Ею руководит она. И остальным лучше пристроиться ей в затылок, или жизни не будет.
— Тот визит в ожоговый центр…
— Один из подобных случаев. Она знала, что делает. Уолш просил ее поехать к детям. Ее личный секретарь, Салли, просила о том же. Барри и Уилли договорились с подругами, что она поиграет с ними в другое время. А она взяла и поехала играть.
— Почему?
— Да потому, что она уверена, что умнее всех.
— Да, но почему? Поступок-то глупый, учитывая обстоятельства…
— Во-первых, она не сомневается, что ей все сойдет с рук. Что бы не случилось, вина ляжет на кого-то еще. Во-вторых, тщеславие. Плохо ли заявиться к подругам и поиграть с ними в теннис в ранге жены кандидата в президенты?
— Я обычно просто играю в теннис.
— Слушайте дальше.
— Подождите. Разве она не собирала пожертвования, играя в теннис? Кампания нуждается в средствах.
— Я же сказал: мы договорились, что она поиграет в теннис двумя днями позже. Она даже не отменила визит в ожоговый центр. Села в машину и уехала к подругам. Представляете себе? Медицинские сестры выкатили детей на креслах в большой зал. Собрались фотографы, репортеры. А эта сука не явилась. Какую боль причинила она детям? Зато наигралась в теннис.
— Но почему губернатор обвинил во всем вас?
— Он не может обвинить жену. Он никогда ее не винит. Раньше я всегда выкручивался. Договаривался с фотографами, репортерами. «Если вы об этом не напишете, я не останусь в долгу. Организую вам эксклюзивное интервью или устрою так, чтобы вы сфотографировали губернатора в душе, голым и с сигарой. Такое тянет на Пулицеровскую премию, знаете ли». На этот раз я не смог, Ай-эм. Не смог.
— Но…
— Мое терпение лопнуло. Губернатор все эти годы не слушал меня. Ситуация осложнилась до предела. Дорис Уилер перешла все границы. Его шансы стать президентом росли день ото дня, а она грозила все погубить. А потому я рассказал репортерам все, как есть. Я надеялся, что Кэкстон увидит, как воспринимает подобные выходки пресса, и приструнит эту суку.
— А он сможет?
— Должен. Потому что мужа сумасшедшей никогда не изберут президентом Соединенных Штатов.
— Они прошли вместе долгий путь, Джеймс.
— Тем стремительней будет падение.
— Если она такая мегера, почему он живет с ней? Развод придумали не вчера.
— Если хотите, я назову вам три причины, по которым он не разводится с ней.
— Разумеется, хочу.
— Во-первых, избиратели не одобряют развода. Хотя и простили его президенту Рональду Рейгану. Общее мнение таково — если мужчина не может навести порядок в доме, можно ли ожидать, что он справится с целой страной?
— Это одна причина.
— Во-вторых, у нее есть деньги. И много. Ее папочка преуспел в нефтяном бизнесе. Жизнь у политика рискованная, требующая больших расходов. А нефть, как известно, отличная смазка.
— Это вторая.
— В-третьих, я полагаю, что Кэкстон любит эту суку. Можете вы в это поверить? Не спрашивайте меня, как и почему. По мне, лучше любить змею. Но в жизни увидишь всякое. Есть у меня знакомые, которые слова сказать не могут без дозволения жены. И все они в один голос твердят: «Что бы я делал без моего солнышка?» Любовь, Ай-эм, слепа, как Фемида. Возможно, вы это заметили.
— И также переменчива.
— Господи, как я рад, что моя жена сбежала пятнадцать лет тому назад с психоаналитиком. Вот уж кому следовало навести порядок в голове.
— Возможно и так. Но что делать мне?
— Нести свой крест, что же еще. Я лишь хотел, чтобы вы знали, благодаря кому я ушел от Кэкстона.
— Его жене.
— Я его люблю. Восхищаюсь им. Я хочу видеть его президентом Соединенных Штатов. Ради этого я отдал бы все. Все, что угодно. Так что, если возникнет необходимость, звоните в любое время.
— Ловлю вас на слове.
— Они вышвырнули меня, но это неважно.
Для Кэкстона я готов на все.
Флетч скоро понял, что достаточно опустить трубку на рычаг, чтобы телефон зазвонил вновь.
И едва он переговорил с выпускающим редактором «Ньюсуика», как в трубке раздался голос. его давнего армейского приятеля Олстона Чамберса.
— Рад тебя слышать, — выразил свои чувства Флетч.
— Что происходит, Флетч?
— Если бы я знал.
— Только что услышал по радио, что ты стал пресс-секретарем Кэкстона Уилсра, баллотирующегося в президенты. Твою физиономию показали по телевидению.
— Да, теперь я пресс-секретарь.
— Почему ты это сделал? Что-то на тебя непохоже.
— Уолш позвонил позавчера вечером. Сказал, что отчаянно нуждается в помощи. Убедил меня, что так оно и есть.
— Это же надо, президентская кампания! И на что это похоже, Флетч?
— Ирреальный мир, Олстон. Абсолютно ирреальный.
— Я тебе верил. По телевизору тебя показали в костюме и при галстуке.
— Олстон, прибавь еще пару убийств.
— Что значит, убийств? Настоящих убийств?
— Двух женщин забили до смерти. Одну задушили. Они не участвовали в предвыборной кампании, но я чувствую, что кто-то из команды кандидата, добровольцев или сопровождающих лиц имеет самое непосредственное отношение к этим убийствам.
— Ты шутишь.
— К сожалению, нет.
— Кэкстон Уилер — Джек Потрошитель. С твоей легкой руки термин «президентский убийца» приобретает новое значение.
— Это не смешно.
— В новостях об этом ничего не говорилось.
— Мы стараемся не афишировать эти сведения. По крайней мере, все убеждают меня, что не стоит бросать прессе такой кусок.
— Я достаточно долго знаком с тобой, Флетч. Что-либо скрывать — не твое амплуа. Особенно, если речь идет об убийстве.
— Ты не представляешь себе, Олстон, что тут творится. Словно мчится скорый поезд, люди вываливаются из вагонов, но никому и в голову не приходит дернуть за стоп-кран.
— Ты прав. Такое мне недоступно.
— Я и говорю, ирреальный мир. Слишком много власти. Престижа. Все меняется с калейдоскопической быстротой. Копы и те зачарованы кандидатом и его командой.
— Да, но убийство — это убийство.
— Слушай, Олстон, вчера вечером женщину сбросили с крыши мотеля, аккурат над спальней кандидата. Через полчаса в мотель заявляется мэр и говорит одному из руководителей избирательной кампании: «Послушайте, если мои полицейские будут беспокоить вас, гоните их прочь». А пресса услышала от него следующее: «Пожалуйста, не марайте грязью образ моего города. Не раздувайте в национальную сенсацию обычный несчастный случай, который мог бы произойти в любом другом маленьком городе».
— А Уилер? Что говорит об этом кандидат?
— Пожимает плечами. «Полицейские сирены сопровождают меня всю жизнь».
— А Уолш?
— «Местная проблема. Мы же завтра отбываем».
— Увозя с собой убийцу. Таково твое мнение?
— Я пытался убедить губернатора начать расследование. Но он убежден, что такое расследование поставит крест на его избирательной кампании, лишит его шанса стать президентом.
— Поэтому старина Флетч, мастер журналистского расследования, пусть и отошедший от дел, решил сам разобраться, что к чему.
— У меня связаны руки. Я не могу задавать вопросы. После первого же меня отправят домой.
— Но ты пытаешься, так?
— Да, обходными путями. Я же здесь никого не знаю, за исключением нескольких человек. Уолта, Фредерики Эрбатнот, Роя Филби…
— Тебе бы поспешить. Два убийства кряду обычно означают и третье, и четвертое…
— Я стараюсь изо всех сил, господин прокурор. Ощущение такое, будто я гашу пожар в цирке, знаешь ли. Потому что никто не хочет признать, что цирк горит.
— Я позвонил тебе лишь для того, чтобы поздравить с новой работой.