– Ну… я просто хотела сказать, как мне понравилась картина, которую ты подарил Сью. – Еще один комплимент его вкусу не повредит. – Обожаю лошадей.
– Тогда нам стоит вместе выезжать верхом, – радуется Таркин. – Я знаю отличную ко-нюшню недалеко от Гайд-парка. Конечно, там не то что за городом…
– Прекрасная идея. Было бы здорово!
Никто и ни за что не заставит меня сесть на лошадь. Даже в Гайд-парке. Буду со всем соглашаться, а накануне прогулки скажу, что подвернула лодыжку. Или что-нибудь в этом роде.
– А собак ты любишь? – спрашивает он.
– Очень, – уверенно отвечаю я.
Это почти правда. Я бы не стала заводить собаку – слишком много возни и шерсть повсю-ду, – но мне нравится смотреть, как в парке выгуливают лабрадоров. И миленьких щеночков из рекламы я тоже люблю. Ну, вы понимаете.
Мы погружаемся в молчание. Я пью шампанское.
– Тебе нравятся «Жители Ист-Энда»? – после бесконечной паузы спрашиваю я. – Или тебе больше нравится «Улица Коронации»?
– Боюсь, я ни разу не смотрел ни то ни другое, – извиняющимся тоном говорит Таркин. – Но уверен, они оба очень интересные.
– Ну, э-э… тут дело вкуса. Иногда они и правда очень интересные, а иногда… – Я неловко замолкаю и улыбаюсь. – Ну, ты понимаешь.
– Конечно! – восклицает Таркин так, словно я сказала что-то жутко интересное.
Опять неловкое молчание. Так, это уже хуже.
– В Шотландии есть хорошие магазины? – наконец спрашиваю я.
У Таркина делается странное лицо.
– Не знаю. Я стараюсь вообще не ходить по магазинам.
– Понимаю. – Я залпом допиваю шампанское. – Да, я тоже… тоже терпеть не могу мага-зины. Ненавижу ходить по магазинам.
– Правда? – Таркин искренне удивлен. – А я думал, что все девушки обожают бегать по магазинам.
– Только не я! По мне, так нет ничего лучше верховой прогулки по охотничьим угодьям. С парочкой борзых.
– Да, это восхитительно, – расплывается в улыбке Таркин. – Надо нам как-нибудь вы-браться вместе на такую прогулку.
Вот это уже ближе к делу! Общие интересы! Общие мечты.
Наверное, я не очень-то честна, и, вероятно, на данный момент мои интересы несколько отличаются от интересов Таркина. Но шанс есть. Они могут стать моими. Я с легкостью могу заставить себя полюбить собак и лошадей, если придется.
– И конечно… послушать Вагнера, – как бы между делом бросаю я. Ха! Умница!
– Тебе правда нравится Вагнер? – радостно улыбается Таркин. – Знаешь, не все его любят.
– От Вагнера я просто без ума. Он мой любимый композитор. – Так, быстренько вспоми-най, что там в книжке написано? – Обожаю… э-э… эти звонкие мелодичные нити, вплетающиеся в прелюдию.
– Прелюдию к чему? – заинтересованно спрашивает Таркин.
Черт! У него что, не одна прелюдия? Верчу в руках пустой бокал, тяну время, отчаянно пытаясь вспомнить что-нибудь еще из той книжки. Но единственное, что приходит на ум, – «Рихард Вагнер родился в Лейпциге».
– Все прелюдии, – наконец выдаю я. – По-моему, они все… классные.
– Понятно, – удивленно кивает Таркин.
Ах ты черт, не надо было этого говорить, да? Быстро соображай, что там еще в запасе?
К счастью для меня, в эту минуту официант приносит наши хлебные палочки, и мы закры-ваем тему Вагнера. Таркин заказывает еще шампанского. У меня такое ощущение, что мы без него вряд ли обойдемся.
Не разделавшись и с половиной пиццы, я успела выпить почти целую бутылку шампанского, так что… В общем, скажу вам как есть: я пьяна в стельку.
Щеки горят, глаза блестят, и жесты свои я почти не контролирую. Но это ерунда. Пьянство мне к лицу; выпив, я начинаю блистать остроумием и шармом, да и беседу веду легко и непринужденно. Таркин тоже пьян, но не так сильно, как я. Он совсем затих. И не сводит с меня глаз.
Когда я доедаю пиццу и, довольная, откидываюсь на спинку стула, он какое-то время молча, смотрит на меня, потом лезет в карман и достает коробочку:
– Вот. Это тебе.
Признаюсь, на секунду я подумала… Есть! Он делает мне предложение! (Смешно сказать, но первая мысль, которая посетила меня в тот момент, что наконец-то выплачу долги. Хм. Когда он и вправду сделает мне предложение, надо подумать о чем-нибудь более романтичном.)
Но он, конечно, не делает мне предложение, так ведь? Он просто приготовил для меня подарок.
Открываю коробочку и внутри нахожу кожаную шкатулочку. А там – маленькая золотая брошка в форме лошади. Очень тонкая работа, красивая вещица. С маленьким зеленым камушком (изумруд?) на месте глаза.
Совершенно не в моем вкусе.
– Потрясающе красиво, – выдыхаю я с трепетом. – Просто… ослепительно.
– Миленькая, правда? Я надеялся, что тебе понравится.
– Очень. – Я верчу брошь в руках (на обратной стороне клеймо с пробой – хоть это хо-рошо), потом снова перевожу взгляд на Таркина. В глазах все плывет. Господи, как же я пьяна. По-моему, мне шампанским уже глаза залило. – Как мило с твоей стороны, – мурлычу я.
Я не ношу брошки. Нет, в самом деле, куда их прикалывать? Пришпандорить к футболке, что ли? Бред. И потом, от этих брошей такие ужасные дырки остаются.
– Тебе пойдет, – после паузы говорит Таркин, и до меня доходит, что, видимо, я должна эту штуку на себя прицепить.
Ну вот! Я же испорчу свое платье от «Уистлз»! И кому, скажите, захочется иметь скачущую лошадь на груди?
– Я просто обязана ее примерить. – Щелкаю застежкой, осторожно прокалываю нежную ткань и чувствую, как брошь оттягивает ее, деформируя платье. Господи, и на кого я теперь похожа?
– Красиво, – говорит Таркин, глядя мне в глаза. – Впрочем… ты всегда красивая.
Он наклоняется ко мне, и у меня мигом сводит желудок. Он что, опять собирается взять меня за руку? А потом еще и поцеловать захочет. Я смотрю на его губы – влажные, полуоткрытые – и невольно содрогаюсь. Я к этому не готова. Нет, конечно, я хочу поцеловать Таркина. Естественно. Честное слово, он ужасно симпатичный. Просто… наверное, сначала нужно выпить еще немного шампанского.
– Тот шарф, который был на тебе в прошлый раз… Такой красивый. Я увидел тебя и поду-мал…
Я наблюдаю, как его рука ползет к моей.
– А, мой шарфик от «Денни и Джордж»? Да, очень красивый, правда? Это был шарф моей тети, но она умерла. Очень печальная история.
«Продолжай трепаться, – приказываю себе. – Продолжай трепаться и побольше жестику-лируй».
– В общем, она оставила мне этот шарф. За это я всегда буду ее помнить. Бедная тетушка Эрминтруда.
– Прости, – испуганно извиняется Таркин. – Я не знал.
– Да, но, понимаешь… Память о человеке останется в его добрых делах. Она активно зани-малась благотворительностью. Была очень… щедрой женщиной.
– А у нее остался какой-нибудь фонд? – спрашивает Таркин. – Когда умер мой дядя…
– А как же! – благодарно восклицаю я. – Точно. Это… это фонд Эрминтруды Блумвуд, деньги для… скрипачей, – брякаю я наугад, скользнув глазами по рекламе музыкального сало-на. – Для скрипачей в Малави.
– Скрипачей в Малави? – Таркин изумлен.
– Ну да! – Как бы остановиться? – Там катастрофически не хватает классических музы-кантов.