– Куда меня ведут? – спросила она опять.
– Скоро узнаешь.
Ее повели прямо к бело‑голубому тюремному микроавтобусу, стоявшему снаружи; прежде чем она в него влезла, надели ножные кандалы и, усадив на скамейку, просунули сквозь них свободно болтавшуюся цепь. Она была единственной заключенной в этом обычно битком набитом автобусе, что выглядело странным, принимая во внимание переполненность тюрем и их ограниченный бюджет.
– Куда меня везут? – прокричала она в окошко, но ответа не получила. Микроавтобус покатил к воротам с внушительной оградой, затем охранник пропустил его дальше и открыл ворота на выезд. Сквозь крошечное зарешеченное окошко она увидела Манхэттен, вернее, его «обрывки» из стекла, стали и камня. Каким манящим и недоступным он казался! Может быть, окружной прокурор и впрямь отпускает ее на волю. Может, появились причины для отмены приговора – вдруг кому‑то это стало выгодно. Ее мысли то и дело возвращались к конкретным людям. Она вовсе не хотела выйти из тюрьмы, чтобы стать пешкой в игре кого бы то ни было, но прежде всего Тони Вердуччи.
Полчаса спустя микроавтобус подкатил к массивному зданию Уголовного суда на Центр‑стрит, 100, и матроны отвели ее в северную башню, в Склепы. На двенадцатом этаже заключенных временно помещали в разные камеры предварительного заключения; большинство из них были арестованы недавно и ожидали предъявления обвинения. Переход, соединявший двенадцатый этаж с остальной частью здания, был известен как Мост вздохов, и Кристину провели по нему вместе с парой проституток на высоких каблуках и в наручниках, в небольшую камеру рядом с залом суда на тринадцатом этаже. Ее сопровождали матроны, одна из них несла пластиковый мешок с пожитками. На стене зазвонил телефон, тетка сняла трубку.
– Пошли, – сказала она Кристине.
Это был тот же зал суда, в котором ее приговорили четырьмя годами раньше – те же высокие потолки, зеленые стены и длинные ряды скамей.
Тот же самый помощник окружного прокурора, выносившей ей обвинение, сидел за столом. Судья, пожилой мужчина в очках с маленькой оправой, прошел к своему месту, плюхнулся в кресло и снял телефонную трубку. Потом обратился к стоявшей Кристине:
– Можете садиться.
Миновало несколько минут. Вошел другой мужчина и прошептал что‑то помощнику прокурора. Она увидела детектива, который давал показания на процессе.
– Ваша честь, – сказал молодой прокурор. – Детективу Пеку сообщили, что адвокат мисс Уэллес находится где‑то здесь, в здании.
Судья не оторвал глаз от своих бумаг.
– Пятнадцать минут, или я откладываю слушанье.
Детектив Пек исчез из зала суда.
– Мисс Уэллес, – сказал судья, – мы пытаемся найти вашего адвоката.
– О, – сказала Кристина, – для чего?
– Это официальное слушанье, и вас должен представлять адвокат.
– О'кей.
– Ваш адвокат не из разряда восемнадцать‑В?
– А что это значит?
– Их услуги оплачивает штат.
– Нет, не думаю.
– Это миссис Бертоли?
– Да.
– Миссис Бертоли с вами связывалась?
– Нет.
– Что ж, возможно, письмо окружного прокурора затерялось где‑то среди множества бумаг миссис Бертоли, – устало заключил судья. – Возможно, это так… Или же, – его брови поднялись, лоб нахмурился, – она, возможно, видела письмо, но не сочла его достаточно важным. – Судья взглянул на Кристину. – Достаточно важным для вас, я имею в виду.
– Да, – неуверенно согласилась Кристина.
– Миссис Бертоли хорошо известна в этом суде, – продолжал судья.
– Да, – неуверенно согласилась Кристина.
– Миссис Бертоли хорошо известна в этом суде, – продолжал судья. – Ее профессиональные качества заслуживают уважения, но не ее привычки. То, что она не связалась с вами, совершенно недопустимо. Однако, как и раньше, будем к ней снисходительны. На том основании, что она, подобно вьючному мулу, трудится в глубокой шахте, в которую едва проникают лучи общественной заинтересованности. Безответственность и халатность содержатся в той руде, которую такие, как она, вынуждены выносить на поверхность; и, увы, из этой руды легко выплавляются имеющие столь широкое хождение монеты хаоса. – Судья вздохнул. – На этом я прервусь. Здесь, в суде, все хорошо знакомы с моей риторикой. Будем считать, что это было мое официальное заявление. Суд не должен выносить суждений о качествах адвоката защиты, но…
– Мы ведь здесь среди друзей, – пискнул помощник окружного прокурора.
Дверь распахнулась, и в зал суда вступила миссис Бертоли, а за ней и детектив Пек. Она убрала в портфель мобильный телефон и официальной походкой подошла к барьеру, отделяющему публику от судьи и обвинителей.
– Это и в самом деле четыреста сорок, десять?
– Да, миссис Бертоли, – ответил судья, – давайте же приступим. – Он снял трубку и сказал пару слов. Вошла судебный секретарь и уселась за стенографическую машинку. – Что ж, хорошо, мистер Гласс, я прочел ваше заявление. Уверен ли ваш детектив, мистер Пек, что он совершил ошибку при идентификации?
– Да, ваша честь, – ответил обвинитель.
– И больше чем через четыре года таинственным образом сознается, что совершил ошибку?
– Он был вовлечен в текущее полицейское расследование, – ответил Гласс, – и признал, что в деле, по которому проходила мисс Уэллес, были замешаны несколько лиц, следы которых потерялись в процессе тайного наблюдения. Под ними я подразумеваю неидентифицированные объекты наблюдения. Мистер Пек пришел к заключению, что одна из них находилась в грузовике в тот самый день, а вовсе не Кристина Уэллес.
Кристина скосила глаза на Пека. Все это было бредом сивой кобылы. Конечно, это она была в грузовике – там‑то ее и арестовали. Пек моргнул, но не изменил выражения лица.
– Мисс Уэллес ни в чем не призналась? – спросил судья, резко отодвинув какой‑то документ.
– Именно так, – сказал Гласс.
– Так же не было договоренности о смягчении наказания взамен на признание?
– Совершенно верно.
– Был ли произведен арест утерянного объекта наблюдения, замешанной в данном деле?
– Детектив Пек известил меня, что ее арест будет скоро произведен.
– Тогда в чем же была роль мисс Уэллес?
– Она была подругой одного из главных подозреваемых. И больше ничего.
– Ваш отчет указывал на то, что были затруднения в декодировании шифра, которым банда пользовалась для коммуникации.
– Да, мы думали, что она имеет к этому какое‑то отношение.
Судья сделал паузу, на мгновение показалось, что он потерял ход мысли.
– Не было ни признания, ни факта осведомленности в деталях дела?
– Это было более четырех лет назад, ваша честь, но ответ – нет, не было. За все время она не признала себя виновной.
– И за ней не числится никаких ранее совершенных преступлений и правонарушений?
– Нет.
– И ни одного ареста?
– Ни единого.
– А как она вела себя в тюрьме?
– Примерно.
– Готов ли детектив Пек ответить на несколько вопросов?
Пек присягнул.