Раззява ты, а не детектив!
— А где ты была сама? — возмутилось мое второе «эго». — Если ты такая умная, то могла бы захватить не только кости, но и револьвер…
«Если я начну ссориться сама с собой, это ни к чему хорошему не приведет», — решила я и миролюбиво сказала:
— Не обижайся. Обе мы идиотки, каких еще поискать. Кстати, с револьвером нам бы точно не поздоровилось.
— И все равно его бы отобрали…
В какой-то момент задушевной беседы с самой собой я поймала на себе пристальный взгляд округлившихся глаз Ирины. Надо же, оказывается, я так увлеклась беседой, что не заметила ее возвращения… Подавив смех, я сокрушенно вздохнула:
— Знаете, это у меня наследственное. Нервы. Весной никак не могу справиться с приступами. Обострение… Вы, кстати, когда-нибудь разговаривали с Ортега-и-Гассетом?
— С кем? — переспросила Ирина.
— С Ортега-и-Гассетом, — терпеливо повторила я.
— А кто это такие? — облизнув пересохшие губы, спросила Ирина.
Боже мой! Я закатила глаза. Какая непросвещенность!
— Мои товарищи по контрреволюционной деятельности, — прошептала я страшным голосом. — Ортега — шпион Антанты. А Гассет еще хуже.
Ирина поняла, что над ней издеваются, и опять замолчала. Лицо ее выражало при этом надежду, что она еще будет присутствовать на моей казни.
— Господин Халивин вас ждет, — пробурчала моя «помощница», исполненная праведного негодования и мучительного бессилия перед лицом моей беспредельной наглости.
— Не могу больше заставлять его мучиться, — отозвалась я, поднимаясь. — Мужчины всегда так переживают из-за собственного одиночества и отсутствия красивых женщин.
Я заложила руки за спину и пошла впереди «леди Швондер», насвистывая «Вихри враждебные».
— Не свистите! — прошипела она.
— Простите, я не знала, что вы верите в приметы, — сокрушенно произнесла я. — Тогда я буду петь. От пения ведь деньги не исчезают?
— Цирк! — фыркнула она.
Я не сдержала довольной улыбки. Мне удалось перебросить свою злость на противника. А это значило наполовину ослабить его.
* * *
Халивин сидел, явно нервничая. Его толстые пальцы барабанили по столу.
— Танечка! — расплылся он в радостной улыбке. — Надеюсь, вы хорошо провели ночь?
— Да, прекрасно. Всю ночь мне снились вурдалаки, упыри, тени отцов Гамлета и Дзержинского, а уж когда мне приснились вы в обнаженном виде с лавровой ветвью в руке, я, вскрикнув от ужаса, проснулась. Сердце мое при этом билось, как пойманная в силки птица.
Ох, на какие монологи я способна! С ума сойти, как здорово получилось! Но зритель, сидящий передо мной, оказался далек от понимания изящного. Вместо аплодисментов на меня обрушилась тишина, усиленная немым укором маленьких глаз.
— Ну, хорошо, — пробормотал он с таким видом, что я сразу поняла, не так уж ему и хорошо. И мой скромный литературный экзерсис его не порадовал. Ну и ладно. В конце концов, любой гений может сделать ссылку на некоторую невосприимчивость к высокой эстетике случайно попавшейся на его пути публики. Халивин продолжил: — Я тут решил, что расследовать отсюда вам будет неудобно.
Я немного напряглась. А вдруг он решит, что мне «удобнее будет расследовать» из Бутырки?
— Вы имеете в виду, что я смогу вернуться домой? — осторожно спросила я.
— Оттуда тоже, — мрачно сверкнул он на меня очами, — вокруг наши враги, Таня. Я думаю, что вам будет безопаснее в моей квартире.
Конечно, можно было возразить, что его враги вовсе не обязательно являются и моими. И поэтому вряд ли я им понадоблюсь. Но говорить с Халивиным было бесполезно. С таким же успехом я могла бы попробовать воздействовать на сознание фонарного столба.
— Вам все понятно?
Он смотрел на меня.
Вернее, он смотрел в меня, пытаясь проникнуть в мое сознание и переставить там все так, как его душеньке будет угодно. Меня сей факт совершенно не радовал. Более того, он меня до невыносимости раздражал.
— Вас это действительно интересует? — спросила я.
— Конечно.
— Мне ничего не понятно. Начнем с того, что я так и не поняла, что мне надо искать. Золото партии?
— Дискету.
— Да… Вы так многословны, что остается только удивляться, как я в вашем словесном потоке успеваю ухватить мысль… Господин Халивин, дискеты бывают разные. На вашей дискете есть хоть какие-то пометки? Или вам принести все, которые мне встретятся?
— На моей дискете есть пометка «Секретные материалы», — признался он.
— Ах, вот как! — насмешливо протянула я. — Оказывается, вы и есть знаменитый Фокс Малдер. А эта ваша соратница действительно очень похожа на Скалли. Прелесть какая! И кого мы ловим?
— Таня!
Он немного наклонился вперед, грозя обрушить стол тяжестью своего торса.
— Я бы попросил вас относиться к моему делу серьезнее. От этого зависит…
— Судьба народа, — перебила я его. — Да что там народа. Судьба мира…
Халивин развел руками, жестом показывая, что мое легкомыслие является для него непобеждаемым кошмаром.
— Мы поговорим с вами обо всем позже. Сначала попробуйте все-таки прояснить ситуацию. Вам поможет моя жена. Я надеюсь, что она вспомнит всех, кто был в квартире в тот день, когда дискета исчезла. Теперь все?
— Нет, — проговорила я, пытаясь использовать еще один шанс вырваться.
— Что еще?
— Я не могу заниматься расследованием без своих магических костей.
— Вы заедете домой вместе с Ириной и заберете их, — кивнул он. — Хотя странно, Таня. Вы такая современная девушка…
— Я? Да что вы! — воскликнула я. — Моей истинной страстью является эпоха Нерона. Вот еще Диоклетиан был неплохой парнишка…
Про Нерона он слыхал. А Диоклетиан вышиб у него из-под ног почву.
— Зря вы посмеиваетесь, Таня, — усмехнулся он. — Сами ведь знаете поговорку. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.
— Вы мне угрожаете? — обрадовалась я.
— Нет, что вы… Я вас предупреждаю.
Он нажал на кнопку селектора. В дверях возникла верная и немногословная Ирина.
— Отвезите ее ко мне, — приказал он. — Сначала заедете к ней домой, заберете вещи. Пусть переоденется, а то Люда испугается… Проследи, чтобы не подходила к телефону и не брала оружия. Все.
— Нет, — мрачно сообщила я, — не все. Где мой кетчуп?
Глава 4
Надеюсь, что мой вид не внушал моим спутникам приятных ощущений. Во всяком случае, я прилагала массу усилий, чтобы придать своему очаровательному личику самое мрачное из моих выражений. Прижав к груди бутылку с кетчупом, я всем своим видом старательно показывала, что эти «защитники трудового народа» мне отвратительны. Они не дождутся моего голоса на своих проклятых выборах, даже если… Впрочем, никаких «если» и быть не могло. Если они уже сейчас так вольничают с моими правами, то чего же, скажите, ждать от них дальше?
Ирина крутила ручку радиоприемника, чем ужасно удивила меня. Я и не подозревала, что она любит легкую музыку. Судя по ее физиономии, я скорее бы заподозрила ее в любви к духовому оркестру, исполняющему марши.
Она очень долго крутила эту проклятую ручку, пытаясь найти нечто, отвечающее ее эстетическим воззрениям. Но, как назло, радиостанции пока не подчинялись ее вкусам. И передавали музыку «проклятых капиталистов». Наконец она услышала родные напевы и удовлетворенно хмыкнула. «Этих не расстреляет», — догадалась я. Песня была мрачная, но Ирина радостно сверкала глазами, подпевая неизвестной мне певице: «У тебя СПИД, и, значит, мы умрем».
«Ну и ну, — подумала я, оглядывая ее с интересом. — Ничто человеческое, оказывается, нам не чуждо. Даже немного обидно.