Он вдруг больше не понимал, что за паническое настроение заставило его сбежать. Когда он расскажет эту историю своим двум друзьям, они вместе посмеются над этим странным поступком.
И все же, если он пойдет в полицию, его будут допрашивать, продержат там двадцать четыре часа, устроят ставку с официантом из ром-бара, с рисовальщиком-вьетнамцем…
И что тогда? Официант заорет: «Это он, я в этом уверен, клянусь!». И художник скажет то же самое. И как Жильбер не доказывай свою невиновность, как ни кричи, что нельзя считать человека преступником лишь за то, что он посидел вечером на террасе кафе и выпил стаканчик, никто ему не поверит!
Он поступил с безрассудной неосторожностью, снова придя на ту террасу. Естественно, что официант, у которого перед глазами стоял фоторобот, несомненно, напоминавший ему Жильбера, поскольку в прошлый четверг он подавал ему пунш, вновь увидев его, логически установил сходство! Теперь Жильбер сбежал. Слишком поздно.
И все из-за нелепой случайности, из-за того, что в тот вечер, когда было совершено преступление, два человека, отдаленно похожих друг на друга, выпивали в одном и том же кафе!
А тот другой? Преступник? Где он сейчас? Он также, как и Жильбер, запрятался в нору? Он что, также надел очки в роговой оправе, чтобы скрыть свое лицо? А может быть, он едет сейчас в Рамбуйе с туристским рюкзаком в другом купе поезда, в котором целуются влюбленные?
В сознании Жильбера оба образа постепенно наложились друг на друга, образовав единое понятие: «Жильбер-убийца».
И снова коварная мысль начала щекотать его воображение: а если преступник — это он? Что если он, будучи пьяным, совершил убийство? Он не помнил ничего, но был в состоянии пить, заплатить, забрать не ошибаясь сдачу, встать, дойти до машины, вставить ключ зажигания, выжать сцепление, переключить передачи, останавливаться на красный свет, обращать внимание на другие машины, никого не сбить, вернуться в свой квартал, запарковаться между двумя другими машинами, не помяв никому крыльев, прийти домой, раздеться, и все это в ненормальном, полусомнамбулическом состоянии. И почему бы ему было не подцепить девчонку, предложить выпить, повести ее потанцевать, затем поехать в Медон, предложить ей прогулку в лесу и…
— Нет! — закричал он.
Влюбленные даже подпрыгнули, потом прыснули со смеху, глядя на него. Поезд остановился. Надпись на станции гласила: «Рамбуйе».
Он выхватил с полки свой рюкзак, пристроил его на спину и очень быстро вышел. Минуту он оставался на платформе, глядя оторопело на уходящий поезд и ринувшихся к выходу людей.
Он вышел со станции и машинально направился в сторону леса по широкой улице, названия которой никогда не знал. Ремни рюкзака резали ему плечи, он от него отвык. От новых сандалий бо лели ноги.
Время.от времени какая-нибудь машина пронизывала ночь фарами. Жильбер узнал давнишние запахи листвы и перегноя. Он вдруг сбросил дюжину лет. Шаги стали шире, плечи перестали болеть, он принялся насвистывать походную песенку, слова которой вертелись в голове.
Он узнал домишко, куда они ходили за питьевой водой, бистро папаши Жана на опушке леса. Еще десять минут — и на спокойном берегу пруда он сможет поставить свою палатку.
Завтра на рассвете разбуженный пением птиц и нарождающимся днем, он окунется в холодную воду, затем на спиртовке в старой кастрюле с закопченным дном приготовит кофе. Все как раньше с приятелями.
Приятели. Что стало с моими друзьями? Паскаль продает машины, Жерар продает недвижимость. Они не женаты, но остепенились, стали буржуа, у которых есть сбережения и отрастает брюшко. А другие приятели? Раньше нас собиралось человек десять-двенадцать с девчонками, которые без остановки смеялись, потому что мы их смешили все время.
Мы были беззаботными, на все нам было наплевать. У нас не было денег, да они нам и не были нужны. Обходились без них, довольствовались самым малым. Для счастья достаточно было отправиться в путь с рюкзаком на спине.
Плавным движением Жильбер спустил с плеч рюкзак. Коснувшись земли, звякнул какой-то котелок. Он вынул электрический фонарь и включил его. В светлой ночи он различал спокойную поверхность пруда. На некотором расстоянии от него играла музыка — другие туристы, палатки которых ему не были видны.
Почти на ощупь он нашел удобное место, не слишком близко к воде, но и не под деревьями. Небольшой склон, довольно ровный. Он прежде всего вытащил из рюкзака металлическую штангу, состоящую из трех частей, собрал ее и воткнул в землю. После этого повесил на нее фонарь. В конусе света, где уже плясали комары, он опустошил свой рюкзак, обнаружив попорченный молью спальный мешок, свернутую вокруг колышков палатку, спиртовку и туалетные принадлежности. От всего этого пахло ветхостью и плесенью. — Ну а я? Чем пахнет от меня?
Он вновь обрел автоматизм: ставил стойки, разворачивал на земле палатку, прикреплял ее четырьмя углами к четырем колышкам, заползал в нее, устанавливал стойки сзади и спереди, снова выходя из палатки, натягивал растяжки еще на два колышка. Земля была твердой. Он подобрал камень и воспользовался им как молотком, вбивая алюминиевые стойки. Палатка приняла форму. Еще несколько кольев, чтобы ее закрепить, приподнять края днища палатки в виде желоба, поставить двойную крышу…
Выпрямляясь, он уперся руками в поясницу. Отвык уже, но ничего, гибкость скоро вернется. Работа отогнала его мрачные мысли. И вот уже Париж, Клотильда и преступление казались ему далекими. Ему не оставалось ничего другого как спокойно переждать здесь, куда никто и никогда не додумается прийти его искать, Пока не поймают настоящего убийцу.
Он с трудом надул свой матрас. Его резиновые стенки слиплись в нескольких местах. Потом, поскольку ночь была теплая, он полностью разделся и голым направился к воде, которую весь день нагревало солнце.
Утренняя сырость разбудила его. Сначала, не соображая, где находится, он сел и захлопал глазами. Сквозь полотно палатки лютикового цвета сочился день. Внутри палатки пахло старой резиной. Жильбер посмотрел на часы, которые оставались у него на запястье во время сна, — шесть часов. Разбитый, он вылез из спального мешка и почувствовал озноб. Он закурил сигарету, хорошенько откашлялся и расстегнул застежку палатки. Высунув голову наружу, он увидел спокойную поверхность пруда, на которой играли первые лучи солнца.
Он вышел, расправил плотное тело и оглядел свои владения. Широкая полоса голой земли отделяла пруд от деревьев. Эта полоса тянулась прямой линией приблизительно метров на пятьсот. Вдалеке, на некотором расстоянии друг от друга, стояли две палатки. Высокая четырехместная канадская палатка и в глубине, там где уже начинался лес, маленькая палатка-гроб, в которой мог поместиться только один человек. Их обитатели еще спали в тепле своих пуховых мешков. Жильбера снова охватила дрожь, он быстро оделся и, чтобы согреться, пробежал сотню метров, глубоко дыша. Вернувшись в палатку, он налил в кастрюлю оставшуюся в бутьшке воду, установил примус на земле и тут заметил, что в нем не было ни капельки горючего. Кофе не будет.
Злясь на свою забывчивость, он стал меланхолично грызть один из вчерашних сандвичей, очень черствый, ветчина на котором была как жесткий бристольский картон.
Затем он снова залез в спальный мешок, развернув предварительно матрас таким образом, чтобы можно было обозревать окрестности. На какое-то время он задремал. Когда же открыл глаза, с трудом поверил в то, что увидел.