Мое сердце обдало шквалом неистовой злобы. Злобы, неотделимой от чувства вины. Она заметила это и невольно попятилась, в ее взгляде внезапно появилось недоверие.
– Так не помогай им богатеть, – огрызнулся я. – Можешь завтра корчить из себя кого угодно, продолжать упорствовать, но ты все равно пойдешь.
Когда я повернулся и вышел, она так и осталась стоять, глядя мне вслед.
Ненавистью ко мне она продолжала пылать и на следующее утро, когда мы с ней, Рэндоном, Дэппером Шокком, Куцко и Дэйвом Иверсеном сели в машину, чтобы ехать в Камео, а я всё ещё мучился комплексом вины.
Вина эта не имела под собой решительно никаких оснований, тем более, если принимать во внимание тот факт, что я собирался спасти ей жизнь. Но осознание своих благих намерений всегда было шаткой опорой и слабым утешением для меня, и этот случай не являлся исключением… В особенности потому, что я не был окончательно уверен в правильности предпринимаемых мной шагов.
Всегда поступай с ближними так, как тебе хотелось бы, чтобы они поступали с тобою, это есть Закон и Пророчество…Ведь я действительно желал следовать этому закону, но разве мог я знать, что хотел бы в подобных обстоятельствах? Каландра была права. Не оказавшись в ее положении, я мог лишь гадать о том, что она от меня хотела. А если при этом я еще и ошибался, то запросто мог осложнить ей последние дни пребывания на этом свете.
Занятый своими собственными думами, я не обращал внимания на окружающий мир… и поразился, когда меня внезапно осенило, что Каландра начинала хоть и весьма сдержанно, но все же проявлять внимание к тому, что пробегало за окнами машины.
Обычному человеку этот вид мог бы показаться неинтересным. Сразу же на выезде из космопорта «На краю радуги» несколько скромных многоэтажных зданий для персонала исчезли, и их сменили скотоводческие поселения, которые почти везде доминировали в слаборазвитых районах вроде этого, где земля была дешёвой и где её было вдоволь. Позади зданий и за ними были в беспорядке разбросаны гигантские многоствольные растения, занимавшие в здешней экологической системе место привычных нам деревьев. Простой, тихий, спокойный, прозаический пейзаж, но для Смотрителя ничто во Вселенной Господа не могло быть простым и прозаическим. И для меня, и для Каландры пейзаж за окном был вместилищем богатства и объектом пристального изучения мирового духа. Этого мира людей, которые никак не могли зажить в согласии со своей планетой.
Какое‑то непонятное напряжение давало о себе знать тысячью самых различных явлений и признаков. Мы проехали мимо дома, владелец которого боролся за то, чтобы создать особый, непохожий на эту планету, мир. Его участок пестрел импортированными деревьями и кустарниками. Были и другие, те, кто уже свыкся и прекратил подобные попытки, но все же еще не сумел обрести душевный покой. Все это я уже почувствовал при свете дня, тревога не проходила… Ещё и оттого, что я так и не сподобился понять, с чем же все здесь так отчаянно сражались: ведь природные условия на Солитэре считались наиболее благоприятными из всех колоний.
– Может быть, все дело в Облаке, – пробормотала Каландра. Я взглянул на неё с изумлением и некоторой досадой, потому что она в очередной раз доказала мне, с какой легкостью способна читать мои мысли.
– Облако существует не для того, чтобы оказывать влияние на людей, – напомнил я.
– Да, если только они не мертвецы, – мрачно возразила она. Мне пришлось смириться. Хорошо, один‑один. Но ведь Облако изучалось очень многими учёными, и никто из. них не наткнулся в ходе своей работы на какие‑нибудь факты, свидетельствующие о влиянии Облака на живые существа.
– А сколько времени они провели здесь? – не сдавалась она. – Некоторые вот из этихлюдей, – она кивнула на простирающийся снаружи пейзаж, – прожили здесь всю свою жизнь.
Но даже в этом случае воздействие проявляется весьма слабо и в такой форме, что никакой обычный учёный не в состоянии его заметить.
– Согласен, непохоже, чтобы это можно было заметить, – признал я. Вероятно… здесь без Смотрителей не обойтись… а судя по тому, что заявил Рэндон, мы – первые в истории планеты Смотрители, прибывшие сюда.
Краем глаза я заметил какое‑то едва заметное движение в салоне и, слегка обернувшись, разглядел в глазах Рэндона немой вопрос.
– Над этим местом повисло какое‑то напряжение, мистер Келси‑Рамос, – объяснил я. – У меня возникло чувство, что местные жители не живут в гармонии с окружающим их миром.
Прислушавшись к тому, что происходило в голове у Каландры, я пришел к выводу, что она ожидала критики Рэндоном нашей оценки и нас самих. Но он продолжал молча сидеть, изредка поглядывая в окно, а я в это время пытался облечь в слова наши с Каландрой ощущения.
– Значит, вы думаете – это результат побочного эффекта Облака? – спросил он, когда я закончил объяснения.
– Или же параноидального представления, возникшего в результате осознания факта, что их мир существует лишь благодаря постоянному принесению в жертву человеческих жизней… – я осёкся, заметив в глазах Рэндона выражение, которое появляется, если подвергнуть человека какому‑то страшному испытанию. – Либо это должно быть нечто совершенно иного порядка, – добавил я. – В данный момент мы можем сказать, что это напряженность.
Рэндон с отсутствующим видом кивнул и снова уставился в окно.
– У вас есть какие‑либо мысли по этому поводу? – медленно спросил он. – Сколько времени должен пробыть здесь человек, чтобы это напряжение стало заявлять о себе? Год? Больше? Меньше?
– Понятия не имею. – Я покачал головой. – Вы думаете, этим отчасти можно объяснить беспокойство Айкмана?
Рэндон повернулся к Шокку.
– Сколько Айкман пробыл на Солитэре?
У Шокка не было при себе компьютера, он лежал где‑то в стороне. Куцко тоже принялся оперировать с кнопками своего визира.
– Три года, – через несколько секунд доложил Шокк. – На станции Ли, а потом еще – боже мой, сколько же он пробыл здесь – ах, вот – восемнадцать лет, как только здесь обосновалась «Эйч‑ти‑ай». Младшие управляющие Блейк и Караш – двенадцать и четыре, соответственно.
Рэндон кивнул.
– Да, теперь я припоминаю, – с отсутствующим видом констатировал он. И уже, как я заметил, принялся подсчитывать, как он мог бы использовать эту возможность в сути характера Солитэра с выгодой для себя. Восприятие его чуть изменилось по сравнению с предыдущим вечером, и я почувствовал, как он обдумывал свои прежние заключения о том, что Смотрители под рукой – все равно что подпорки или костыли. Если бы он только мог думать лишь об одномСмотрителе…
Я ощущал присутствие Каландры. Она стоит всех рубинов…Я лишь мог надеяться, что и Рэндон думает также.
Мне были видны глаза Куцко, наполовину скрытые за его визиром, двигавшиеся из стороны в сторону, будто он был занят чтением. Я знал, в какие именно записи он сейчас углубился. Напряжение, в котором пребывали наши телохранители, наблюдалось и у их коллег в других учреждениях.
– Ну и что вы там высмотрели? – поинтересовался я у него.
– Думаю, не трудно догадаться, – ответил он. – Дальше он предпочёл не распространяться.
Как и остальной Солитэр, Камео был застроен относительно равномерно по высоте, самыми высокими считались трёхэтажные дома. Если учитывать психологию корпораций, стремившихся в архитектуре выразить свои мощь и силу, я не был особенно удивлен, что и штаб‑квартира «Эйч‑ти‑ай» выглядела соответственно, но все же никак не мог уяснить, зачем им потребовалось такое гигантское количество площади.