И напрасно. Видно от Годимировой руки досталось не только лбу, но и мозгам (если у него они есть), которые за лбом скрываются. Королевич сдержанно застонал, прикрыл глаза.
— Если нечего сказать, я пойду. Устал. — Годимир заложил кулаки за спину, огляделся по сторонам — Вышата стоял в трех шагах, понурившись, как побитый пес. Двое оруженосцев, толкаясь плечами и мешая друг другу, крутились вокруг маленького костра. Вроде бы никакого подвоха.
Рыцарь подставил давно не бритую щеку солнечным лучам.
Иржи молчал.
Годимир тоже молчал.
На опушке леса закуковала кукушка.
«Кому она годы отсчитывает, — подумал словинец. — Мне или королевичу рыжему?»
На пятом «ку-ку» глупая птица замолкла и, шумно ударяя крыльями, взлетела над грабняком.
«Пять лет? Пускай будет для Иржи. Отчего ж я рыжих так не люблю?»
— Кто спалил обоз? — неожиданно проговорил королевич.
— Откуда ж мне знать?
— Это дракон?
— Не знаю. — Годимир вздохнул. — Хотелось бы верить, но…
— Пан Божидар сказал, ты дракона зарубил.
— Что? — Рыцарь вздрогнул. Слова поморича застали его врасплох. — Какой пан Божидар?
— А что, тут много Божидаров? — одними губами усмехнулся Иржи. — Каштелян ошмянский, вот какой.
— Где ты его видел, пан Иржи?
Тень пробежала по лицу королевича.
— Что, за певуна своего беспокоишься?
— А если и так?
— Не беспокойся… Пан Божидар его из рук не выпустит.
— Это все, что ты сказать хотел? — скрипнул зубами Годимир.
— Нет. Не все. Я тебя еще достану, пан Годимир. Обещаю.
Словинец пожал плечами:
— Когда будет угодно. Я от поединков не бегаю.
— Хочется верить.
— А когда ты меня вызвать решишься, тоже парочку друзей прихватишь, как сегодня? — не удержался Годимир.
Королевич зарделся, как панянка на выданье:
— Нет, — твердо ответил он. — Будем один на один биться. — И тише добавил: — Что за леший меня сегодня попутал…
Рыцарь поковырял носком сапога дерн. Сказал примирительно:
— Я не в обиде. Ты показал себя честным рыцарем, пан Иржи.
— Ты тоже, пан Годимир, — не остался в долгу поморич.
— Если спрошу, ответишь? — воспользовался мгновением словинец.
— Отвечу. — Иржи кивнул. Снова скривился от боли.
— Ты точно знаешь, что Олешек — подсыл?
— Олешек — это шпильман, что ли?
— Ну да.
— Точно знаю.
— И доказать сможешь?
— Доказать смогу, если свидетелей из Пищеца доставлю.
— А без свидетелей выходит — твое слово против его слова?
— Выходит, — согласился Иржи и спохватился. — Ты говори-говори, да не заговаривайся! В моих жилах королевская кровь течет, а он кто?
— Ну, не знаю… Не кметь, так уж точно. — И неизвестно для чего добавил: — Он из Мариенберга…
— То-то и оно! — Иржи даже кулаком взмахнул несмотря на слабость. — Из Орденских земель разве что хорошее может выползти? Змеи ядовитые только…
— Да? — удивился Годимир. — Что ж ты так северян не любишь?
— А ты басурман сильно любишь?
— Ну… Это ж другое дело. Они в набеги через Усожу ходят то и дело. Все рыцари хоробровские за честь почитают с ними сразиться!
— Вот так и у нас, пан Годимир. Точно так же. Только не через Усожу вражье семя лезет, а через горы. Про Пологие горы слыхал?
— Ну, слыхал… Отчего же не слыхать?
— Так вот молиться нам на них надо. Если бы не горы, давно бы уже захватили рыцари ордена Длани Господней наши земли.
— Вот он как, — покачал головой Годимир. — Везде свои враги находятся. У нас — басурманы. У вас, в Поморье, рыцари-монахи. Здесь — загорцы хуже пугала.
— Именно, — согласился королевич. Как-то так вышло само собой, что говорили они уже не как недавние — и будущие — враги, а как приятели. — А в Пищеце на Олешека твоего указали, что дескать у воеводы Подебрада письма принимал. А Подебрад — вражина всем известный. Денег куры не клюют, а совести никакой.
Он едва ли не в открытую в любви к великому магистру расписывается.
— Ну и что?
— Что «и что»?
— Доказали что-нибудь?
— Да где там! — разочарованно вздохнул Иржи. — Музыкант удрал. Скользкий он, как угорь… Ничего, от пана Божидара не вывернется.
— Погоди про Божидара. Вы б Подебрада этого самого в застенок, да допросили бы, как положено!
— Ага! Сейчас! Его возьмешь!
— Ты ж королевич!
— Королевич. — Иржи отвел глаза. — Только королевство мое… — Он не договорил, вернулся к воеводе-предателю. — А у Подебрада знаешь, сколько серебра в мошне? И дружина не чета нашей. Батюшка с ним связываться наотрез отказался. Сказал, осерчает — от Пищеца камня на камне не оставит. — Тут Иржи понял, что наболтал лишнего, захлопнул рот, аж зубы клацнули.
— Так. А здесь ты чего испугался? Орден Длани Господней далеко…
— Во-первых, я не испугался! — Королевич попытался подбочениться, но понял, что сидя принять горделивую позу не сможет, и успокоился. — А во-вторых, по Ошмянам слухи ходят — загорцев в лесах видели. Я и подумал — одно к другому вяжется.
— По мне, так нисколечко не вяжется, — задумчиво проговорил Годимир.
— Скажешь тоже! Думаешь, почему Божидар за певуна уцепился, как утопленник за соломинку?
— Ну…
— Вот те и «ну», пан Годимир! Божидар только кажется толстым да ленивым. А ему палец в рот не клади — по локоть отхватит!
— А по-моему, он об одном думает — как бы драконьи сокровища к рукам прибрать.
— Может быть, — подумав, согласился Иржи. — Не без того. Он своего не упустит, но и державу блюдет. Король-то Доброжир только с виду такой хороший…
Годимир поглядел на поморича едва ли не с жалостью. Что морозит, что несет? Или у него не было возможности убедиться, что король ошмянский дела честь по чести разбирает? По правде и по совести. Так в старину короли суды вершили, а про то теперь легенды да былины сложены. А если охота рыжему напраслину возводить на государя Доброжира, это его дело. Совсем у себя в Поморье совесть потеряли. Недаром говорят — поморич тебя купит и продаст, а потом выкупит и перепродаст вдвое дороже. До сегодняшнего дня Годимир думал, что речь в этой пословице идет о мещанах да купцах, а выходит, и королевичи в Поморье хитростью изначальной не обделены.
— Что зыркаешь? — не замедлил с ответом королевич. — Думаешь, кто меня надоумил, где тебя искать?
— Кто? — опешил Годимир.
— Дед Пихто!
— Ты не крути, говори толком, пан Иржи!
— Толком? Скажу. Каштелян ошмянский.
— Да ну?
— Именно. Пан Божидар собственной персоной.
— Не может быть! — Годимиру больше всего хотелось схватиться за голову и взвыть.
— А есть мне резон тебе врать?
— Ну…
— Ты подумай, подумай… Или хоробровцы все разумом туги?
Словинец непроизвольно сжал рукоять меча. Его движение не укрылось от королевича.
— Ага! Разозлился? Злись. И думать учись. Мне надо, чтоб ты выжил. До тех пор, пока я не подлечусь. Никому не разрешу тебя к пращурам отправить.
— Ишь ты… — хмыкнул Годимир.
— А ты как думал? Божидара со стражниками мы вчера встретили. Село там еще… Название такое смешное… Вот леший! Запамятовал!
— Гнилушки?
— Именно! Думаешь, где я музыканта увидел? Пан Божидар его с собой вез. И девка при нем крутилась…
— При ком?
— Да при музыканте. Не при Божидаре же? Да! Он мне сказал, ты ее с королевной пропавшей спутал?
— Ну, спутал… — буркнул Годимир. Хочешь не хочешь, а ошибки признавать надо. Тем более такие, про которые уже половине Заречья известно.
— Как ты мог! — искренне возмутился пан Иржи. — Аделия, она… Словами не описать… А тут… Спору нет, девка хорошенькая…
— Да что в ней хорошенького? — зло бросил рыцарь. — Конопа… — Он осекся, сообразив, что рыжий королевич сам отмечен веснушками не меньше Велины.