И Лорд Валентин пил, и снова пил, и смеялся, и сам предлагал тосты за хозяина — мэра Тил-омона, и за герцога провинции, и за Симонана Барджазеда, Короля Снов, и за Понтификса Тивераса и за Леди Острова, свою мать, и его стакан наполнялся снова и снова янтарным вином, и красным, и голубым южным. Наконец он уже не мог больше пить, пошел в спальню и мгновенно уснул. Подошли люди из окружения Доминика Барджазеда, завернули Короналя в шелковые простыни и унесли куда-то, и он не мог оказать сопротивления, ибо ему казалось, что его ноги и руки не повинуются ему, как если бы то был сон во сне. И Валентин увидел себя на столе в тайной комнате, и теперь волосы его были желтые, кожа белая, а у Доминика Барджазеда было лицо Короналя.
— Увезите его в какой-нибудь город на дальнем севере, — приказал мнимый Лорд Валентин, — и выпустите его там, пусть идет, куда хочет.
Сон должен был продолжаться, но Валентин почувствовал, что задыхается, проснулся и обнаружил, что Лизамон вытянула свою бычью руку поперек его лица. С некоторым усилием он освободился, но сон уже не вернулся к нему.
Утром он никому не рассказал о своем сне; он решил, что пора начать хранить ночную информацию про себя, потому что всем будет страшно прикасаться к делам государства. Он уже второй раз видел во сне, что его как Короналя вытеснил Доминик Барджазед, а Карабелла несколько недель видела, что неизвестные враги споили Валентина и украли его личность. Все эти сны могли быть и фантазией, но Валентин теперь был склонен сомневаться в этом. Слишком крепка была их консистенция, слишком часто повторялись внутренние структуры.
А если Барджазед носит теперь звездную корону? Что тогда?
Пидрудский Валентин пожал бы плечами, сказав: какое мне дело, кто верховный правитель? Но Валентин, плывший сейчас из Кинтора в Вирф, смотрел на вещи более рассудительно. В этом мире был баланс власти, поддерживаемый в течение многих тысячелетий, начиная с времен Лорда Стиамота, а то и раньше, с каких-нибудь забытых ныне правителей Маджипура в первые столетия после поселения. И в этой системе недоступный Понтификс правил посредством сильного и динамического Короналя, выбранного им, самим, лица, известного как Короля Снов, который исполнял приказы правительства и наказывал нарушителей закона, входя в мозг спящих, и Леди Острова, матери Короналя, распространяющей любовь и мудрость. Это была мощная система, иначе она не длилась бы тысячелетиями; при ней Маджипур был счастливой и процветающей планетой, подвластной, конечно, хрупкости плоти и капризам природы, но, в основном свободной от конфликтов и страданий. А что, если Барджазед королевской крови, столкнувший законного конституционного Короналя, вмешается в этот предписанный Божеством порядок? Какой вред будет нанесен общественному здоровью, общественному спокойствию?
А что скажут о павшем Коронале, который покорился судьбе и оставил узурпатора безнаказанным? Это отречение, а было ли когда-нибудь в истории Маджипура, чтобы Корональ отрекся? Не станет ли он, Валентин, таким образом, сообщником Доминика Барджазеда в нарушении порядка?
Его последние колебания исчезли.
Валентину-жонглеру казалось смешным и странным, когда к нему пришли первые намеки на то, что он истинный Лорд Валентин Корональ. Тогда это казалось абсурдом, фарсом. Теперь — нет. Текстура его снов придала им вес достоверности. Случалась чудовищная вещь. До него только теперь дошел полный смысл этого. И его задачей было исправить все без дальнейших колебаний.
Но как? Идти на Гору в костюме жонглера и требовать Горный Замок?
Он спокойно провел утро, не намекнув никому о своих мыслях. По большей части он стоял у поручней, глядя на далекий берег.
Безмерность реки превосходила его понимание: в некоторых местах она была так широка, что земли не было видно, а в других, там, где Валентин видел берег, он оказывался островом, тоже огромным, а между островом и берегом реки были целые мили воды. Течение было быстрое, и большое речное судно легко неслось к востоку.
День был ясный, вода рябила и сверкала на солнце, но после полудня пошел легкий дождь. Затем он усилился, и жонглерам пришлось отменить второе представление, к великому неудовольствию Залзана Кавола. Все сгрудились под крышей.
В эту ночь Валентин постарался лечь рядом с Карабеллой, а Лизамон оставить соревноваться в храпе со скандарами. Он жадно ожидал новых разоблачающих снов, но то, что он видел, было бесполезным — обычные бесформенные обрывки фантазии и хаоса, безымянные улицы, незнакомые лица, яркий свет и кричащие цвета, абсурдные споры, бессвязные разговоры, несфокусированные образы, а утром судно пристало в порт Вирф на южном берегу реки.
11
— Провинция метаморфов — сказал Стифон Делиамбер, — называется Пьюрифайн, от имени, которым зовут себя метаморфы на своем языке — пьюривары. На севере она граничит с предместьем Вирфа, на западе с Откосом Велатиса, на юге с горной цепью Гонгар, а на востоке с рекой Стейч, главным притоком Зимра. Я хорошо представляю себе каждую из этих границ, хотя никогда не бывал в самом Пьюрифайне. Попасть туда трудно, потому что Откос Велатиса — стена в милю высотой и в триста миль длиной. Гонгары трудны, и там частые грозы, Стейч — дикая, неуправляемая река с множеством быстрин и водоворотов. Единственный рациональный путь — через Вирф и Ворота Пьюрифайна.
Теперь жонглеры были всего в нескольких милях от этого входа и стремились как можно скорее оставить за собой скучный торговый город Вирф. Дождь был не сильный, но надоедливый и продолжался все утро. Побережье не представляло интереса — песчаная почва и густые заросли карликовых деревьев с бледно-зеленой корой и узкими дрожащими листьями. В фургоне почти не разговаривали. Слит, казалось, погрузился в размышления. Карабелла в центре кабины жонглировала тремя красными мячами, скандары, те кто не вел фургон, занялись какой-то хитрой игрой костяными палочками и связками усов дроля. Шанамир дремал, Виноркис уткнулся в свой журнал, Делиамбер поддерживал себя небольшими чарами с помощью крошечных свечей и других колдовских штук, а Лизамон Холтен, чтобы не мокнуть под дождем, впрягла свое животное к тем, что тянули фургон, а сама храпела теперь, как морской дракон, время от времени просыпаясь, чтобы глотнуть дешевого серого вина, купленного ею в Вирфе.
Валентин сидел в углу у окна и думал о Замковой Горе. Интересно, на что она похожа, эта гора в тридцать миль высотой? Единственная каменная колонна, поднимающаяся, как колоссальная башня, в темную ночь космоса? Если откос Велатиса в милю высотой был, по словам Делиамбера, неприступной стеной, какой же барьер представляет башня в тридцать раз выше? Какую тень отбрасывает Гора, когда всходит солнце? Темные полосы бегут по всему Алханролу? А как же города на ее величественных склонах получают тепло и воздух для дыхания? Валентин слышал, что какие-то машины древних вырабатывают тепло и свет и свежий воздух, чудесные машины давно забытой технологической эры, бывшей тысячелетия назад, когда ремесла, привезенные с Земли, были широко распространены здесь. Но он не понимал, как работают такие машины, как не понимал и того, какие силы действуют на инструменты памяти его собственного мозга, чтобы сказать ему: эта женщина — Карабелла, а тот мужчина — Слит.