Все позади. Ребенок родился.
— Все в порядке? — тихо спросила она.
— Да, все хорошо.
— Кто?
— Мальчик.
— Правда? Мальчик? Ги кивнул.
— И с ним все в порядке?
— Да.
Она закрыла глаза, потом с трудом снова открыла.
— Ты звонил насчет объявления?
— Да.
Она закрыла глаза и заснула.
Позже Розмари вспомнила еще очень многое. Лаура-Луиза сидела у ее кровати и с лупой читала журнал.
— Где он? — спросила Розмари. Лаура-Луиза вздрогнула и вскочила.
— Боже мой, дорогая, — произнесла она, и лупа повисла у нее на груди на красной плетеной ленточке. — Как ты меня напугала! Ты так неожиданно проснулась!
Розмари закрыла глаза и глубоко задышала.
— Ребенок… где он? — настойчиво повторила она.
— Подожди-ка минуточку, — заспешила Даура Луиза и повернулась, держа палец в журнале. — Я позову Ги и доктора Эйба. Они на кухне.
— Где ребенок? — снова спросила Розмари, но Лаура-Луиза уже ушла, так ничего и не ответив. Она попыталась приподняться, но снова упала на кровать, руки не слушались. Сильная боль пульсировала между ног, словно колола сотня острых ножей. Розмари лежала и вспоминала все по порядку.
Был вечер. Часы на стене показывали пять минут десятого.
Вошли Ги и доктор Сапирштейн. Оба были какие-то решительные и мрачные.
— Где ребенок? — повторила она свой вопрос.
Ги подошел к кровати, наклонился и взял ее за руку.
— Милая, — начал он.
— Где он?
— Милая… — Он хотел еще что-то сказать, но не мог и повернулся к доктору, ища в нем поддержки.
Доктор Сапирштейн внимательно посмотрел на нее. В его усах застрял кусочек кокосовой скорлупы.
— У тебя были осложнения, Розмари, — сказал он. — Но на следующие роды это не повлияет.
— Он… — Она с ужасом уставилась на доктора.
— Умер, — подтвердил тот. И кивнул.
Розмари перевела взгляд на Ги. И Ги тоже кивнул.
— У него было неправильное положение, — пояснил Сапирштейн. — В больнице я, возможно, и смог бы что-нибудь сделать, но у нас совсем не было времени везти тебя туда. А пытаться сделать что-то здесь было бы… просто опасным для твоей жизни.
— У нас с тобой еще будут дети. Как только ты немного поправишься. Я тебе обещаю, — нежно сказал Ги.
— Совершенно верно, — согласился доктор Сапирштейн. — Можно будет попробовать уже через несколько месяцев, и шансы, что повторится что-то подобное, ничтожно малы — один на тысячу. Такое случается очень редко — один раз на десять тысяч рождений. Сам же ребенок был абсолютно здоровый и нормальный.
Ги сжал ее руку и ободряюще улыбнулся.
— Как только ты поправишься… Розмари посмотрела на него, потом на доктора Сапирштейна с кусочком кокосовой скорлупы в усах.
— Вы врете. Я вам не верю. Вы оба врете.
— Милая, — начал Ги.
— Он не умер, — сказала она. — Это вы забрали его. Вы мне все врете. Вы колдуны. Вы врете. Врете! Врете! Врете!!
Ги прижал ее плечи к кровати, а доктор Сапирштейн сделал укол.
Розмари ела суп и маленькие кусочки хлеба с маслом. Ги сидел рядом и тоже ел бутерброд.
— Ты просто сошла с ума, — говорил он. — Ты совсем свихнулась. Это иногда происходит у беременных на последних неделях. Так говорит Эйб. Он даже сказал, как это называется.
Какая-то там горячка, вроде истерии. И у тебя она началась в полную силу.
Розмари ничего не ответила и зачерпнула полную ложку супа.
— Послушай, — продолжил он. — Я знаю, почему ты считаешь, что Минни и Роман — колдуны, но как ты приписала к ним Эйба и меня?
Она опять ничего не ответила.
— Хотя, наверное, глупо об этом спрашивать. При горячке такой бред начинается беспричинно. — Он взял еще кусочек хлеба и откусил сначала с одного конца, потом с другого.
— Зачем ты обменялся с Дональдом Бомгартом галстуками? — спросила Розмари.
— Почему я… а это тут при чем?
— Тебе нужна была его личная вещь, чтобы они смогли наслать на него порчу и ослепить. Ги дико уставился на нее.
— Милая, о чем ты говоришь, ради всего святого!
— Ты знаешь.
— Бог ты мой! Я обменялся галстуками, потому что мне больше понравилась расцветка его галстука, а ему нравился мой. А ничего не сказал тебе, потому что это, как мне показалось, слегка отдает голубизной, и я просто постеснялся.
— А где ты достал билеты на «Фантастике»?
— Что?
— Ты сказал, что тебе их дал Доминик, а он ничего не давал.
— О Господи! И поэтому я стал колдуном? Да мне их дала девушка по имени Норма, фамилии не помню, мы с ней познакомились на прослушивании, ну и выпили по паре коктейлей. Ну, а Эйб-то что натворил? Как-нибудь по-особому завязал шнурки на ботинках?
— Он пользуется таннисовым корнем. А это дьявольская вещь. Его медсестра сказала мне, что от него так пахнет.
— Может быть, Минни тоже подарила ему амулет, как и тебе. Ты хочешь сказать, что им пользуются только колдуны? Это даже странно!..
Розмари промолчала.
— Давай, милая, называть вещи своими именами. У тебя была обыкновенная предродовая горячка. А теперь ты отдохнешь как следует, и все пройдет. — Он нагнулся и взял ее за руку. — Я знаю, что с тобой сейчас стряслось самое ужасное в жизни. Но с этого момента все будет хорошо. Фирма «Уорнер» вот-вот предложит мне большую роль, и компания «Юниверсал» тоже мной заинтересовалась. Я быстро пойду в гору, и скоро мы уедем из этого города, поселимся в Беверли-Хиллс. У нас будет бассейн, собственный сад с травами и все такое прочее. И дети тоже, Ро. Честное слово! Ты же слышала, что сказал Эйб. — Он поцеловал ей руку. — Ну, мне пора бежать на работу завоевывать себе популярность.
Он встал и направился к двери.
— Я хочу посмотреть твое плечо.
— Да ты что?
— Да. Дай мне посмотреть. Левое плечо. Гц озабоченно посмотрел на нее и сказал:
— Ну хорошо. Все, что ты пожелаешь. Он расстегнул воротник и снял через голову голубую вязаную рубашку. Под ней была еще белая майка.
— Обычно я люблю это делать под музыку, — улыбнулся он, снял майку, подошел к кровати, нагнулся и показал Розмари левое плечо. Никакого знака там не было. Просто маленький след от прыщика. Потом он продемонстрировал ей правое плечо, грудь и спину.
— А остальное потом, — пошутил Ги.
— Хорошо.
Он добродушно усмехнулся.
— А теперь вопрос: мне можно одеться или идти прямо в таком виде и перепугать насмерть Лауру-Луизу?
Грудь Розмари наполнялась молоком, и надо было ее опорожнять. Доктор Сапирштейн показал ей, как пользоваться резиновым отсосом для молока, напоминавшим стеклянный клаксон. Несколько раз в день к ней приходила Лаура-Луиза, или Хелен Виз, или кто-нибудь еще с небольшой мензуркой. Она сцеживала из каждой груди одну-две унции чуть зеленоватой жидкости, пахнущей таннисовым корнем. Когда прибор и мензурку уносили, Розмари снова ложилась в постель и едва сдерживала слезы, разбитая и одинокая.