Став председателем Мосгорисполкома, Лужков предложил мне должность председателя Совета по внешнеэкономической деятельности Москвы, куда вошли все тогдашние управители города: Ресин – начальник строительства, Малышков – начальник питания и торговли, Орджоникидзе – заместитель Лужкова по международным связям и даже сам Митичкин – руководитель всей столичной недвижимости…
Я согласился там работать исключительно на общественных началах – никаких дивидендов мне эта должность не приносила. И никаких финансов тоже. Или скажем честнее: не успела принести. Это чуть позже бизнесмены стали покупать благосклонность городских властей за бешеные деньги. Я же начинал на голом энтузиазме.
* * *
Новый, 1991 год я встречал вместе с Лужковым на даче у Павличенко. По тогдашним российским стандартам дача моего зама казалась чем-то уникальным: это был роскошный и величественный трехэтажный особняк! В главном зале отсутствовала такая важная деталь, как потолок, и, соответственно, высота зала была с трехэтажный дом. Просто как в церкви! Кругами шли галереи, каждая из которых имела выходы в свои комнаты, там было семь или восемь спален. Внизу, в подвале, находились устрашающих размеров бассейн и сауна. И конечно, везде мрамор, гранит, карельская береза…
Павличенко купил особняк всего за двадцать пять тысяч долларов у только что выехавших из России эмигрантов, уплатив им за рубежом со счетов французского «Истока». А располагалось все это великолепие на большом участке земли, всего в десяти километрах от Московской кольцевой автодороги.
Поначалу я, как и все простые советские люди привыкший к малометражному укладу жизни, очень удивлялся:
– Володя, куда тебе столько площади? Это же просто сумасшествие! Что у тебя будет в этих комнатах и спальнях?
– Это же лицо фирмы! – невозмутимо отвечал Павличенко. – Вон, смотри: твой дом тоже строится через дорогу!
Действительно, рядом возводилась такая же роскошная вилла той же командой турецких строителей: они запросили уже сорок тысяч долларов, но и эта сумма была для нас сущим пустяком.
– Как ты не поймешь, это просто необходимо! – сокрушался Павличенко. – Разве можно жить без дачи?
Осмотрев особняк, Лужков пришел в полный восторг. Он прибыл вместе с молодой женой Леной Батуриной, которую я прекрасно знал. Мы дружили еще с начала эпохи кооперации, и я даже ухаживал за ее подругой.
Кроме того, с Лужковым приехал его близкий друг – знаменитый полярник, Герой Советского Союза Артур Чилингаров.
А со мной был годовалый сын Филипп, который ползал по полу между безумно дорогими вазами и уникальным антиквариатом…
Мы прекрасно отметили Новый год в узком дружеском кругу: со стрельбой в воздух из павличенковских коллекционных ружей, с посиделками вокруг роскошного камина, с непременным «Голубым огоньком» и грандиозными планами обустройства Москвы…
Павличенко подарил Лужкову незарегистрированную винтовку, привезенную из Франции: то ли от избытка чувств, то ли просто боялся, что ее могут конфисковать. Лужков был очень доволен – он, как заядлый охотник, винтовку сразу оценил…
* * *
Говорят: как встретишь Новый год, так его и проведешь. Но ко мне это, очевидно, не относится. Уже зима оказалась для меня такой жаркой, что дальше некуда.
Конфронтация между Горбачевым и Ельциным достигала апогея. Ельцин начал публично заявлять о том, что Горбачеву пора в отставку. И в этот момент окончательно стало ясно, что советское правительство категорически против не только развития кооперации, но и самостоятельности России. Из ближайшего окружения Горбачева на кооперацию двинулась мощная машина государственного подавления.
После истории с кооперативом «Ант», попытавшимся продать за рубеж разукомплектованные танки, в одном только Краснодарском крае по личному указанию первого секретаря крайкома партии Полозкова закрывали по триста кооперативов в день!
Приезжали омоновцы в камуфляже, людей укладывали на землю, вывозили сейфы, замораживали счета – в общем, творился полный произвол и беспредел!
Я все резче и резче стал выступать с критикой советского режима, понимая, что Горбачев с его новым премьер-министром Павловым уже начали делать деньги. Предчувствуя окончательный кризис своей власти, они стали перебрасывать валюту и золото из запаса страны на секретные счета КПСС за рубежом.
Например, Примаков признался тогда одному из наших общих знакомых: у каждого в администрации Горбачева, в ЦК и у меня лично есть пистолет с одним патроном. Так, на всякий случай…
И действительно, когда через год советская власть рухнула, случилась целая серия загадочных самоубийств: исчезли люди, которые знали доподлинно, чем занимались Горбачев и Павлов в начале девяностых годов.
Например, только за 90-й год из СССР было вывезено и спрятано за границей 234 тонны золота – это точная цифра! А назвал ее публично сам премьер-министр Павлов!
Было это так. Однажды, выступая на телевидении, я сказал:
– Ходят слухи, что советское правительство продает золото за границу. И уже вывезено 200 тонн! Как же так? Это ведь не собственность ЦК КПСС или правительства, а достояние всех советских республик и их жителей! Кто дал правительству такое право и почему молчат официальные лица?
Можно представить, как нервничали тогда руководители СССР, ведь прямо на следующий день было показано интервью Павлова, в котором он персонально отвечал мне!
– Тут депутат Тарасов заявил, что мы вывезли 200 тонн золота! – вещал Павлов, глядя на меня с экрана телевизора. – Так вот, товарищ Тарасов: не 200 тонн, а 234 тонны мы продали за границу! А на вырученные деньги приобрели зерно продукции машиностроения, пестицидов, необходимых сельскому хозяйству, столько-то и столько-то тонн…
Я уже не помню точные цифры, названные Павловым но когда я подсчитал стоимость потраченных денег, у меня получилось что-то около 1,5 миллиарда долларов. А стоимость 234 тонн золота на рынке – 2,8 миллиарда. То есть 1,3 миллиарда долларов не хватало!
Я тут же помчался на программу «Взгляд», которую вел мой приятель Влад Листьев, и в прямом эфире поставил вопрос ребром:
– За вывезенное золото товарищ Павлов отчитался перед народом только на 1,5 миллиарда долларов. А куда вы дели еще 1,3 миллиарда, товарищ Павлов?
Как же они меня ненавидели в ЦК КПСС! Теперь я могу себе это представить, а тогда я об этом как-то не задумывался и никакого страха за свою жизнь не испытывал…
Другое мое шокирующее выступление вызвало ненависть не только союзного руководства, но и высших чинов КГБ во главе с Крючковым. В интервью «Коммерсанту» я заявил:
– Скажите, а зачем в КГБ так много сотрудников? Чем они там занимаются? Шпионов теперь в СССР больше не ловят. Всю информацию можно получить и так: сами понимаете, у нас гласность… Диссидентов тоже нет, говори что хочешь… Мне кажется, что сотрудники КГБ просто маются от безделья! А ведь среди них есть образованные люди, молодые, знающие иностранные языки и зарубежную жизнь. Если их обучить на курсах менеджеров – это же будут управленцы новой формации, которые так нужны России! Союз кооператоров готов взять над КГБ шефство и спонсировать необходимое обучение…
Вскоре появилась ответная статья председателя КГБ Москвы. Он высказался в том смысле, что разные воры и толстосумы, ограбившие государство, такие как Тарасов, имеют еще наглость выступать и давать советы! А в это время доблестные сотрудники КГБ несут свою неусыпную вахту по охране советского общества от иностранных и внутренних врагов…
Еще через несколько дней я получил из КГБ конфиденциальное письмо, под которым стояла масса подписей: лейтенанты, майоры и даже полковники.