– М‑м‑м… Что такое число Авогадро?
– Ну, это из химии. Это количество молекул в одном моле. А количество молекул в одном армадилле – это будет число Армадилло.
Ну что ж, раз Амелия шутит, значит, она действительно выздоравливает.
– Какова длительность пика дельта‑резонанса?
– Примерно от десяти до минус двадцати трех. Спроси лучше что‑нибудь потяжелее!
– Ты требуешь это от всех парней? – Амелия слабо улыбнулась в ответ. – Послушай, тебе надо поспать. Я буду здесь, в приемном.
– Со мной все будет в порядке. Возвращайся в Хьюстон.
– Нет.
– Ну хотя бы на один день. Что сегодня, вторник?
– Среда.
– Ты должен вернуться к завтрашнему вечеру – проведешь за меня семинар. Очень важный семинар.
– Давай обсудим это утром – в университете и без меня найдется кому провести этот семинар.
– Обещаешь?
– Я обещаю позаботиться о твоем семинаре – хотя бы по телефону. А теперь тебе надо поспать.
Мы с Марти спустились в подвальный этаж. Он взял бокал крепкого Бустело – чтобы не заснуть до полвторого ночи, когда подойдет его поезд, – а я заказал пива. Пиво оказалось безалкогольным – того сорта, что делают специально для школ и больниц. Я рассказал Марти о числе Армадилло и обо всем остальном.
– Похоже, с соображением у нее все в порядке, – Марти попробовал свой кофе и добавил туда еще пару ложек сахара. – Иногда люди теряют память частично и какое‑то время сами этого не замечают. Но, конечно, потери этим не ограничиваются.
– Да, – один поцелуй, одно прикосновение. – А она помнит о том, что было в подключении – в эти три минуты, или сколько там их было?
– Понимаешь, Джулиан, это еще далеко не все, – осторожно сказал Марти. Он достал из кармана рубашки две ленты с записями и положил на стол. – Вот это – полные копии ее записей. Я и не рассчитывал, что удастся их заполучить. Они стоят больше, чем вся операция.
– Я могу помочь с деньгами…
– Не стоит. Это пойдет на счет моего проекта. Понимаешь, в чем дело… Операция у Амелии прошла неудачно не из‑за того, что Спенсеру не хватило умения или за Амелией плохо ухаживали, – все получилось так, как получилось, из‑за предубеждения.
– Значит, все еще можно было изменить? Марти покачал головой, потом пожал плечами.
– Случилось то, что случилось.
– Ты хочешь сказать, ей снова можно будет вживить имплантат? Я никогда о таком не слышал.
– Потому что это делается крайне редко. И обычно риск ничем не оправдан. Операции по повторному вживлению имплантата делают только в том случае, если пациент после удаления контактов остается полностью парализованным и бесчувственным – что называется, в вегетативном состоянии. В подобной ситуации повторная установка имплантата – единственный шанс восстановить связь больного с внешним миром, – Марти отпил кофе, потом продолжил: – Для Блейз это будет слишком рискованно – при нынешней технике операций. И нынешнем состоянии научных разработок на эту тему. Но наука не стоит на месте, и, может быть, когда‑нибудь, когда мы поймем, что же там пошло не так… Впрочем, этого может и не случиться, по крайней мере в ближайшие двадцать лет. Практически все исследования, на которые выделяют гранты, относятся к военным разработкам – а военные мало заинтересованы в изучении проблемы реимплантации. Если имплантат механика не приживается – им проще призвать на военную службу другого.
Я снова попробовал свое пиво – лучше оно не стало.
– А сейчас ее имплантат полностью отсоединен? И если мы подключимся вместе, она ничего не почувствует?
– Можете попробовать.
Я снова попробовал свое пиво – лучше оно не стало.
– А сейчас ее имплантат полностью отсоединен? И если мы подключимся вместе, она ничего не почувствует?
– Можете попробовать. У нее остались контакты на нескольких небольших нервных узлах. Когда мы вставили обратно металлический корпус имплантата, кое‑какие контакты восстановились сами собой.
– Значит, попробовать стоит.
– Не советую ожидать чего‑нибудь сверхъестественного. Если человеку в таком состоянии, как сейчас у Амелии, подключить запись, скажем, какое‑нибудь потрясающее переживание, вроде медленной смерти, он может или вообще ничего не почувствовать, или же получить смутную картину неопределенных видений – ничего конкретного. А если подключиться с кем‑нибудь другим – скорее всего вообще не будет никакого реального эффекта. Разве что по принципу плацебо – если они будут ожидать, что что‑то должно случиться.
– Сделай доброе дело, Марти, – попросил я. – Не рассказывай этого Амелии.
Джулиан все‑таки съездил в Хьюстон и провел за Амелию ее важный семинар. Студенты не имели ничего против того, что профессора Блейз заменял молоденький научный ассистент. После семинара Джулиан сел на первый же поезд и ночью вернулся в Гвадалахару.
Амелию выписали уже на следующий день – ее перевезли домой на санитарной машине, предписав пройти курс лечения под присмотром врачей университетского городка, в пансионе, где пациентам обеспечивался уход и присмотр. Клинике в Гвадалахаре было невыгодно держать выздоравливающую пациентку, которая нуждалась только в уходе, но при этом занимала дорогостоящую койку – особенно в пятницу. На этот день клиника получала большинство самых выгодных заказов.
Джулиану разрешили поехать вместе с Амелией, на той же машине, хотя всю дорогу он только и делал, что смотрел, как Амелия спала. Когда действие снотворного закончилось – примерно за час до Хьюстона, – они с Амелией разговаривали, в основном о работе. Джулиану удалось ни разу не соврать ей о том, что будет, если они подключатся вместе, пока она в таком вот состоянии – вроде бы и с имплантатом, и без него. Он знал, что рано или поздно Амелия все равно обо всем этом прочитает и им еще придется разбираться со своими надеждами и разочарованиями. Ему не хотелось, чтобы Амелия в своем воображении строила воздушные замки, основываясь на воспоминаниях о том чудесном мгновении, которое они однажды пережили. Самое лучшее, на что они могли надеяться, не пойдет ни в какое сравнение с тем чудом единения. А может, и вообще ничего не получится.
Пансион для ухода за больными и престарелыми снаружи блистал роскошью, но внутри оказался довольно запущенным, если не сказать – убогим. Амелии досталась единственная свободная койка в четырехместной палате, в которой уже лежали пациентки вдвое старше ее – старушки, доживавшие здесь свои дни. Джулиан помог Амелии устроиться, и, когда всем стало ясно, что он не просто у нее на службе, две старушки пришли в жуткое возмущение из‑за столь явной разницы в их возрасте и цвете кожи. Третья старушка была слепая.
Да, теперь их отношения всплыли на поверхность – единственное хорошее следствие всей этой неприятной истории, полезное если не для профессиональной, то хотя бы для личной жизни Джулиана и Амелии.
Сегодня, в пятницу, Джулиан, конечно же, собирался, как всегда, пойти в клуб. Он решил появиться там на часик позже, чем обычно, чтобы Марти успел рассказать все подробности об операции и явил всем прискорбную правду об истинных отношениях Джулиана и Амелии. Хотя вряд ли для кого‑нибудь в клубе это оказалось бы неожиданным откровением. Даже известный своими пуританскими взглядами Хайес давно знал о них и ни разу ни словом об этом не обмолвился.
До вечернего похода в клуб Джулиану было чем заняться – после того, как он прочел записку в двери, Джулиан еще не просматривал корреспонденцию, накопившуюся за время его отсутствия Ассистент Хайеса переслал записи всех заседаний, которые они с Амелией пропустили, – изучение всего этого заняло бы не один час.