Может быть, то самое о котором спрашивал Сигэцу? Щуплый обернулся; некоторое время мы смотрели друг другу в глаза. Потом он встал, подошел ко мне, присел, взял за плечо:
— Зачем вы его убили?
Я молчал. Просто не понимал, о чем он говорит. И все-таки почувствовал: в его словах, в интонациях заключена какая-то надежда. Щуплый следит за Сигэцу.
Внезапно он пригнулся к самому моему уху, прошептал: «Я на вашей стороне. Я попробую помочь вам». Тут же крикнул, тряся меня за плечи:
— Я не верю, что он вам что-то сделал! Не верю! Не верю!
Судя по изменившейся вибрации, ракетолет шел на посадку. Вот мягкий удар о почву. Тишина. Все пятеро сейчас смотрят на «президента». Он встал. Присел, отдернул край покрывала:
— Смотри.
Да, так и есть, это мертвец. Так же, как Сигэцу, он смугл и узколиц. Его лицо искривила судорога, даже издали видны синие следы пальцев на шее. Некоторое время я разглядывал его. Нет, человека, который лежал передо мной в углу салона, я видел в первый раз. На вид он ровесник и Сигэцу, и каждого из пятерки.
«Президент» осторожно опустил покрывало.
— Знаешь, кто это? Тун. Он был мне ближе брата. Ближе, а ты убил его.
Все пятеро стояли, опустив головы. Сигэцу сказал почти беззвучно:
— Ты говоришь, что я буду отвечать за тебя? Едва ли. А вот ты ответишь.
Он повернулся, кивнул. Щуплый открыл дверь, остальные четверо, взявшись за покрывало, осторожно вынесли покойника наружу. Сигэцу спрыгнул следом за ними.
Два пилота в кабине обернулись, разглядывая меня. Я лежал на боку с привязанными к ногам руками. Скоро вернулся Щуплый; он заговорщически подмигивал мне, доставая нож. Прошептал: "Это длится три часа, потом уже смерть неотвратима.
Начнется все утром. Может быть, за три часа я успею что-то сделать". «Что длится три часа?» — спросил я. «Потом объясню», — продолжая делать знаки бровями, он ловко освободил мои ноги, крикнул строго:
— Выходи. Выходи!
Я выпрямил ноги. Вытянулся. Только сейчас я понял, какое это блаженство — вытянуть затекшие ноги, снова почувствовать их, хотя бы чуть-чуть размять. Руки оставались связанными; я осторожно перевернулся на живот, подогнул колени, встал. Щуплый легко подтолкнул меня, я подошел к двери. Подобострастно поглядывая на стоящего внизу Сигэцу, Щуплый снова толкнул меня в спину:
— Прыгай.
Я спрыгнул. Щуплый приземлился следом и тут же дернул меня за плечо, разворачивая лицом к ракетолету. Все-таки я успел заметить: впереди что-то вроде деревни.. Уткнувшись в борт, попробовал восстановить в памяти то, что увидел:
желтые и голубые брезентовые домики в два ряда. Джунгли со всех сторон. Здесь, на месте приземления ракетолета, подобие площадки. Краем глаза я видел длинные деревянные столы, врытые в землю, несколько столбов, тент. Место для сбора. Я стоял у горячего борта в одних плавках, тело нагревалось, хотелось пить. Через несколько минут я до конца ощутил, как жестоко жжет высоко стоящее солнце. С самого утра я не брал в рот ни капли воды, во рту пересохло, гортань жгло, и все-таки жажда была какой-то особой. Перед моими глазами сейчас зеленел обшарпанный борт. Ракетолет военный, когда-то, очевидно, он был списан. Я задрал голову: наверху, за ракетолетом, слабо шевелятся продолговатые листья, шумят деревья. Там наверняка прохладно. У одного из домиков, поглядывая в мою сторону, женщина мыла посуду. Трудно было понять, сколько ей лет. Довольно полная. На ней короткое платье цвета хаки, длинные волосы собраны в узел. Платье выглядит сильно застиранным. У соседнего домика, держась за дверной полог и тоже глядя в мою сторону, стоит мальчик лет восьми-девяти. Домиков всего семь — по три с каждой стороны, седьмой, чуть побольше, в стороне. У этого седьмого прямо на земле сидит человек. Охрана? Да, похоже — рядом с ним, на земле, автомат.
Домики типовые: спасательные группы сбрасывают их на Иммету каждые полгода.
Верзила, стоящий рядом с Сигэцу, заиграл желваками:
— Чем больше ты будешь упорствовать, тем хуже. Ты не представляешь, что тебя ждет.
Я вспомнил именно он нанес мне удар локтем в сплетение. Сейчас я ощущал только жажду, больше ничего. Щуплый заерзал, сморщил нос:
— Почему вы молчите? Расскажите все. Признайтесь. Упорствовать бесполезно. Ну?
Где ваш ракетолет?
— Дайте пить.
Сигэцу покачал головой:
— Ты этого не заслужил.
Некоторое время он покусывал нижнюю губу, кивнул Щуплому:
— Ладно, что его ждать. Пусть несут.
Щуплый вытер ладонью пот со лба, посмотрел на меня, выдохнул. Сказал жалобно:
— Ну вот, я же говорил. Сказали бы, а теперь уже поздно. — Отойдя к домикам, он крикнул:— Сид! Зеленый! Давайте!
Из ближней палатки вышли двое парней лет шестнадцати. — Подтащите сюда ящик!
Один из парней, прищурившись, посмотрел на товарища. Тот что-то сказал, кивнул.
Пригнувшись, он взяли стоящий у стены большой металлический ящик с ручками.
Переглянулись, подняли, сгибаясь от тяжести, подтащили к ракетолету. Опустили недалеко от меня, посмотрели на Сигэцу. Тот, будто не замечая их, отвернулся.
Выждав, «президент» сделал знак Верзиле. Верзила с готовностью кивнул, присел, откинул металлические створки: сверху лежали листья, мох, сухая трава. Некоторое время все было тихо; потом листья слабо зашевелились. Из-под них осторожно выползло серое щупальце. Трава, прикрывающая ящик, посыпалась на землю, Я увидел туловище, два выпуклых нароста. Один из бугорков вздрогнул. Сморщенная кожа медленно раздвинулась, открылся глаз. Зрачок был совершенно неподвижен, глаз будто застыл — только сморщенная кожа на бугорке вздрагивала. Сигэцу присел, посмотрел на меня:
— Знаешь, кто это? — Он ласково погладил чудовище по голове. Глаз, моргнув, повернул зрачок, закрылся. Сигэцу скинул остатки травы, прикрывавшие туловище, встал. — Мы называем это тихое создание «пант». Красиво, согласись? Пант — самое миролюбиво существо, когда-либо известное человеку.
Сигэцу, будто раздумывая о чем-то, отошел в сторону. Повернулся.
— Пант никогда ни на кого не нападает. Это идеальное домашнее животное. Его главная функция — растворять и усваивать протеин. Только это, больше ничего. Он усваивает белок в любом виде, лишь бы этот белок не сопротивлялся. Поэтому пант заранее исключил для поглощения все двигающееся. А вот неподвижное — только подавай. Особенно любит пант гнилую древесину. Когда пант добирается до гнилой древесины, он счастлив. И еще — у панта нет желудка. Вернее, есть, но этот желудок снаружи.
Сигэцу подошел к ящику, пальцем снял с кожи чудовища немного слизи, показал мне:
— Вот. Кожа панта и есть его желудок. Это желудочный сок. Он довольно легко растворяет белок. Постепенно белок сам становится слизью и всасывается в кровь.
На этот процесс панту требуется не так мало, около трех часов. Сигэцу брезгливо отер слизь о столб.
— Когда республика Иммета будет признана в Сообществе, панта узнают все. Он выбран нашим государственным символом.
Закрыв глаза, Сигэцу несколько секунд стоял в торжественном молчании. Вздохнув, медленно двинулся по тропинке. Я понял — он идет к дальнему, стоящему обособленно домику. Да, так и есть. При его приближении человек, сидящий на земле, вскочил. Задрал голову, взял автомат на караул. Подождал, пока «президент» войдет в палатку и закроет полог, и стал «вольно».
Верзила вздохнул:
— Смотри, мы тебя предупредили. У нас тут женщины, ребятишки. Да и нам видеть все это противно. Поэтому, когда стемнеет и все уснут, тебя привяжут к трухлявой колоде, а сверху положат панта. Как только пант убедится, что ты не можешь двигаться, он с удовольствием начнет переваривать твой протеин.