— У тех, кто сейчас оккупировал телефоны в центре Уинслоу, — ответил Флетч. — Полагаю, что у них.
— У вас есть пленка, Флетч? Дайте ее нам, и я обещаю, что больше мы не будем писать о том, как кандидат подкупает школьников.
— Пленки у меня нет. Распечатка речи будет готова с минуты на минуту.
— Распечатка, — скривился Дикманн. — Мои издатели получат текст по системам теле — или радиовещания. Зачем же мне отправлять им еще и распечатку?
— Что же сказал губернатор? — наскакивала на Флетча Стелла Кирчнер.
— Ну, вроде того, что мир объединяется, несмотря на все усилия человечества.
Репортеры в изумлении уставились на него, словно он внезапно заговорил на незнакомом им языке.
— И ничего насчет водоснабжения? — Рой Филби выглядел так, будто вот-вот шлепнется в обморок.
— Ничего.
— Дерьмо, — процедил Филби. — Я-то уже сообщил, что он говорил о водоснабжении… Так что он сказал не о водоснабжении?
Флетч ввел ее в автобус команды кандидата.
— О-о-о-о, — Бетси изобразила притворный восторг. — Неплохо тут живут. Телевизор, и все такое.
Уолш разговаривал с Ли Олленом Парком.
— Уолш, это Бетси Гинзберг.
— Я знаком с Бетси, — Уолш вопросительно глянул на Флетча.
— Как с репортером, но не как с женщиной, — вставила Бетси.
— Да, да, — покивал Флетч. — Она, как никто, умеет сервировать стол.
Губернатор вошел в автобус, когда Флетч собирал у добровольцев копии распечатки речи.
— Пойдемте со мной.
Вслед за губернатором Флетч прошел в комнату отдыха.
— Присядьте на минуту.
— Мне надо раздать распечатки, — Флетч указал на листки в руке. — Сэр.
— Распечатки подождут, — губернатор снял пальто, бросил на кровать. — Хочу услышать ваше мнение.
— По-моему, вы чертовски красноречивы. Сэр.
Губернатор уселся на вращающийся стул. Флетч остался на ногах.
— Благодарю.
— Взять кристаллик идеи…
— Думаю, больше, чем кристаллик.
— Ума у вас — палата, — пробормотал Флетч.
— Благодарю. А теперь скажите, что вы об этом думаете?
— Откровенно говоря, гм…
— Что, гм..? — губернатор терпеливо ждал, пока Флетч соберется с духом.
— Я… э… не подозревал, что президентская кампания так оскудела идеями. Сэр, — губернатор рассмеялся. — Мне-то казалось, что все определено заранее. И вы с самого начала знаете, что должны говорить, где и кому.
— Вы ошиблись. Вас это удивляет?
— Я никогда не удивляюсь, если случается ошибиться.
— Часть политической кампании — общение с людьми по всей стране. И хороший политик всегда прислушивается к голосу народа. Вот и вы утром поделились со мной очень дельной мыслью. Возможно, каждый знает, что это так, но никто еще не сказал об этом вслух. А может, только молодые впитали эту новую реальность с молоком матери, и теперь не представляют себе иного будущего.
— Да, сэр. Возможно.
— Я думаю, люди голосуют за того, кто говорит им правду. А вы?
— Надеюсь, что это так, сэр.
— Я тоже. Политики — не философы, Флетч. — От них этого и не требуется. Никто не хочет, чтобы в Белом Доме поселился Том Пейн. [9] Или Карл Маркс. Или Маркузе. [10] Но никому и не нужно, чтобы хозяин Белого Дома не признавал основополагающих истин, — не глядя на Флетча, застывшего у двери комнаты отдыха, — губернатор хохотнул. — Мне нравится, что я вас пронял. Держу пари, ваши прежние знакомые полагали, что вы абсолютно непробиваемы, — Флетч шумно глотнул. — Это так?
— Я… возможно… Я… э…
Губернатор рассмеялся и протянул руку.
— Дайте-ка мне распечатку.
Флетч отделил для него верхний листок и чуть не выронил на пол остальные.
Губернатор углубился в чтение.
— Посмотрим, что я такого наговорил.
Глава 16
— Немедленно отрывай свою чертову задницу от стула и поднимайся сюда, — голос Уолша не оставлял сомнений в том, что он настроен серьезно.
— Да, сэр, лейтенант, сэр, — ответил Флетч в телефонную трубку. — Скажите только, куда поднимать мою чертову задницу, сэр.
— Номер 1220.
И в трубке раздались гудки отбоя.
Спеша к двери, Флетч споткнулся о нераспакованный чемодан…
Вторую половину дня Флетч то и дело перескакивал из автобуса прессы в автобус кандидата и обратно.
По телефонному аппарату, установленному в автобусе прессы, он долго беседовал с Уилли Финном, уже прибывшим в Калифорнию, о мероприятиях, намеченных на тот день в Спайрсвилле, на вечер в Фармингдейле, на следующий день в Кимберли и Мелвилле. Финн еще ничего не мог сказать о впечатлении, произведенном речью губернатора в Уинслоу, хотя уже слышал о ней. Трагическая смерть Виктора Роббинса, похоже, очень его опечалила.
Вместе со всей компанией Флетч побывал в Спайрсвилле. Он купил в местном магазинчике кулек залежавшихся пончиков, съел четыре, пообщался с местными газетчиками, снабдил их всеми необходимыми материалами. На стене склада обнаружил надпись: ЖИЗНЬ — ЭТО НЕ ШУТКА. Подобные надписи он видел в Северной Европе в начале восьмидесятых годов. Вернувшись после прогулки по Спайрсвиллю, Флетч обнаружил, что кто-то разбил окно в автобусе прессы.
По пути в Фармингдейл (час езды) Флетч играл в покер с Биллом Дикманном, Роем Филби и Тони Райсом. Когда автобус остановился у отеля, его личное состояние увеличилось на двадцать семь долларов…
Двери лифта открылись. В кабине стоял Хэнреган. И смотрел на Флетча с каменным лицом. Не улыбнулся, не скривился.
— Вверх? — спросил Флетч. Хэнреган молча сверлил его взглядом. Ответила женщина, стоявшая рядом с Хэнреганом, в пурпурном платье и коричневых туфлях.
— Нет, мы едем вниз.
Флетч нажал кнопку вызова соседнего лифта.
Уолш распахнул дверь номера 1220, едва Флетч постучал.
— Что происходит? — спросил он, как только пресс-секретарь переступил порог.
Они стояли в полутемном коридорчике у ванной.
— Ладно, — потупился Флетч, — верну я эти двадцать семь долларов.
— Какой-то репортер, вонючий, грубый, грязный, оказался в моем номере раньше меня. Он уже сидел в кресле, когда я вошел.
— Вонючий, грубый, грязный репортер?
— Он сказал, что представляет «Ньюсбилл».
— О, этот вонючий, грубый, грязный репортер — Хэнреган Майкл Джи.
— Он поджидал меня, когда коридорный открыл дверь. Расположился вот в этом кресле, — Уолш прошел в спальню и указал на одно из кресел у окна. — Курил сигару, — в пепельнице на столике у кресла серела горка пепла. — Мерзавец. Полагаю, хотел показать мне, какие у него возможности. Запертые двери, право на уединение, похоже, ничто для репортеров «Ньюсбилл».
— Он просто хотел познакомиться с тобой поближе.
— Он не познакомился со мной поближе. Но довел меня до белого каления.
Во взгляде Уолша, однако, не чувствовалось злобы. Вроде бы он говорил о том, что разъярен, но глаза ясно указывали, что думает он совсем о другом. Да и голос не звенел негодующе, хотя в нем и слышались нотки раздражения.
И жалобу его, как воспринял ее Флетч, вызвали не эмоции, но нарушение заведенного порядка.
— Майкл Джи. Хэнреган — вонючий, грубый, грязный мерзавец, — согласился Флетч. — Он пишет для «Ньюсбилл». Но называть его репортером — слишком много чести.
— Я думал, «Ньюсбилл» представляет у нас кто-то еще. Потрясающе глупая женщина… Как ее звать?
— Мэри Райс.
— Она не родственница Тони Райса?
— Нет. Мэри тоже пишет для «Ньюсбилл». Освещает избирательную кампанию. И все ее материалы отличает сенсационность. Чего стоит упоминание о том, что пра-пра-прадедушка Ли Оллена Парка был рабовладельцем.
— Круто!
— В общем, полная ерунда.
— Но ведь в «Ньюсбилл» нет ничего, кроме новостей, добытых ихними борзописцами из чьей-нибудь спальни через замочную скважину.