– Но мне нужны деньги, чтобы купить дом в Малибу. Я пообещала себе, что буду жить там.
Покраснев как рак, Бьювилль заговорил, обращаясь к полу:
– Здешней жизнью я сыт по горло. И не думайте, что я и дальше буду управлять компанией. Уйду, как только получу достойное предложение.
Зазвонил телефон. Нэнси Данбар потянулась, взяла трубку, не вставая с дивана.
– Алле?
– Мы тут все настрадались, – покивала Аликсис. – Кругом одни шпионы.
– Понятно. – Нэнси Данбар положила трубку, не сказав: «Я обо всем позабочусь».
– Ребенок только что попал под машину у супермаркета. Шестилетний мальчик. Умер на месте.
– Пошла ты к черту со своим отродьем! – рявкнул Дункан на Эми. – И ты! – он повернулся к Аликсис: – Скорее бы избавиться от тебя. Ты еще говоришь о шпионах! Не получишь ты моих денег на дом в Малибу. Обойдешься без тамошних жеребцов!
Аликсис хихикнула:
– Не твоего ума дело.
– Проклятая нимфоманка.
– Наркоман.
– Где сейчас Честер? – вопросила Амалия Редлиф. – Куда его положили?
– Я не знаю, что вам еще сказать, – вырвалось у Николсона.
– Вы и так все сказали. – Честер встал. – Я ухожу. Самолет оставлю в аэропорту Атланты, если кого-то это волнует.
– Нам нужна помощь, понимание наших проблем, – взмолился Николсон. – Мы должны найти способ решить все по-доброму.
Тут Шана, обойдя Флетча, Корсо и Джека, выступила на середину гостиной.
Ее лицо раскраснелось, как заходящее солнце.
– Вы убийцы! – выкрикнула она. Правый кулачок взметнулся над головой. – Вы все убийцы! Каждый из вас! Каждый из вас убивал Честера! Вы разве что не воткнули нож ему в сердце!
Чет с любопытством поглядывал на нее.
– Заткнись, – буркнул Дункан.
– Почему она так кричит? – спросила Амалия Редлиф. – Она же разбудит мертвых.
Шана повернулась к ней:
– Ты сделала все, что могла, чтобы испортить ему жизнь. Никогда не пыталась понять его! Сидела в своей комнате, глотала таблетки, запивала их спиртным, твердила всем, какая ты несчастная! Любовь? Черт! Ты никогда не брала на себя такую ответственность. Ты когда-нибудь пыталась научить своих детей уважать отца? Понимать его?
– Я сама никогда его не понимала, – призналась Амалия. – Очень уж это тяжело. Просто невозможно. Этот человек мог говорить о чем угодно, от космических кораблей до муравьев.
– Ты когда-нибудь слушала его?
– Да. Вначале. Безумно уставала. Вы думаете, в космосе есть муравьи? Они есть везде.
– Вы все пытались убить Честера, – понизив голос, продолжала Шана. – Каждый из вас.
– Я не пыталась, – возразила Эми. – Я достигла в жизни, чего хотела. – Она повернулась к Николсону: – Виндомию ведь не продадут?
– Кто ее купит? – спросил Дункан. – Кому она понадобится?
– Я думаю, новое руководство корпорации перенесет штаб-квартиру куда-нибудь еще, – вставил Бьювилль. – Кому охота жить в этой дыре?
– Мне, – ответила Эми. – Моим детям. Я рассчитываю, что тут все останется по-прежнему.
– Тебе будет тут одиноко, – усмехнулся Чет.
– Со мной останется мама. Куда она еще пойдет?
– Я как раз про это. Тебе будет одиноко.
– Прежде всего надо расплатиться со слугами, – вставил Николсон.
– Трое уже уволились, – уточнила Нэнси Данбар.
– Неужели? – спросил Доунс.
– Ждут своих чеков на кухне. Забыла тебе сказать.
– Никто не получит чеков из этих денег, – воскликнул Дункан. – У меня чрезвычайные обстоятельства! Я написал отцу служебную записку.
– Я ее видел, – усмехнулся Доунс. – Ты закончил колледж, но не можешь написать правильно слово «дерьмо».
– Это не твое дело, Доунс!
– Никогда не видел такой вопиющей неграмотности. Я и представить себе не мог, что Вандербилт [17] торгует дипломами. Как тебе удалось получить диплом, Дункан?
– Я ушел, – сказал Чет.
– Ужасней вас никого нет. – Шана закрыла глаза. – Никто из вас ничего не заслуживает! Вы не давали Честеру ни минуты покоя! Вы ценили его куда меньше, чем он – свою собаку.
– Сейчас я его очень даже ценю, – ответила ей Эми. – Он мертв.
– Наконец-то свобода. – Аликсис потянулась. – Никто больше не будет говорить мне, что я должна делать.
– Он всегда смешивал меня с дерьмом. – Дункан уставился в ковер. – Хорошим мог быть только он.
– Ты сам превратил себя в дерьмо! – крикнула Шана. – Ты и есть дерьмо! Никчемное дерьмо! Вы все не стоите и волоска на голове Честера.
– Где Архи? – спросила Амалия. – Я с утра его не видела.
– Я его пристрелил, – ответил Дункан. – Давно об этом мечтал.
– Вы даже понятия не имеете, как много он работал. – Шана, похоже, разговаривала сама с собой. – Сколько делал для вас, старался сделать, как сильно он вас любил.
– Конечно, конечно, – закивала Аликсис, – пока мы выполняли все ею требования.
– Если б была справедливость… – Шана по-прежнему не открывала глаз, – за дверью стоял бы автобус, чтобы отвезти вас всех в тюрьму. Вы все убийцы, это ясно как божий день.
Сжав пальцы в кулаки, опустив голову, Шана повернулась, чтобы выйти из гостиной.
– Шана, ты покидаешь нас в гордом одиночестве. – Дункан с трудом встал. – Попутного тебе ветра. Чету, похоже, ты больше не нужна. Или ты этого не заметила?
– Справедливость… – сорвалось с губ Шаны.
– Мы не решили, где нам положить Честера, – напомнила Амалия. – Кто голосует за прачечный двор? Надгробные камни должны стоять у всех на виду.
Аликсис поднялась с дивана.
– Пойду паковать бикини. Залог за дом в Малибу будет побольше ста тысяч.
Дункан нацелил палец ей в лицо.
– Я говорил тебе, что это мои деньги!
– Засунь его себе в нос, Дункан.
– Он и засунет. – Эми убрала грудь в бюстгальтер. – Деньги пойдут слугам и на содержание дома. Надо подумать и о бабушке.
– Конечно, – фыркнул Дункан. – Вот и думай о полоумной старухе. Гораздо дешевле определить ее в детскую, не так ли, корова? А тебя мы сможем определить на молочную ферму. – Он повернулся к Николсону: – Мой отец хотел, чтобы я участвовал в этой гонке. Я беру эти деньги.
– Твой отец, между прочим, – заметил Бьювилль, – хотел, чтобы ты с завтрашнего дня начал лечиться от наркомании.
И без того бледное лицо Дункана побледнело еще больше.
– Хрен тебе.
– Конечно, – кивнула Аликсис. – Я уверена, что он распланировал жизнь для каждого из нас. Планы, планы и планы… – Она двинулась к двери. – Что ж, он умер. Как и его планы. Слава богу.
Молча Эми вынесла ребенка из гостиной.
Позеленевшие Николсон и Доунс все стояли у камина. А Бьювилль, наоборот, раскраснелся.
– Что-нибудь решили? – спросила Амалия из-под вуали.
– Ничего, – отчеканил Николсон. – Могу только вас пожалеть. Ваши дети – ужасные эгоисты.
– Вот и хорошо. А то я что-то устала. – Амалия поднялась и нетвердой походкой направилась к двери. – Хорошо, наверное, что я смогла сдержать слезы.
– Чей ребенок попал под машину? – спросил Доунс у Нэнси Данбар.
– Видите ли, здешние дети не привыкли к машинам на дорогах, – пояснил Бьювилль Николсону. – Вы понимаете, какая глупость это поместье.
– Думаю, я тоже сыта им по горло, – заговорила Нэнси, не вставая с дивана. – Полной уверенности у меня не было, пока я не послушала этих людей. Меня от них тошнит. Я тоже уезжаю сегодня.
– Это великолепно! – Голос Бьювилля переполняла злоба. – Оставляешь все на меня?
– Мне без разницы. – Высокие каблучки Нэнси зацокали по паркету. – В отличие от остальных я уже получила все, что хотела.
Корсо повернулся к Флетчу:
– Наверное, этот день – не лучшее время для вопросов.
– Вам этих людей больше не собрать. Никогда.