Под самой крышей у нас были две крохотные спальни, одна для Билли, а в другой теснились мы с Мадлен.
Мама спала в гостиной. Нам пришлось перебраться в эту хибару сразу после исчезновения отца. Наш двенадцатикомнатный домик со всей обстановкой: диванами, шелковыми стульями, старинными шахматами из слоновой кости и частью портретов. Частью, потому что никому не понадобились портреты Билли, Мадлен и мой пришлось продать, чтобы расплатиться с долгами. А все остальное съели текущие расходы. В общем, хватило еле-еле до той поры, пока мама не перездала квалификационные экзамены и смогла устроиться в школу в одном из жутких городских предместий.
Так мы и мыкались, пока мама не познакомилась с Полем на одной из вечеринок, которые устраивала его сестра Ширли. Она же позже взвалила на себя все хлопоты по дому. Похоже, ей это даже нравилось...
...Вдали уже появились первые признаки жилья. Мы неслись по направлению к городу.
– Как бы мне хотелось жить неподалеку от гор, – мечтательно произнес Майкл.
– Но ведь моя семья живет здесь.
– Да, но в Чикаго нет гор. А мне бы хотелось видеть в окно их вершины.
– По-моему, родители – вещь более важная, чем эти твои горы. И мы останемся здесь.
– Ладно, – примирительно заметил Майкл, – мы останемся здесь. Будь по-твоему.
Мама пожала руку Майклу. Мне она украдкой шепнула:
– Если все пройдет хорошо, на прощанье я его поцелую.
Чувствовалось, что она что-то задумала. Новая прическа, подкрашенные глаза и губы, выходное платье, все говорило о том, что она нарядилась ради моего будущего мужа.
А мы оба явились в заношенных джинсах.
– Уверена, что оба вы проголодались, – спросила она с надеждой в голосе.
– Спасибо, мама, нет. По пути мы заскочили в Макдоналдс, – ответила я.
– Но ведь у меня все готово!
– Не волнуйся, мы скоро снова проголодаемся.
И я начала обзорную экскурсию по дому.
Он был вызывающе огромен. Когда нас посещали незнакомые люди, то, удивленные его размерами, они говорили, что им не приходилось видеть ничего подобного. Именно поэтому у всех живущих здесь выработалось нечто вроде условного рефлекса водить вновь прибывших по комнатам, хотят они этого или нет. Когда мы въехали сюда, мне даже бывало неловко приглашать в гости подружек. Я опасалась, что они подумают, что я хвастаюсь, и не захотят со мной дружить. Помню, меблировка дома вызывала у нас много разногласий. Мы долго спорили, в какой из комнат устроить кабинет, где устроить гостиную, куда поместить телевизор. Последнее было особенно сложным. Ведь во всех комнатах этого монстра уже были телевизоры. Дом построили в 1927 году и с начала сороковых в нем не производили даже косметического ремонта. Поэтому стены всех комнат были оклеены выцветшими обоями самой разной расцветки, возможно, чтобы предупредить развитие клаустрофобии. Маме потребовалось полгода, уйма денег нового мужа и услуги квалифицированного декоратора, чтобы хоть как-то придать дому видимость приличия. Результатом этих усилий было весьма своеобразное, с уклоном в шизофрению, сочетание желтого, красного и угольно черного. Добавьте к этому картины абстракционистов, страстным почитателем которых был Поль. И хоть в них ничего нельзя было понять, они считались выгодным помещением капитала. Поэтому все решили, что картины – хорошие.
– Где все? – спросила я маму, появляясь в дверях кухни после этой экскурсии, во время которой Майкл так возбудился, что мне пришлось его загораживать. – Вот я и познакомила Майкла с нашими хоромами.
– Прекрасный дом, – вежливо подтвердил он, сложив руки внизу живота.
– Рада, что вам понравилось, – мама лепила клецки и бросала их в кипящий куриный бульон, который ароматно бурлил на плите.
– И где же Поль? – вновь спросила я.
– Скоро придет.
У него встреча с дизайнером. Обсуждают новые идеи. Необходимо расширять рынки сбыта.
– Чудесные перспективы, – вежливо поддакнул Майкл.
– В кастрюле шарики для мацы, – пояснила я. – По форме и по вкусу они напоминают бейсбольные мячи.
– Тебе не нравится моя маца? – удивилась мама.
– Ну что ты. Просто они очень большие.
– Если сама не можешь сделать лучше – не критикуй.
– Ма, я, пожалуй, уже проголодалась, – поспешно проговорила я, понимая, что лучший способ избежать перепалки – сесть за обеденный стол.
Во главе стола восседал Поль. Мама разместилась напротив него. А мы с Майклом оказались рядом, напротив моих брата и сестры. Эдди, ровесник Майкла, жил отдельно от нас – у него в городе была своя квартира. Поль тешил себя надеждой, что тот со временем войдет в семейное дело, но у Эдди были свои планы. Он торговал радиоаппаратурой и общался с состоятельными женщинами без комплексов.
Знакомство наших мужчин прошло гладко. Поль, вернувшись домой, сразу возник на кухне и, оглядев меня, сказал:
– Что, все не вылазишь из этих джинсов? – и, повернувшись в сторону единственного среди присутствующих мужчины, протянул руку.
– А ты, должно быть, и есть тот самый Майкл?
Поскольку обед происходил в пятницу, Поль начал его с молитвы. Ритуальная чаша пошла по кругу, и каждый из присутствующих сделал глоток кошерного вина. Со стороны эта сцена, должно быть, выглядела довольно занятно. Но Майкл выдержал дегустацию вполне прилично, разве что слегка улыбнулся, отпив вина.
Мама с помощью Мадлен внесла в столовую супницу. Поскольку все это устраивалось в мою честь, и я была как бы гостьей, то помогать им мне не позволили. Наверное, то, что у меня появился жених, расценивалось дома как весьма важное событие.
– Майкл, я слышала, вы были во Вьетнаме? – мягко начала мама, занимая свое место. Мы в этот момент были заняты тем, что изо всех сил дули на ложки, пытаясь охладить раскаленный бульон. – Наверное, ты чувствуешь себя очень знаменитым?
– Не то чтобы очень, – ответил Майкл. Обычно ребята с Севера не попадали во Вьетнам. Они нанимали адвокатов, доказывавших, что их клиенты временно недееспособны, или психиатров, которые находили у них дефекты психики. Так и мой братец Эдди закосил от призыва, благодаря тому, что как-то, раз во время игры в футбол какой-то недоумок укусил его за указательный палец, да так, что палец перестал нормально сгибаться. Вот так обычно везло ребятам с Севера.
– А убитых тебе видеть приходилось? – вступил в разговор Билли.
– Ну конечно, он их видел, – ответила за Майкла Мадлен. – Это же война.
Помолчав полминуты, она добавила: – Незаконная война. Потому, что этой стране не было никакого дела до Вьетнама. – И словно вынося окончательный приговор, подытожила: – Но, все-таки, это была война.
– Я просто спросил, – принялся оправдываться Билли. – Ведь я-то никогда не видел мертвых...
– Да, приходилось, – мягко произнес Майкл.
– Ты что не помнишь дедушку Баскина? – Мадлен повернулась к Билли. – Ведь ты же видел его мертвым.
– Это не в счет, – заявил Билли. – У него не было ни одной стоящей раны. И он просто смахивал на восковой манекен.
– Да, над ним прилично поработали. Он выглядел как живой, – посчитал своим долгом поддержать дискуссию Поль.
– Может быть, мы сменим, наконец, тему? – не выдержала я.
– А вы обратили внимание, как Майкл похож на дядю Сэнди? – пролепетала мама.
– Конечно, ведь у него сломан нос, и зубы – вставные... – приглядываясь к моему жениху, вставила Мадлен.
– Я не это имела в виду. А морщинки вокруг глаз, – начала оправдываться мама.
– Извините, а где соль? – Голос Майкла звучал нейтрально.
Билли вручил ему солонку, предварительно зачем-то обнюхав ее.