Как-то раз я решил отметить свой день рождения за городом. Организовывал процесс мой приятель Леха по кличке Старуха, у знакомых которого была зимняя дача. Мы набрали водки, мяса, травы и выехали за город, в надежде вернуться на следующий день, поскольку «Воскресенье» должно было играть концерты в Москве. Но случилось так, что именно в мой день рождения 12 февраля 1984 года угораздило умереть Андропова. В стране объявили траур, увеселительные мероприятия отменили, а мы, соответственно, зависли на даче на три дня. Пили водку, курили траву, носили воду из колодца, жарили мясо в камине. Это был самый необычный день рождения в моей жизни. Покинул я «Воскресенье» по наибанальнейшей причине – отсутствию работы. За два года, благодаря предприимчивости Мелик-Пашаева, мы объехали все возможные места гастролей. Но музыка наша, повторяю, не была рассчитана на массового слушателя, а время эстетов еще не пришло. Поэтому нас просто прекратили приглашать на концерты.
Сложившиеся жизненные стандарты надо было как-то поддерживать, поэтому пришлось мне наниматься в различные эстрадные коллективы. Первым был ансамбль «Голубые гитары», носивший к тому времени гордое название «Синтез-труппа Игоря Гранова». Он приметил меня еще на каком-то музыкальном фестивале типа «Зори Кузбасса», где я работал с «воскресниками». Ну и сфаловал меня к себе в коллектив. Вообще, я заметил, что чем фиговее была музыкальная команда в советское время, тем лучше она была обеспечена. Например, существовал так называемый «Ансамбль электромузыкальных инструментов», в котором было с десяток синтезаторов самого высокого уровня. Любого из них было достаточно для того, чтобы «обслужить», скажем, «Роллинг Стоунз», не говоря уж о наших командах. При этом артисты этого ансамбля обладали редчайшими талантами, они могли вытягивать из аппаратов самые гнусные, самые некрасивые звуки и объединять их в такое говнище, что у слушателей уши вяли и скручивались в трубочки. Было впечатление, что замечательные инструменты просто кастрировали, и они пели соответствующими голосами. Ан нет! Дело было не в электронике, а в человеческом факторе. Так что в то время я уже был абсолютно уверен, что строитель коммунизма в его агонизирующей стадии может запросто испортить что угодно.
Ну так вот, упомянутая мной «Синтез-труппа» также имела замечательные инструменты и аппаратуру, на которых какая-нибудь «Алиса» переворачивала бы стадионы, но при этом играла редкую нуднятину. И мне приходилось принимать в этом самое деятельное участие, поскольку от клавишника там зависело очень многое. Если «Голубые гитары» в свое время, собственно, играли на гитарах и даже исполняли относительно популярные песни, то «обновленный» состав на гитарах играл плохо и основную работу сваливал в сторону клавишных инструментов. Выходило отвратительно. А название «Синтез-труппа» символизировало не присутствие синтезаторов, а то, что демонстрируемое шоу являлось как бы синтезом различных искусств – мелодекламации, пения, танцев и игры на инструментах. К тому же артисты должны были выступать в совковой униформе – черный низ, белый верх – и в темных галстуках.
Выдержал я там месяца, наверное, три, после чего решил, что надо отдохнуть от этого позора. Несколько месяцев, пока были деньги, я сибаритствовал, после чего отправился работать в группу Владимира Мигули – мерзкое скопище не самых сильных музыкантов, причем со всеми присущими совку ограничениями. О мертвых говорят либо хорошо, либо ничего. Нарушу эту традицию и скажу что Мигуля был редкостным гондоном. Он разделил музыкантов на противодействующие группировки и сам поддерживал интриги, которые раздирали коллектив.
При этом он регулярно обещал всяческие материальные и моральные блага типа трехмесячной поездки по Бразилии и пр. Не хочу о нем вспоминать, но он – один из самых непорядочных людей не только из тех, кого я знал, но и тех, о ком слышал. Думаю, мои слова подтвердит любой человек, имевший несчастье играть в его команде и вообще иметь с ним дело. В общем, сорок семь дней, проведенные у Мигули, мне показались самым длинным из отвратительных периодов моей жизни. Я решил, что лучше уж голодать, чем заниматься таким богопротивным делом.
Голодать я не умею и не хочу, даже в целях похудения, так что некоторое время я поддерживал себя, постепенно распродавая собственную аппаратуру. Музыканты в то время жили так: в периоды просветления и больших денег покупали себе инструменты, в черные же времена занимались их продажей. Поскольку хорошей аппаратуры было мало, то в цене они ничего не теряли, и это служило своего рода «банком». Мой «банк» приказал долго жить в начале 1985 года, и вот тогда я вспомнил о Кобзоне.
Кобзон работал в «Москонцерте» и всегда хорошо относился к нам. Часто на художественных советах он вставал и поддерживал нашу программу, которая должна была, по идее, быть «зарублена». А как-то раз он просто предложил нам перейти в «Москонцерт», где, по его словам, нас не должны были заставлять включать в программу «песни советских композиторов». Мы вместе с новым директором Валерой Голдой двинулись из «Объединения художественных коллективов» «Росконцерта» в «Москонцерт» и даже поехали на гастроли с самим мэтром. Дело было в городе Пензе, где мы выступали на открытом хоккейном стадионе. Иногда Кобзон работал в первом отделении, иногда – во втором, но с неизменным успехом. Мы играли по два концерта, а он ухитрялся днем отработать еще пару в соседних городках.
К нашему удивлению, люди, пришедшие на «Машину времени» (во всяком случае, мы так думали), прослушав нашу программу, с энтузиазмом слушали и Иосифа Давыдовича. Так что был он, да и остается, настоящей звездой, в отличие от многих «проходных» артистов или ансамблей. В «Росконцерте», к примеру, в те времена существовала такая практика: на гастроли ехал артист (или группа), которые собирали полные залы, а к нему в качестве первого отделения «пристегивали» другие коллективы, которые сами по себе привлечь народ не могли. Кобзон же публику собирал всегда и везде. Кстати, наш альянс с «Москонцертом» прервался по той же самой причине, что и с «Росконцертом». Когда пришло время утверждения новой программы, нас тут же строго спросили: «А где песни членов Союза композиторов?» Пришлось возвращаться в более привычный «Росконцерт», где даже крайне упертые Кутиков и Макар были вынуждены отрепетировать несколько песен Саульского, Пахмутовой и еще кого-то. Правда, песня Пахмутовой на стихи Гамзатова (что-то там про старика с метелкой) сильно напоминала наш хит «Пока горит свеча», но никому до этого дела, в общем-то, не было.
У Кобзона работал бас-гитаристом Евгений Казанцев, довольно известный в те времена рок-музыкант, игравший и в «Динамике», и в останках «Воскресенья». Я позвонил ему и поинтересовался, нет ли в коллективе Кобзона какой-нибудь вакансии. Женька ответил, что клавишников у них целых два, но все равно с Кобзоном надо бы поговорить, поскольку он меня помнит и даже как-то приводил в пример. В общем, приехал я в Государственный концертный зал «Россия», был проведен в гримерку маэстро и уже через минуту рассказывал ему, как сложно работать с непрофессионалами. Еще через пару минут к нам вошел профсоюзный босс Володя Панченко. «Ты помнишь Подгородецкого – клавишника „Машины времени"? С сегодняшнего дня он работает со мной». Так я стал артистом ансамбля, сопровождающего великого Кобзона.