Но все же верстах в пяти вроде бы угадывалась раздвоенная макушка холма. Точнее определить трудно, ведь описанный Аделией оползень (к слову сказать, она-то его и не видела ни разу — говорила со слов Сыдора) находился с северной стороны, а значит, видеть его Годимир не мог. Ну что ж, стоя на месте ни в чем не убедишься. Как говорил пан Стойгнев — нет удара, нет победы. Да и конь, похоже, успел отдышаться и отдохнуть.
Рыцарь осторожно, поддерживая игреневого поводом, направил его вниз. Седло тут поползло по холке, натягивая пахву [42] . Конь приподнял хвост и недовольно заржал.
— Потерпи, дружок, — вполголоса ободрил его Годимир. — Дальше легче будет.
От подножья холма игреневый пошел неторопливой рысью. Всадник особо не понукал его. Успеется.
Стоя на вершине, легко прикидывать расстояние. Пару верст туда, пару верст сюда. Вот попробуй преодолеть эти версты, да еще в диком краю, в предгорьях Запретных гор, где если не ручей с топкими берегами, то бурелом, если не чащоба, где древесные стволы встали плечом к плечу, как копейщики орденских земель, то овраг, на откос которого коню забраться — непосильная задача. Он все-таки конь, а не кошка. Так или иначе, кое-где спешиваясь и проводя игреневого в поводу, где-то возвращаясь по своему следу в поисках более удобного пути, молодой человек преодолел злополучные версты.
Солнце еще не упало в дремучие леса на западе, но серьезно примерялось. В голову пришло даже сравнение с собакой, которая крутится на месте, прежде чем улечься. Светило, конечно, крутиться не могло, но рыцарю стало смешно. А представив солнце, вычесывающее задней лапой блох, он прыснул в светлую, спутавшуюся за время пути, гриву.
Ну, и где же тут лагерь разбойников?
Сюда Озим повел иконоборцев Лукаша, здесь Сыдор обещал ждать весточки от Аделии.
Что ж, дождался. Вот тебе и весточка. Приехала на игреневом жеребце.
Объезжая холм, Годимир нарочно шумел, хлестал сорванной веткой во кустам бузины, вполголоса напевал слышанную еще в детстве мужицкую песенку.
Он хотел, чтобы его услышали и заметили. Не хватало еще получить стрелу из засады от старательного охранника. Чего-чего, а сторожей вокруг должно быть немеряно — Сыдор, конечно, мерзавец, но не придурок. Слишком много властьимущих в Заречье желают заполучить его голову.
Красную гранитную скалу рыцарь заметил, когда огибал поваленный бук — такие великаны если и растут где, то только в диких краях, куда ни лесорубы, ни углежоги не добираются. Потребовалось бы трое взрослых мужчин, чтобы обхватить светло-серый ствол. И упало дерево, скорее всего, из-за тяжести — талые воды подмыли корни, и лесной великан не удержался за рыхлый глинозем.
Вот и скала. Мороз, вода, ветер и вправду потрудились над крепчайшим каменным монолитом, обтачивая его по крупице в течение долгих лет. И вот теперь взглядам редким путешественников, забравшихся в дремучие леса Заречья открывался настоящий кулак. Правда, по описанию Аделии молодой человек не догадался, что у кулака есть еще и запястье, торчащее из темнолистного кустарника, скорее всего бузины.
Удивительно, но его до сих пор никто не окликнул. Более того, над предполагаемым лагерем разбойников властвовала тишина, нарушаемая лишь шелестом крыльев и попискиванием пичуг, суетящихся в траве.
— Ну, и где же эти сторожа? — удивленно проговорил Годимир, разглядывая следы недавнего пребывания целой оравы людей — кострища, свежие затесы на валежнике, вытоптанная трава в загончике, окруженном жердями. — Э-гэй! Есть кто живой! — закричал он в голос, боясь самому себе признаться, что или ошибся, или опоздал.
Вот входы в землянки. Вот длинный стол, сбитый из неструганных досок и водруженный на пеньки. Вот коновязь под навесом из елового лапника.
Только людей нет.
— Эй! Сыдор! — утратив всякую осторожность, воскликнул драконоборец, приподнимаясь в стременах. — Где ты! Сыдор из Гражды!
Тишина.
Ни людей, ни коней, ни собак. Хотя, последних, может, и не было вовсе.
— Лю-юди! Сыдор! Есть кто живой?!
Бесполезно.
Никто не отвечал на его настойчивый зов. Лишь метнулась в кустах яркая, желтовато-рыжая птица. То ли иволга, то ли удод — за листвой не разобрать.
И тут Годимир разозлился по-настоящему.
Хороши же эти объединители Заречья, нечего сказать!
Одна отправляет за тридевять земель с письмом — подумаешь, четыре дня задницей по седлу от рассвета до заката, с остановками лишь только для отдыха коня. А получателя-то и нет! Сорвался, уехал не дождавшись. И правда! Какое ему дело до каких-то гонцов, писем? Тут корона очи застит. Корона всего Заречья…
— Эй! Люди-и-и!!! — больше для очистки совести покричал рыцарь. — Отзовитесь! Удальцы лесные! Слышите или нет?!!
Все.
Никто на слышит. Никто не ответит. Никому он не нужен.
Сейчас нужно разыскать лабазы с запасами, набить седельную суму и ехать назад. Пусть Аделия сама решает, можно ли полагаться на слово разбойника или нет.
Вот только…
Годимир зябко поежился. Будто ведро ледяной воды кто-то на голову ему опрокинул.
Ярош!
Ведь он по-прежнему в руках у Сыдора, и вряд ли ему там сладко.
Не годится бросать человека, с которым делил кров и еду, с которым сражался рядом, который пару раз спасал тебе жизнь. Если уедешь и не попытаешься вызволить его, какой же ты рыцарь после этого, пан Годимир из Чечевичей? Одиннадцать поколений предков с того света проклянут тебя. Уж они-то друзей не бросали!
Молодой человек раздраженно дернул повод игреневого, причинив коню напрасную боль. И тут же укорил себя еще и за это.
Ладно, как бы там ни было, а начать нужно с того, что разыскать что-нибудь съестное. А там посмотрим, возвращаться в Ошмяны или идти по следу хэвры Сыдора. Кстати, в своей способности разыскать следы, а тем более идти по ним, Годимир здорово сомневался.
Где ж они поставили лабазы?
По рассказу Аделии, на самой опушке, но так, чтобы избушки, поднятые на бревна-опоры, от постороннего, вороватого взгляда укрывали деревья.
«Вор у вора дубинку украл».
Мысль о разбойниках, опасающихся, чтоб их не обокрали, немного развеселила рыцаря и настроила его на бесшабашный лад. Не повезло сейчас, повезет в скором времени.
Нужно верить в удачу, тогда и она тебе покорится. Это такая панночка, что из жалости никого не поцелует. Она любит смелых, напористых, отчаянных ухажеров.
Взять к примеру его отчаянную атаку на Жамка со стражниками у ворот Ошмян. Задумывался он о неизбежном риске? Ничуть. Шел вперед, не удосужившись даже по сторонам поглядеть, прикинуть пути отступления. Как говорят на его родине, пан или пропал. А полещуки со смехом вторят: «Сгорел сарай, гори и хата!»
И судьба тут же оценила по заслугам его отчаянную удаль и безоглядную храбрость. Пан Тишило и пан Стойгнев пришли на помощь в самый трудный момент. И, в конечном итоге, именно их вмешательство определило его победу. И в глазах слобожан, которые просто в восторг пришли, наблюдая взбучку, заданную стражникам, и в глазах пана Криштофа с паном Добритом, которые, возможно, с ним и разговаривать бы не стали. А если бы он стоял, рассусоливал, пытался привести стражникам доводы разума? В лучшем случае получил бы сапогом под зад, а в худшем — стрелу в горло…
Ну, и что тут у них на опушке?
Длинные тени от могучих буков поползли по земле, давая ей роздых после дневной, изнурительной жары. Птицы в это время улетают к гнездам, готовясь к ночевке.
А что же это за гул?
Вернее, не гул, а жужжание…
Мухи.