Но вдруг они схватят тебя – из‑за Питера – и обнаружат дырку в воспоминаниях? Тогда они будут знать, что память‑то тебе подчищали…
– А нельзя как‑нибудь связать это с попыткой самоубийства? – спросил я. – Ведь Джефферсон действительно предлагал мне подчистить эти воспоминания. Ты смог бы сделать так, чтобы казалось, что все произошло как раз из‑за этого?
– Возможно… Может, и смогу… А почему, собственно, я? – Марти плеснул немного вина в пластиковый стаканчик. – Предложил Мендесу, тот отказался. – Как жаль, что в этом процессе нельзя ничего добавить… Я могу убрать воспоминания, но не могу наложить другие, ложные, – Марти выпил вина. – Впрочем, кое‑что мы все‑таки можем сделать – ведь Джефферсон на нашей стороне. Будет нетрудно представить дело так, что он якобы стер слишком много – таким образом мы уберем ту самую неделю работы в Вашингтоне.
– Ваша затея кажется мне все более и более ненадежной, – сказала Амелия. – Я, конечно, почти ничего не знаю о подключении, но если эти силы – кто бы они ни были – доберутся до тебя, или Марти, или Мендеса, ведь тогда все, что вы задумали, наверняка провалится, разве нет?
– Все, что нам надо, – это таблетки, которыми я травился, – успокоил я ее. – А потом мы немного поговорим о самоубийствах.
– Я не смог бы просить кого‑нибудь это сделать. И не знаю, смог бы я сам решиться на такое, – сказал Марти.
– Даже ради спасения Вселенной? – я хотел произнести это иронично, но никакой иронии не получилось.
Марти чуть побледнел.
– Ты прав, конечно. И я должен был предусмотреть это как одну из возможностей. Для всех нас. Тут заговорил Мендес:
– Все вовсе не так трагично, как вам кажется. Но мы предусмотрели самую очевидную возможность выиграть время – мы можем переехать отсюда. Две сотни миль на север – и мы окажемся в нейтральной стране. Эти ублюдки дважды подумают, прежде чем посылать наемных убийц за канадскую границу.
– Даже не знаю, – откликнулся Марти. – Канадскому правительству нет никакого резона нас защищать. Какое‑нибудь агентство может выступить с требованием о выдаче преступников, и нас уже на следующий день отправят в Вашингтон, в наручниках.
– Мексика! Там бы таких проблем не возникло, – сказал я. – В Канаде плохо то, что тамошние службы недостаточно коррумпированы. Заберите с собой в Мексику нанофор – и вы получите любую защиту, какая потребуется.
– А ведь верно! – согласился Марти. – Кроме того в Мексике полно клиник, где можно вживлять имплантаты и делать операции по подчистке памяти.
– Но как вы предполагаете переправить туда нанофор? – спросил Мендес. – Он же весит больше тонны, не говоря уже обо всех канистрах, ящиках и мешках с расходными материалами, которые нужны для его работы.
– А пусть он сделает самоходную установку, – предложил я.
– Вряд ли это сработает. Наш нанофор может делать предметы размером не больше семидесяти девяти сантиметров в поперечнике. Теоретически мы можем, конечно, собрать вездеход из таких частей, но ведь их будет не одна сотня. И чтобы сложить их вместе, нам понадобится целая металлоремонтная мастерская и специалисты‑механики.
– А почему бы вам не украсть готовый вездеход? –предложила Амелия. – В армии полно вездеходов. Ваш прикормленный генерал может подделывать официальные документы, продвигать людей по службе и давать им новые назначения. Он наверняка смог бы устроить так, чтобы подходящий вездеход направили туда, куда нам нужно.
Он наверняка смог бы устроить так, чтобы подходящий вездеход направили туда, куда нам нужно.
– Боюсь, перемещать физические объекты несколько труднее, чем изменять информацию, – сказал Марти. – Но в любом случае стоит попробовать. Кто‑нибудь из вас умеет водить вездеход?
Мы переглянулись.
– Четверо из Двадцати умеют водить машину, – заявил Мендес. – Сам я никогда не управлял вездеходом, но думаю, разница не большая.
– Мэгги Камерон был когда‑то водителем, – вспомнил я то, что узнал о Двадцати, когда подключался с ними. – Он водил машины в Мексике. Рикки учился водить в армии и может водить армейские вездеходы.
Марти встал. Двигался он как‑то замедленно.
– Эмилио, дайте мне ваш телефон, который не прослушивается. Посмотрим, что может сделать наш генерал.
Легонько скрипнула дверь, и в комнату тихо вошла Юнити Хэн.
– Вам надо это знать. Когда мы подключились с ним в полном контакте, мы обнаружили… Этот человек, Питер… Он мертв. Его убили – из‑за того, что он знал.
Амелия прикусила губу и посмотрела на меня. По ее щеке скатилась одна‑единственная слезинка.
– Доктор Хардинг… – Юнити не сразу решилась сказать. – Вас тоже должны были убить. Как только Инграм убедился бы, что все ваши записи уничтожены.
Марти покачал головой.
– Это не похоже на отдел технологических исследований.
– Это даже не военная разведка, – уточнила Юнити. – Инграм – член ячейки светопреставленцев. Их тысячи, их полным‑полно во всех правительственных структурах.
– Господи боже мой! – вырвалось у меня. – И теперь они знают, что их пророчество истинно…
Как стало известно от Инграма, он лично знал только еще троих других членов секты «Молота Господня». Двое из них работали в отделе технологических исследований – один штатский, секретарь в чикагском отделении, к которому был приписан и сам Инграм, второй – его товарищ, офицер, который ездил на остров Сент‑Томас и убил там Питера Бланкеншипа. Третьего он знал только под тайным именем Иезекиль. Этот Иезекиль появлялся только раз или два за год и приносил приказы. Именно он уверил Инграма, что последователей «Молота Господня» множество тысяч и они проникли повсюду в правительственные и коммерческие структуры, главным образом в армию и полицию.
Инграм убил уже четверых мужчин и двух женщин, все, кроме одного, были на военной службе (этот один был мужем женщины‑ученого, которую Инграм пришел убивать). Все убийства он совершал далеко от Чикаго, и большинство преступлений остались нераскрытыми, прошли как смерти от естественных причин. В одном случае он изнасиловал жертву, а потом изуродовал ее тело определенным образом, как ему велели, так что ее смерть отнесли на счет маньяка – серийного убийцы.
Убивая, Инграм не испытывал ни малейших угрызений совести. Эти люди были для него опасными грешниками, которых он отправлял куда следовало – в ад. Но ему очень понравилось уродовать тела жертв – это придавало ощущениям необычайную остроту, – и Инграм надеялся, что Иезекиль снова поручит ему такое задание.
Имплантат ему вживили три года назад. Его собратья‑светопреставленцы не одобряли этого, и сам он тоже не одобрял гедонистических удовольствий, для которых люди обычно использовали подключение. Сам Инграм подключался только во время коллективных молитв и иногда – при совершении ритуальных убийств, которые он тоже воспринимал как особое мистическое действо.
Один из тех, кого он убил, был отставным механиком, «стабилизатором» вроде Канди. Джулиан почему‑то вспомнил вдруг о подонках, которые зверски изнасиловали Арли и бросили умирать. И о том светопреставление с ножом, который встретился ему возле магазина.