в двадцать два выглядела безвозрастным и бесполым существом.
Почему он вспомнил об этом именно сейчас, завороженно глядя на Еву Ангелито – как официант приносит ей виски, она греет бокал в ладонях, подносит к губам, пригубливает… Видимо, он смотрел на нее так пристально, что его взгляд стал чем-то осязаемым. Как щекочущий нос солнечный зайчик. Как поглаживание чужой ладони. Ева обернулась и посмотрела прямо на него. Как хорошо, что в полумраке не было заметно, как он покраснел!
«Надо взять себя в руки, – пробормотал Давид. – Черт, надо было все-таки выпить!»
Сейчас или никогда.
Он приблизился к ее столику своей ленивой танцующей походкой. Действуй, парень, у тебя получится. Всегда получалось. Все они из одного теста: и знаменитые порнозвезды, и смазливые старшеклассницы из Северного Бутово.
Давид представился, поцеловал ей руку, сказал по-английски, что был с детства ею восхищен, тут же понял, что сморозил глупость – намекнул на разницу в возрасте, и теперь она примет его за зеленого юнца. Не объяснять же ей, что к своим двадцати он повидал столько, что иным и к пятидесяти пережить не довелось.
– Я владелец этого клуба, – быстро сказал он, чтобы хоть как-то реабилитироваться. – Вам здесь нравится?
Но Еву, казалось, его социальный статус не заинтересовал.
– У тебя красивый живот, – сказала она, допивая виски. – Можно поближе посмотреть?
– What? – она застала его врасплох.
– Покажи свой живот, – насмешливо повторила она. – Разве ты для того ходишь в спортзал, чтобы скрывать такую красоту?
Вокруг них начали собираться репортеры. Еще бы – не каждый день удается запечатлеть флирт скандальной кинодивы и любимого персонажа светских хроник.
– Ты хочешь, чтобы я… разделся?
– Вот, что интересно, – она задумчиво прикусила нижнюю губу. – Мужчины и правда настолько тупее женщин? Или это я так на них действую?
Давид почувствовал, как темные джинсы с принтами в виде черепов стали ему тесны. Она была не похожа ни на одну из женщин, которых ему довелось повстречать. Нахальный большеглазый олененок Бэмби с капризным изгибом сочных губ, нежной шеей и такими чертями в насмешливых глазах, что даже ему страшно становится.
– А ты в ответ тоже мне что-нибудь покажешь? – неловко пошутил он, расстегивая рубашку.
– Могу поклясться, что ты и так знаешь, как выглядит мой клитор, – рассмеялась Ева в ответ. – Живот у тебя что надо. Мне кажется, мужчин с дряблыми брюшками надо отстреливать. Или поселить в какой-нибудь резервации, чтобы глаза не мозолили… Хочешь меня?
Нервно сглотнув, Давид мелко затряс головой, чувствуя себя при этом полным идиотом.
– Я остановилась в Балчуге, – нахмурилась Ева. – Но вообще я получила тридцать штук за мое присутствие на этой вечеринке. Мне надо пробыть здесь не менее полутора часов. Столько журналистов…
– Обойдутся, – у Давида пересохло в горле. Неужели она не разыгрывает, неужели этой ночью случится то, за что он, не торгуясь, заплатил бы миллион долларов?!
– Тогда поехали? – она выбралась из-за стола.
Когда Давид пробирался к выходу, кто-то так цепко ухватился за его локоть, что чуть рукав ему не оторвал. Он недовольно обернулся и увидел Артема – с ошарашенным видом тот наблюдал, как его лучший друг уводит с вечеринки всемирно известную звезду.
Давид стряхнул его руку и покачал головой: не сейчас.
Впереди его ждала волшебная ночь.
* * *
Настя ворвалась в дом, как ведьма, – глаза горят, волосы растрепаны, тонкая куртка распахнута на груди, но лихорадочный румянец намекает на то, что холода она не чувствует, что она вообще ничего не чувствует, кроме такого концентрированного волнения, что рядом с нею начинают барахлить электроприборы.
Даже мама ее удивилась – наверное, в тот только момент и почувствовала, что дочь вдруг стала такой, какой она давно ее не видела, – живой, взбудораженной, словно наэлектризованной, как и полагается нормальной девушке ее возраста и темперамента.
Настя не стала маму томить. Рубанула с плеча:
– Я уезжаю, – и начала увязывать вещи в тюк.
Да, вот с такой бесхитростностью, в тюк. Чемоданы, если они когда-то и были, мама давно пропила. Да и брать с собою ей было практически нечего. Не пропахшие же печкой свитера из собачьей шерсти. Не валенки же с резиновыми галошами. И не уродливые хлопчатобумажные ночнушки. Зубная щетка, крем для рук, две смены нижнего белья, несколько футболок, запасные джинсы, засохшая тушь… Злополучное нарядное платье. Вот, пожалуй, и все. Скудный стартовый капитал для начала новой жизни.
– То есть… Как это уезжаешь? – удивилась мама. – Куда?
– В Москву. Я работу нашла.
– Какую еще работу? – казалось, впервые за много дней мама встрепенулась, очнулась от сна наяву.
– Поваром, какую же еще! Меня на вокзале ждут!
– Кто ждет? Настя, стой! Не нужна тебе эта Москва, работа эта! Еще в публичный дом попадешь, в Турцию продадут!
Резко дернув молнию старой сумки, Настя с корнем вырвала ее из ветхой ткани. Вот черт, теперь скотчем заклеивать придется.
– Мамочка, все будет хорошо! Мне такую зарплату предложили – я о таких деньгах и мечтать не могла. И мобильный телефон оплатят, и медицинскую страховку! А мой работодатель – женщина.
– Настя, но…
– Все, мам, все, – Настя торопливо чмокнула ее в сухую бледную щеку с красными прожилками лопнувших сосудов. – Я тебе звонить буду каждую неделю. И деньги посылать!
Ольга Константиновна пожалела о своей спонтанной слабости в тот момент, когда взволнованная бледная Настя переступила порог ее особняка. Ольга видела, как молоденькая кондитерша нервничает, как ее дрожащие пальцы путают шнурки дешевых кроссовок, какими испуганными глазами она смотрит на мраморные полы, витражи, аквариум с черепашками, марроканские люстры… Девчонка явно не спала всю ночь – лицо осунулось, под глазами синяки. Слова лишнего не скажет, смотрит в пол, покусывает нижнюю губу. И это создание теперь будет жить с нею бок о бок. Конечно, ее комнатка в подвальном этаже, Ольга никогда туда не ходит… И готовит девушка божественно – словно в каждый пирожок запекает кусочек души. Но все равно – какая-то странная эта Настя, не от мира сего.
А Настя тем временем ходила по огромной кухне, похожей на утрированный космический корабль из рекламного ролика, заглядывала в шкафчики и не могла ответить самой себе на простой вопрос: правильно ли она поступила или нет. С одной стороны, у нее есть высокооплачиваемая работа, да и Москва рядом, десять километров на маршрутке. С другой – каким образом эта самая работа сможет сблизить ее с Давидом Даевым? Как она собирается к нему подступиться? Как у нее получится хотя бы наблюдать за ним из этой глуши?
Не будучи принцессой по крови, Оксана Шмакова с несвойственной подростку скрупулезностью создала себе имидж великосветской особы. Легкодостижимому r’n’b блеску, джинсам со стразами, обнаженному загорелому брюху, пластмассовым бусам и брошкам в виде черепов она предпочла образ леди Ди.
Тщательно уложенные светлые волосы, строгие костюмы (шелк летом, шерсть зимой и никакой синтетики), нить жемчуга вокруг шеи, шпилька (не вульгарная, но достаточно высокая, чтобы щиколотки смотрелись статуэточно-изящными).
Оксана всегда была при полном параде. На ее по-детски румяном лице всегда был тонкий слой тональной пудры, брови были едва заметно подведены бежевым карандашиком, чистые волосы благоухали классическими ароматами «Chanel» и «Givenchy». Три раза в неделю она причесывалась в Жак Дессанже, по субботам ходила на маникюр и педикюр в «Aldo Coppola».
Казалось, что тривиальные женские недоразумения вроде облупившегося лака, спущенных петель на чулках или потекшей туши не могли иметь к ней отношения. Она была до оскомины идеальной – вслед таким другие женщины раздраженно кривят губы.
Ей было всего семнадцать лет, но Настя, впервые с ней повстречавшись, даже отпрянула от такого великолепия. Оксана умела держаться так, что перед ней хотелось присесть в реверансе.
Новая штатная единица в виде личного повара настолько возбудила воображение Оксаны, что впервые за последние полгода она спустилась в цокольный этаж, где находились все технические помещения, а теперь еще и комната Насти.
Взлелеянный ею образ леди никак не повлиял на элегантность ее манер: к Насте она вломилась без стука. Видимо, повар был в ее понимании таким же безоговорочно личным атрибутом, как и сам дом.
Когда она появилась на пороге – роскошная, с надменно вздернутыми бровями и глянцевыми губками, в пастельно-розовом костюме, Настя сидела на кровати, поджав ноги в шерстяных носках, и листала прошлогодний Vogue.
– Хм, мило, – проговорила Оксана вместо приветствия. – Значит, ты еще и модой интересуешься? Иначе вряд ли сперла бы из гостиной журнал.
Настя покраснела так густо, как будто бы ее с головой макнули в свекольный суп. Модой она интересовалась только в ключе углического вещевого рынка: не дадут ли скидку на турецкие джинсы с кружевами и не завезли ли случаем цветастых платьев, как у Анастасии Заворотнюк в роли няни Вики. «Vogue» она прихватила машинально: хотелось хоть чем-нибудь занять сознание, она не думала, что кто-нибудь заметит пропажу потрепанного журнала, да и не собиралась брать его насовсем. Но и возражать этой наглой девице она не решилась. Оксана выглядела так, словно сама только что сошла с обложки журнала, который так неосмотрительно присвоила Настя.
– Ты разговаривать-то умеешь?
– Да, – выдавила она. – Я ваш новый повар. Составьте список ваших любимых блюд, я постараюсь освоить их как можно скорее.
– Вообще-то я на диете, – усмехнулась Оксана. – Привыкай, в этом городе мало кто ест. Только те, кто совсем уже спятил… Ладно, не смотри так на меня. Лучше сделай блинчиков. А то в холодильнике икра пропадает.
Потом Настя освоится, привыкнет к странному характеру молодой хозяйки, ее наглости и патологической лени. Жизнь Оксаны напоминала тягучий мармелад, который Настя иногда готовила ей к завтраку. Просыпалась она не раньше полудня – к этому времени домработница Анюта наполняла для нее ванну. Оксана где-то прочитала, что с энергетической точки зрения ванна (особенно та, в которой растворили пару килограммов сухого молока и пол-литровую банку липового меда) гораздо полезнее, чем примитивный душ. Немного вдохновенного самолюбования – у нее был туалетный столик с трехстворчатым зеркалом, сплошь уставленный косметическими прибамбасами, объективно ей не нужными. Потом, облаченная в шелковый халат, она спускалась к завтраку. Два часа болтала по телефону с подругами, потом, неторопливо собравшись, уезжала в институт.