Потом угнездился в пилотском кресле, влез в ремни парашютной укладки, откинулся на заголовник. В кабине пахло горелыми проводами. Температура внутри была больше ста по Фаренгейту, годится для медленного поджаривания. Он закрепил привязные ремни и зафиксировал голени, чтобы в случае катапультирования не размозжить их о передний край фонаря. Подсоединил костюм для защиты от перегрузок к воздушному насосу, надел шлем, пристроил кислородную маску на лице. Пусковая тележка, уже стоявшая рядом с самолетом, загудела, и он щелчком перевел переключатель электропитания на внешний режим. Кабина ожила. Стрелки приборов задрожали, замигали янтарные огоньки индикаторов, с хрипом проснулось радио. Он проверил радиочастоты и прихлопнул муху, залетевшую в кабину. Жар под шлемом все увеличивался.
Там, в другом мире, Элли мыла посуду после обеда, дети, выбегая с рожками мороженого на улицу, хлопали сетчатой дверью веранды. Он всегда прикидывал, что там у них происходит в параллельной жизни. Элли, завязывающая Бену шнурки на кроссовках, выслушивающая по телефону жалобы своей матери, Элли в супермаркете, на ней солнечные очки. Элли читает Джулии, а вот она находит седой волосок, со злостью его выдергивает. Элли добросовестная, Элли сильная. Она живет на территории военной базы в ожидании своего техника, засунутого в консервную банку, своего солдата – лицедея в драме, поставленной политиканами. Разве не так? Он вспоминал свою жену такой, какой запомнил во время последнего отпуска: бокал вина на подлокотнике кресла, в котором она любила читать, большой альбом с репродукциями картин на коленях – на них дебелые телеса, запечатленные художниками Ренессанса. Он представлял, как она рассматривает эти репродукции, отпивает вино из бокала, с трудом заставляет себя лечь в кровать, нежно касается пальцами своей плоти. Он молился, чтобы она не ожесточилась в его отсутствие. А может быть, я себя обманываю, думал он. Может, она счастлива без меня или почти счастлива. Но этого, сколько ни думай, наверняка знать нельзя. Разумеется, ежедневные заботы о детях ее утомляли. Все время одна. И сейчас одна, верил он. Ведь Элли никогда не выказала и тени сомнения в том, что он вернется. Скрывала свою тревогу? Или ее вера в удачу, в то, что он останется цел, была абсолютной?
Сейчас, наверное, его напарник, офицер‑электронщик, уже на заднем сиденье. Друг дружку они видеть не могли, только переговаривались по внутренней связи. Чарли включил левый двигатель, двинул ручку дросселя вперед, наблюдая, как растут обороты и температура выхлопа по скользившим вверх стрелкам приборов. Когда левый двигатель достиг нормального режима холостого хода, он запустил правый и переключился на внутреннее электропитание. Обслуживающий персонал выкатил тележку подзарядки из‑под самолета. Он потянулся и захлопнул фонарь кабины. Обмениваясь сигналами с техниками наземной службы, проверил воздушные тормоза, закрылки, элероны. Большие пальцы взлетели вверх: всё в норме. Солнце уже появилось над кромкой леса на горизонте. Его ведомый тоже был готов.
– От винта!
– Есть от винта!
Он быстро вырулил к взлетной полосе. Техник нырнул под фюзеляж и привел в боевой режим бомбы на бомбодержателях и ракеты.
– Синие к взлету готовы, – передал он на командно‑диспетчерский пункт.
– Синим добро на взлет.
Он просигналил своему ведомому и вдавил ручку дросселя, доведя обороты до максимума – 10 200 в минуту. Стрелка индикатора воздушной скорости прыгнула на отметку пятьдесят узлов, и тогда он выдвинул ручки дросселей и подал их вперед, до форсажного ограничителя. Максимальная мощность, реактивное топливо взрывается в выхлопном сопле. Дай же мне сил, пошли мне удачу, Господи, молился он, давай‑ка трахнем это небо. Самолет рванулся вперед, подпрыгивая на ходу, взлетная полоса замелькала, оставаясь позади, а когда переднее колесо шасси унялось, оторвавшись от земли, истребитель дугой взмыл в небо.
Чарли поднял закрылки, и опять машина рванулась вперед, спидометр уже на отметке за триста узлов. Пневматическая система издавала свистящие звуки, а самолет стонал, грохотал и содрогался, набирая скорость. Два огромных двигателя толкали ревущее цилиндрическое порождение ада, его ускорение вдавливало Чарли в кресло. Под ним, над ним, вокруг него воздушные потоки стремительно обтекали фюзеляж. Земля проваливалась вниз. Тысяча, две, три тысячи футов. В небо!
Четыре самолета построились в боевом порядке и взяли курс на север, летя на высоте сорок тысяч футов, закрылки – на расстоянии десяти футов. Он летел настолько близко к своему ведомому, что мог видеть заклепки и царапины на фонаре кабины, трафаретные предупреждающие знаки на фюзеляже. Полет проходил в условиях сплошной облачности – четыре воздушных акулы в бледной небесной беспредельности. Радио хрипело, будто кто‑то полоскал рот. Угадывались переговоры различных служб ВВС, врывались язвительные женские голоса ханойских радиооператоров (ложные координаты, оскорбления, непристойности), и снова визг и клекот глушилок – северовьетнамские технические службы старались вовсю, создавая помехи на рабочих частотах американцев. Иногда шумы перекрывались взрывами музыки и невнятной речью на чужом языке.
Облака стали редкими, самолет летел над залитыми водой рисовыми полями, отражавшими небо.
– Синий ведущий, – послышался голос диспетчера наземной службы контроля, – говорит Красная Корона. Бандиты на двухстах сорока градусах, расстояние тридцать две мили.
– Роджер, – произнес он в шлемофон. – Синим поворот вправо десять градусов, пусть догоняют.
– Синий ведущий, Синий второй. Ракеты «земля – воздух» на сорока градусах, в пяти милях. Повторяю, ракеты…
– Вас понял.
Северовьетнамцы пока уходили от боя, они гнали американцев на юг, чтобы те израсходовали побольше топлива.
– Синий ведущий, Красная Корона на связи. Три ракеты впереди вверху.
– Бандитов, похоже, корректируют с земли.
– Второй, на какой высоте ракеты?
– Восемнадцать тысяч.
Устроить для них конверт‑ловушку, загнать их туда. У этих ракет разные настройки детонации, их параметры для нас что надо.
– Синий ведущий, «МиГи» на позиции семь часов, восемь миль.
– Роджер.
– Синий ведущий, еще три вверху спереди.
– Синий ведущий, бери
Он все, абсолютно все видел. Северовьетнамские техники на земле уже наверняка знали их высоту и успели перепрограммировать высоту детонации ракет. Прямое попадание могло превратить самолет в миллионы кусочков обгоревшего металла, которые дождем обрушатся на лес. Он набрал высоту, и ракеты разорвались в четырехстах футах под ним.
«МиГи» были близко.
– Синий ведущий, у тебя…
– Я их вижу!
Ближний «МиГ» выпустил ракету.