И тогда же я услышала, как мой амулет издал звук, предупреждающий о присутствии волшебства.
— И что вы обо всем этом думаете? — спросил Кааврен, обращаясь к Айричу.
— То есть какой я делаю вывод? — переспросил лиорн. — Примерно следующий: любому волшебнику по силам изменить цвет глаз и каждый имеет право носить одежду по своему выбору или надеть парик и украсить мизинец кольцом, но лишь для феникса характерна та величавость, которую я наблюдаю в этих двоих.
Здесь разговор был прерван возвращением обсуждаемой пары. Вскоре кучер, вытирая лицо рукавом грязной черной туники, вышел из кухни, и они вновь отправились в путь. Казалось, обед окончательно разбудил их спутника, назвавшегося Кривааном. Путешественники продолжили беседу, словно она и не прерывалась, но теперь Криваан принял в ней активное участие, высказав собственные идеи о будущем правлении императора-феникса.
— Мы, те, кто находится на службе у императора, — заявил он, — должны быть с самого начала сильными, чтобы как можно дольше сдерживать наступление мрака.
— Не понимаю, — удивился Кааврен, — вы говорите о мраке?
— Именно, — подтвердил Криваан.
— Тогда объясните.
— Ну, все достаточно просто: разве его императорское величество не принадлежит к Дому Феникса?
— Безусловно принадлежит.
— А разве феникс не символизирует одновременно возрождение и упадок?
— Пожалуй.
— Припомните: каждый император-феникс, за исключением Зарики I, которая основала Империю, начинает практиковать магию зла, забывая о нуждах Империи… А потом заканчивается цикл и на место Феникса заступает Дракон.
— Да, кажется, дело обстоит именно так.
— А тут как раз Орб в восемнадцатый раз переходит к Дому Феникса. Впервые после завершения полного цикла, если выразиться точнее.
— Верно.
— Таким образом, исходя из вышесказанного можно предположить, что этот император должен вести себя так же, как и все предыдущие, если даже не хуже, а Империя будет им забыта, и ее ждет ужасающий упадок.
— Вы думаете? А может, есть надежда, ну, раз уж сейчас начинается цикл? Вдруг наш новый император-феникс будет больше похож на Зарику I, о которой действительно никто не скажет дурного слова?
— Возможно, но, по-моему, конец правления нынешнего феникса будет самым плохим из всех, какие знавала наша история.
— И что из того следует?
— А вот что: мы, те, кто служит его величеству, должны как можно дольше сдерживать наступление мрака.
Но прежде чем Кааврен успел что-нибудь ответить, Айрич отвернулся от окна и сказал:
— Вы почти правы, сударь.
— Гм… вы говорите «почти»?
— Да.
— По-вашему, я допустил ошибку?
— Небольшую, но существенную, милорд.
— Ну так объясните, в чем она состоит.
— Вы сказали — мы служим императору.
— Да?
— А это не так.
— Не так?
— Нет.
— Но тогда…
— Мы служим Империи. Разница невелика, но, заметьте, существенна.
Криваан нахмурился, словно подобные рассуждения оказались для него абсолютно неожиданными, а Нилисит рассмеялась:
— Отлично сказано, добрый лиорн. Вы рассуждаете, как атира, однако говорите, как дракон, — прямо и по существу, что прекрасно соответствует нашему времени: ведь мы находимся между правлениями этих двух Домов.
Айрич склонил голову, принимая комплимент.
— Сказано иссолой, — заметил он.
Кааврен уловил в голосе лиорна намек на иронию только потому, что он ее ожидал и уже научился различать интонации Айрича за то короткое время, пока они были знакомы.
Некоторую часть пути все молчали. Кааврен обратил внимание, что после обеда Тазендра заняла место у окна. Сидя рядом, он наблюдал за ней. А Тазендре ничто не мешало смотреть на проплывающие мимо поля и луга Соранны. Кааврен тихо спросил:
— Моя добрая Тазендра, мне показалось, вы вздохнули.
— И правда.
— Вы вздохнули, если не ошибаюсь, уже в третий раз за последние несколько минут.
— Возможно.
— Тогда удовлетворите мое любопытство и скажите, почему вы вздыхаете.
— Причина в том, что я впервые покидаю свой дом, мой добрый Кааврен. Боюсь, что буду скучать по нашим колючковым деревьям, пению пересмешников и по свечным бутонам, которые нигде больше не растут.
Кааврен полностью разделял чувства Тазендры, поскольку подобные мысли не раз приходили в голову и ему с тех самых пор, как он покинул родной дом. Однако тиаса обратил внимание, что при этих словах Нилисит тихонько ойкнула, словно укололась иголкой, оставленной нерадивой служанкой, а Криваан поднес к груди руку, будто хотел убедиться, подчиняется ли она ему, или, подумал Кааврен, чтобы проверить, на месте ли то, что спрятано под плащом. Тиаса сделал вид, что ничего не заметил, и продолжал утешать Тазендру.
Размышляя же о словах, вызвавших столь диковинную реакцию супружеской четы, он решил, что на них такое впечатление произвело именно упоминание о свечных бутонах. Надо сказать, Кааврен также родился в местности, где росли эти цветы, и, обратившись к иссоле, он спросил:
— А вам случайно не приходилось видеть свечные бутоны? Такой весьма примечательный маленький цветок.
— Пожалуй что нет, — спокойно ответила Нилисит. — Никогда не видела.
— Он растет на восточных склонах холмов, — продолжал Кааврен, внимательно наблюдая за ними. — И всегда невдалеке от ручья или реки, но не слишком близко. Светло-зеленый стебель поднимается почти до колен. Осенью на каждом цветке появляются маленькие пурпурные ягоды, терпкие и очень сочные. Но самое интересное, друзья мои, — его цветение. Ранней весной на верхушке каждого растения распускается маленький бутон — утром он ярко-желтый, в течение дня постепенно приобретает оранжевый оттенок, а к вечеру превращается в алый язычок пламени. С наступлением же темноты бутон начинает светиться, и целые долины мерцают в ночи — становится так светло, что можно даже найти тропы, оставленные антилопами и тсалмотами. Жаль, мы не располагаем временем: сейчас свечные бутоны в цвету.
— Должно быть, это удивительный цветок, — сказал Криваан. — Однако не поверю, что в данной местности нет больше ничего достойного нашего внимания. Что еще интересного можно здесь увидеть?
И тут завязался разговор об истории и характерных чертах Соранны, который продолжился и вечером, и на следующий день. Хотя беседа касалась множества разных вещей, как и бывает обычно у случайных попутчиков, никто больше не вспоминал о свечных бутонах, а Криваан и Нилисит так ничего и не рассказали о себе.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В которой по прибытии в город Драгейру мы знакомимся с весьма значительной в Императорской Гвардии персоной
Само прибытие Кааврена, Айрича и Тазендры в Драгейру ранним утром следующего дня прошло без происшествий. Они вежливо попрощались со своими попутчиками, а те — хотя и не скрывали, что очень торопятся, — откланялись, соблюдая все формальности, как и положено истинным иссолам, которых они так старательно изображали.
Экипаж остановился на узкой улочке, и его тут же окружили сорванцы из Дома Теклы, принявшись выпрашивать у пассажиров монетки. Но кучер прогнал мальчишек еще до того, как путешественники успели достать свои кошельки. Когда сорванцы и фальшивые иссолы удалились, Тазендра и Кааврен внимательно огляделись вокруг. По одну сторону улицы располагались невысокие строения из дерева и камня, в основном дома на две или три семьи, а также лавка, на которой красовалась эмблема бакалейщика «Орехи и изюм». На другой стороне стояли более высокие и темные кирпичные здания. Одно из них, по всей видимости, было гостиницей.