Благодарность принадлежит к редчайшим добродетелям в людях независимо от их общественного положения. В случае с няней о благодарности не могло быть и речи. Ее отношение к человеку, обманувшему и оставившему ее госпожу, было непоколебимо. Его ни в какой степени не изменило свалившееся на нее наследство.
— Интересно, кто это напомнил милорду о его старых домочадцах? — сказала она. — Сам бы он ни за что про нас не вспомнил.
Природа не терпит однообразия и даже в мягчайших душах держит про запас раздражительность. Редко-редко, но и Агнес могла вспылить. Нянино высказывание о Монтбарри вывело ее из равновесия.
— Если в тебе осталась хоть капля совести, — взорвалась она, — тебе должно быть стыдно за то, что ты только что сказала! Твоя неблагодарность возмутительна! Я оставляю вас наедине, Генри, вам будет нетрудно договориться. — Прозрачно намекнув тем самым, что он уже лишился ее расположения, она вышла из комнаты.
Эту резкую отповедь, высказанную в сильнейшем негодовании, няня восприняла, пожалуй, даже с юмором. Когда за Агнес закрылась дверь, этот философ в юбке подмигнула Генри.
— Упрямые они, молодые дамочки, — сказала она. — Даже когда милорд обманул ее, мисс Агнес не позволяла никому сказать худого слова о нем. А уж теперь, когда он умер, она и вовсе подобрела к нему. Попробуйте сказать слово против него — тут же взовьется. Упрямая! Держитесь ее, мастер Генри, держитесь ее!
— Похоже, вы на нее не обиделись, — сказал Генри.
— Чтобы я на нее обижалась? — удивилась няня. — Я только рада, когда она злится. Сразу вспоминаю ее маленькой, когда, бывало, приду попрощаться с ней на ночь, а она меня поцелует и скажет: «Няня, это я не нарочно». А что до этих денег, мастер Генри… Будь я моложе, я потратила бы их на обнову и украшения, а сейчас я старовата. Что мне делать с этим наследством, когда получу?
— Отдайте его под проценты, — предложил Генри. — За год будет кое-что набегать.
— Сколько будет набегать? — спросила няня.
— Если вы поместите вашу сотню фунтов в ценные бумаги, то за год это будет от трех до четырех фунтов.
Няня помотала головой:
— Три или четыре фунта в год? Это мне не годится. Мне нужно больше. Послушайте, мастер Генри. Я этими деньгами не дорожу: человека, который мне их оставил, я никогда не любила. Потеряй я их завтра, я не умру от огорчения. Я и так обеспечена до конца своих дней. Вы, я слышала, играете на бирже. Пристройте вы меня к чему-нибудь выгодному. Рисковать так рисковать! А эти ценные бумаги… — И она щелкнула пальцами, выказывая презрение к трехпроцентной ставке на капитал.
Генри взял со стола проспект компании венецианского отеля.
— Занятная вы женщина, — сказал он. — Вот, отчаянный вы биржевик, вот дело, стоящее риска. Только держите это в секрете от мисс Агнес. Я совершенно не уверен, что она одобрит мое пособничество вам.
Няня вынула очки. «Гарантированный доход шесть процентов, — читала она, — причем у Правления есть все основания думать, что десять и более процентов могут быть со временем выплачены акционерам отеля».
— Пристройте меня сюда, мастер Генри! И всем своим друзьям, где их ни встретите, рекомендуйте этот отель!
Так вслед за расчетливым Генри и няня связала свои материальные интересы с домом, где умер лорд Монтбарри.
Прошло три дня, прежде чем Генри снова пришел к Агнес. На этот раз облачко, набежавшее на их отношения, окончательно развеялось. Она разговаривала с ним еще сердечнее, чем прежде. Она вообще была в приподнятом настроении. На ее письмо миссис Стивен Уэствик ответила уже обратной почтой. Предложение было с радостью принято — с одной-единственной поправкой: ей предстояло погостить у Уэствиков месяц, и, если ей действительно понравится учить детей, она будет и гувернанткой, и тетей, и кузиной — всем сразу, а уедет от них в одном случае (и на этом особо настаивали ее ирландские друзья): если она выйдет замуж.
— Ты видишь, я была права, — сказала она Генри.
Он по-прежнему не мог поверить.
— Ты действительно едешь? — спросил он.
— На следующей неделе.
— Когда же мы снова увидимся?
— Ты знаешь, что тебя всегда ждут в доме твоего брата. Мы увидимся, когда ты только пожелаешь. — Она протянула ему руку. — Извини, что я уже с тобой прощаюсь: я начинаю собираться.
Прощаясь, Генри хотел ее поцеловать. Она отшатнулась.
— Почему нельзя? Я твой кузен, — сказал он.
— Вот это мне и не нравится, — ответила она.
Генри взглянул на нее и смирился. То, что она запретила воспользоваться правами родственника, было в его глазах добрым знаком. Это было как бы поощрением на роль возлюбленного.
На следующей неделе Агнес выехала из Лондона в Ирландию. Как выяснилось, это не станет конечным пунктом ее путешествия. Поездка в Ирландию была лишь начальной стадией ее окольного пути, который приведет ее в венецианское палаццо.
Часть третья
Глава 1
Весной 1861 года Агнес обосновалась в поместье своих друзей, по смерти своего бездетного родственника ставших лордом и леди Монтбарри. Старая няня осталась при ней. В радушном ирландском доме нашлось и ей место, приличное ее годам. Она была совершенно счастлива в новой обстановке, и первые полугодовые дивиденды венецианского отеля она истратила широким жестом на подарки детям.
В начале того же года обе страховые конторы смирились с обстоятельствами и выплатили десять тысяч фунтов. Сразу после этого вдова первого лорда Монтбарри уехала из Англии с бароном Риваром в Соединенные Штаты. Целью барона, как объясняли научные обозреватели газет, было знакомство с новинками экспериментальной химии в великой Американской республике. На расспросы друзей его сестра отвечала, что уезжает с ним, надеясь в новой обстановке найти утешение после постигшей ее тяжелой утраты. Выслушав эту новость от Генри Уэствика, гостившего тогда у брата, Агнес ощутила известного рода облегчение.
— Теперь, когда нас разделяет Атлантический океан, — сказала она, — я наконец отделаюсь от этой женщины.
Но не прошло и недели, как случай вновь напомнил Агнес о ней.
В тот день Генри был вынужден вернуться по делам в Лондон. Утром он в очередной раз приступил к Агнес с предложением руки и сердца, и, как он и ожидал, невольным препятствием на пути к успеху оказались дети. С другой стороны он заручился надежной поддержкой невестки.
— Имей немного терпения, — сказала ему новоиспеченная леди Монтбарри, — и предоставь мне повернуть влияние детей в нужную сторону. Если возможно убедить ее выслушать тебя, они это сделают.
Обе дамы проводили Генри и еще нескольких уезжающих гостей на станцию, а когда вернулись, слуга доложил, что «некто Ролланд» желает видеть ее светлость.
— Это женщина?
— Да, миледи.
Леди Монтбарри повернулась к Агнес.
— Это та самая «некто», на помощь которой рассчитывал ваш адвокат, когда пытался найти следы пропавшего курьера.
— Неужели та горничная-англичанка, что была у леди Монтбарри в Венеции?
— Дорогая, пожалуйста, не называй моим нынешним именем гадкую вдову Монтбарри. Мы со Стивеном договорились оставить за ней ее иностранный титул, — какой был у нее до замужества. Я — леди Монтбарри, она — графиня. В этом случае не будет никакой путаницы. Миссис Ролланд служила у меня, прежде чем стать горничной графини. Она чрезвычайно положительная особа с одним-единственным недостатком, из-за которого я ее и отослала. У нее ужасный характер. В людской на нее постоянно жаловались. Ты хочешь ее увидеть?
Агнес изъявила такую готовность, втайне надеясь узнать что-нибудь для жены курьера. Неудавшиеся попытки отыскать пропавшего мужа миссис Феррари восприняла как окончательный приговор. Она намеренно носила траур и на жизнь зарабатывала службой, которую неистощимая на доброту Агнес нашла ей в Лондоне. То, что могла сказать бывшая компаньонка Феррари, давало последний шанс проникнуть в тайну его исчезновения. Возбужденная ожиданиями, Агнес прошла вслед за подругой в комнату, где их ждала миссис Ролланд.
Высокая сухопарая женщина, уже в годах, с запавшими глазами и проседью в волосах, чопорно поднялась со стула и церемонно поклонилась вошедшим. Тотчас был виден человек безупречно положительный, хотя и с обескураживающей внешностью. Большие кустистые брови, важный низкий голос, резкие, независимые манеры и совершенное отсутствие женственной мягкости в фигуре — все в этой замечательной особе являло добродетель в ее наименее привлекательном виде. Знакомясь с ней, люди обычно недоумевали, отчего она не мужчина.
— Как драгоценное здоровье, миссис Ролланд?
— По моим летам, леди. Грех жаловаться.
— Я могу быть вам чем-нибудь полезна?
— Ваша милость окажет мне огромную услугу, если даст отзыв о моей службе у вас. Мне предложили место — ухаживать за больной леди, что поселилась здесь недавно.
— А, да, я слышала. Это миссис Карбери, у нее прелестная племянница. Но вы ведь ушли от меня некоторое время назад, миссис Ролланд. Миссис Карбери, безусловно, рассчитывает получить отзыв с вашего последнего места.
Запавшие глаза миссис Ролланд вспыхнули благородным негодованием. Она закашлялась, отвечая, словно слова «последнее место» костью стали у нее в горле.
— Я объяснила миссис Карбери, миледи, что дамы, у которой я была в услужении последнее время — в присутствии вашей светлости не могу ее титуловать, — нет в Англии, она уехала в Америку. Миссис Карбери знает, что я ушла от нее по доброй воле, знает почему и одобряет мой шаг. Одного слова вашей светлости будет достаточно, чтобы я получила это место.
— Хорошо, миссис Ролланд. Если так, то я не возражаю быть вашим поручителем. Завтра, до двух часов, миссис Карбери застанет меня дома.
— Миссис Карбери нездорова и не выходит из дома. Если ваша светлость не возражает, то навести справки придет ее племянница, миссис Холдейн.
— Я нисколько не возражаю. Приглашение в равной степени распространяется и на прелестную племянницу. Одну минутку, миссис Ролланд! Это мисс Локвуд, кузина моего мужа и моя добрая приятельница. Ей было бы любопытно поговорить с вами о курьере, который был в услужении у лорда Монтбарри в Венеции.
Сдвинув кустистые брови, миссис Ролланд выразила резкое недовольство темой разговора.
— Мне неприятно слышать это, миледи, — всего-навсего сказала она в ответ.
— Возможно, вы не в курсе того, что случилось в Венеции после вашего отъезда, — решилась вступить Агнес. — Феррари скрылся из дворца, и с тех пор о нем ничего не слышно.
Миссис Ролланд закрыла глаза, словно изгоняя призрак пропавшего курьера, недостойный являться приличной даме.
— Я ничему не удивлюсь из того, что мог натворить мистер Феррари, — ответила она почти басом.
— Вы так резко отзываетесь о нем… — сказала Агнес.
Миссис Ролланд раскрыла глаза.
— Я ни о ком не отзываюсь резко, не имея на то оснований, — сказала она. — По отношению ко мне, мисс Локвуд, мистер Феррари повел себя так, как не позволял себе ни один мужчина — ни до него, ни после.
— Что же он такое сделал?
С застывшим ужасом в глазах миссис Ролланд отвечала:
— Он позволил себе вольность.
Леди Монтбарри резко отвернулась и, давясь от смеха, прикрыла рот платком.
Мрачно упиваясь растерянностью Агнес, миссис Ролланд продолжала:
— Когда же я потребовала извинений, он заявил, что ему скучно в Венеции и он не знает, как себя занять.